Погребение в церкви Кандалакшского монастыря: к вопросу о топографии статусных захоронений в храмах русского севера в позднем средневековье

Погребальные памятники – это один из основных, интересных видов археологических источников, методика изучения которых, по мере накопления опыта раскопок, постоянно развивается. Важной частью археологии погребений является интерпретация полученного материала. Православный похоронный обряд, оставаясь консервативным по своим общим нормам, эволюционирует в широком историко-культурном контексте. Это создает значительную вариативность конструктивных элементов могильных комплексов, так же как и в нехристианских культурах, обусловленную стандартными факторами: этническими, социальными, индивидуальными. В статье мы хотим остановиться на одной из форм позднесредневекового погребального обряда – захоронениях внутри монастырских церквей.

Рождественский Кандалакшский монастырь – древнейшая обитель Русской Лапландии, основанная в первой трети XVI в. Он располагался на левом берегу реки Нива при впадении ее в Белое море. На противоположной стороне реки находилось древнее поморское поселение – центр сбора податей с лопарских погостов. В XVI–XVII вв. монастырь активно развивался, имел обширное хозяйство и многочисленную братию. Уже на начальном этапе его истории на монастырской усадьбе были построены два храма: Рождества Пречистой Богородицы и святителя Николая Чудотворца. Они неоднократно горели во время нападений «каянских шведов» (1589 г.), «воровских шаек литовцев» (1613, 1615 гг.), английской флотилии (1855 г.) или «от небрежения» (1693 г.). По секуляризационной реформе Екатерины II в 1764 г. обедневший монастырь был упразднен и более не возрождался, а Пречистенская церковь стала относиться к приходу с. Кандалакша. Сейчас бывшая территория усадьбы монастыря занята поморским кладбищем XIX–ХХ вв. и частными домами с огородами. От разобранной в 1942 г. церкви Рождества Богородицы сохранился только каменный фундамент постройки 1865 г. (рис. 1: 1, 2 ).

В 2013 и 2015 гг. на месте алтаря церкви проведены раскопки общей площадью 47 кв. м. Выявлен хорошо сохранившийся культурный слой XVII–XIX вв., состоящий преимущественно из наслоений пожаров, мощностью до 1,15 м и некоторые объекты, бытовавшие в подклете церкви: каменная кладка под Царскими вратами, валунное сложение под Престолом, остатки сгоревшего деревянного пола и бревенчатой алтарной преграды, очаг ( Шахнович , 2023).

В южной части алтарного пространства найдено погребение – два костяка хорошей сохранности, лежащие друг на друге. Эта находка в алтаре церкви небольшого северного монастыря, вследствие ее неординарности для региона, стала важным событием, требующим более углубленного анализа и интерпретации (рис. 1: 3 ).

Общее описание

Могила находилась под полом алтаря, в высоком подклете церкви. Создание нижнего этажа, приподнимающего основное помещение над землей, – распространенная практика при строительстве жилых домов и храмов на Русском

Рис. 1. Кандалакша. Погребение в церкви Рождества Богородицы. 2013 г.

1 – местонахождение церкви Рождества Богородицы; 2 – церковь Рождества Богородицы. 1932 г., вид с юго-запада; 3 – погребение на уровне 0,75 м от с. д. п., вид с запада; 4 – погребение

А – погребенный 1 (верхний); Б – погребенный 2 (нижний)

1 – гвоздь; 2 – древесный тлен; 3 – контур могильной ямы

Севере. В нашем случае это давало возможность постоянного доступа к погребению через отдельный боковой вход. Сакральное пространство под алтарем было оформлено «по-деревенски» просто. При раскопках, кроме кучи камней, отмечающей место под престолом, прослежены остатки внутренней стены из установленных вертикально бревен, вероятно, продолжение в подклете алтарной преграды и выложенная плитняком «входная зона» ( Шахнович , 2023. С. 26–27).

Поверхностное оформление места могилы (камни, остатки столба или «гробнички» и т. п.), не выявлено. Не исключено, что возможная деревянная «надстройка» была уничтожена пожаром. Могильная яма стала «читаться» на уровне 0,7 м от современной дневной поверхности как пятно насыщенного черного углистого песка, размерами 1,8 × 0,7 м. Форма ее стандартная – в плане подпрямоугольная, со скругленными углами, стенки отвесные, с сужением при углублении, ровное дно. Она прорезала угольный слой пожара и была незначительно заглублена (на 0,12 м) в материковый крупнозернистый светло-желтый песок без камней.

Следы от деревянного сооружения, предназначенного для укладки тел умерших, сохранились минимально: у верхнего погребенного вдоль стенок могильной ямы наблюдаются тонкие полоски древесного тлена темно-коричневого цвета (толщиной 0,7–1 см), предположительно от боковых располагавшихся вертикально досок (рис. 1: 4А ).

Около черепа верхнего костяка, в юго-западном углу «изголовной» части могилы, найдена единственная находка – лежавший горизонтально кованый гвоздь. Он хорошей сохранности, типично для «гробовых» гвоздей небольшой – длиной 5,6 см, с квадратной шляпкой. На нем сохранился кусочек древесины, что позволяет утверждать, что некая деревянная конструкция в яме, хотя бы у верхнего тела, все же существовала. Это мог быть гроб или боковой короб из вертикально поставленных досок без дна и крышки, что нечасто, но встречается при раскопках православных кладбищ XVII-XVIII в. ( Шахнович, Хартанович, 2002; Сами-гулов , 2005). Захоронение без гроба, с завертыванием тела в рогожу или бересту было распространенной практикой при погребении монахов и малоимущих мирян ( Мусин , 1997. С. 86; Панова , 2004. С. 67–70) ².

Если гроб существовал, то одного гвоздя недостаточно для жесткого соединения частей внутримогильной деревянной конструкции. Вероятно, при общем применении для скрепления досок системы пазов или обвязок (берестяных, веревочных, ременных) он был «добавочным штрихом». Вбивание в гроб одного гвоздя могло иметь смысловое значение как особое действие, т. н. «запирание» погребенного «острым железом», известное по этнографическим и археологическим данным на обширной территории расселения финно-угорских и славянских народов ( Травкин , 1997; Зеленин , 1999. С. 115). Отметим, что по материалам раскопок православных могильников в Северной Карелии и на Терском берегу Белого моря гвозди в гробовину вколачивались в торцевые доски, всегда горизонтально и острием в сторону покойника ( Шахнович, Широбоков , 2013).

Костяки лежали в анатомическом порядке, в вытянутом положении на спине, головой на запад. Верхнее тело не нарушает нижнее, аккуратно располагаясь поверх него. Расчистка показала, что слой песка между ними минимален – 2 см. Гробовина верхнего костяка проявилась на уровне 0,86 м от современной дневной поверхности. Череп нижнего проступил на глубине 0,96 м от нее. Положение рук погребенных, зафиксированное при расчистке, скорее всего, не изменилось в ходе процесса разложения тел и соответствует первоначальному: согнуты в локтях и положены друг на друга на животе, левая поверх правой (верхний) и в области тазовых костей, правая кисть на левой (нижний). Остатков, встречаемых в позднесредневековых некрополях Беломорья с песчаным грунтом, травяной «подстилки» под костяками, берестяного покрытия, кожаной обуви и других погребальных элементов не обнаружено (рис. 1: 4 ).

Могила ориентирована точно по продольной оси здания церкви и в целом вписывается в его планировочную структуру, что исключает предположение, что она существовала до строительства храма и нахождение ее в алтаре – это случайное совпадение. Анализ планиграфии расположения костяков, их анатомическая целостность и ненарушенность, характер засыпки и разница в размерах ям позволяют считать, что оба тела были захоронены не одновременно, с некоторым временным интервалом и при отсутствии ситуации их перезахоронения из другого места.

Для верхнего погребенного есть две радиоуглеродных даты по фрагментам костей: 246 ± 25 BP (SPb 1067) и 255 ± 25 BP (SPb 4200). Калиброванный календарный возраст первой даты приходится на два интервала: 1632–1673 calAD (63,4 %) – 1644–1665 calAD (54,7 %), для второй – 1630–1672 calAD (63,7 %) и 1637–1665 calAD (57 %)3. Радиоуглеродный возраст нижнего индивида – 276 ± 25ВР (SPb 4199) (1σ 1527–1658 calAD). Таким образом, нижний погребенный мог быть похоронен ранее, хотя и существует совмещение калиброванных календарных возрастов обоих захоронённых, приходящееся на период 1630–1670 гг.

Антропологическое исследование

Первые антропологические исследования погребенных в алтаре монастырской церкви проводились И. Г. Широбоковым по классической исследовательской программе сразу после проведения раскопок ( Шахнович, Широбоков , 2014) Цель повторного обращения к останкам состоит в увеличении набора привлеченных методик, так в исследовательскую программу включены оценка маркеров физиологического стресса и патологий, применение метода изотопного анализа рациона питания и мобильности индивидов, создание портретной графической реконструкции лица по черепу.

Погребенный 1 (верхний) – мужчина, умерший в возрасте 45–55 лет. Останки представлены всеми отделами скелета: черепом с нижней челюстью, парными костями конечностей, лопатками, костями таза, позвонками разных отделов, ребрами. Кости кистей и стоп утрачены. Череп мезодолихокранный, с узким лицевым скелетом, несколько уплощенным на верхнем и профилированным на среднем уровне, выступающему к линии профиля носом. Отмечены дискретно варьирующие признаки: наличие непостоянных костей черепа – множественные шовные кости (затылочный шов), а также два доброкачественных костных новообразования – остеомы – слева на лобной кости.

В области венечного шва, надбровья, затылочной кости, вокруг слухового отверстия отмечены следы васкулярной реакции по типу «апельсиновой корки». Этот патологический маркер является следствием воздействия на организм холодового стресса.

На левой теменной кости в непосредственной близости от сагиттального шва, на уровне его середины выявлен след хорошо зажившего тупого перелома.

Повреждение округлой формы, 15–17 мм в диаметре, окружено областью васкуляризации. Фотосъемка в косом освещении выявила неравномерность приложения силы удара – костная пластинка скошена под углом от одного края к другому. Вероятно, удар был нанесен спереди справа (рис. 2: 1 ).

При оценке зубочелюстной системы зафиксированы множественные патологические проявления и маркеры стресса, связанные с общим состоянием организма (кариес, абсцессы, пародонтопатия) и вероятной высоко углеводной диетой (кариес) с витаминной недостаточностью (васкулярные реакции на нёбе, изменения пародонта), а также свидетельства стрессов, перенесенных в детском возрасте (линейная гипоплазия эмали).

Степень сохранности и комплектности останков позволила реконструировать привычную двигательную активность. На костях скелета выражены места прикрепления мышц пояса верхних конечностей: большой грудной мышцы ( m. pectoralis major ), сгибающей плечо, обеспечивающей приведение его к туловищу и пронацию, подлопаточной мышцы ( m. subscapularis ), обеспечивающих вращательные движения сустава, а также стабилизацию плеча. Акцентирована локализация межбугорковой борозды плеча ( sulcus intertubercularis ): в ней проходит длинная головка бицепса, сгибающая плечо и предплечье. Помимо этого, длинная головка бицепса вертикально сближает суставные поверхности плечевого сустава, а вместе с короткой головкой ограничивает ротационные движения плеча ( Ackland, Pandy , 2009; Pagnani et al. , 1996). В то же время на костях нижних конечностей рельеф выражен слабо.

Основная двигательная нагрузка приходилась на пояс верхних конечностей и была связанна с вращательными движениями в плечевом суставе, приведением плеча и предплечий. В качестве реконструкции можем предположить «греблю» как вид регулярной активности. Что не противоречит археологическому и географическому контексту обнаружения останков.

Погребенный 2 (нижний) – останки мужчины, 35–45 лет. Его череп посмертно фрагментирован: основание черепа разрушено, как и лицевой скелет, присутствует посмертная деформация краниальных фрагментов, не позволяющая реставрировать целую форму, восстановить внешность индивида. Несмотря на невозможность проведения измерений, можно составить представление о качественных показателях: череп брахикранный, с очень широким лбом и носом, уплощенный на верхнем уровне. Присутствует метопический шов. Как и у индивида 1 на своде черепа, затылочной кости, а также вокруг слухового отверстия присутствуют васкулярные реакции.

На затылочной кости со стороны эндокрана зафиксированы обширные нерегулярные углубления (рис. 2: 2 ). Был применен неинвазивный способ – рентгенография с использованием многофункциональной передвижной установки ПРДУ⁴ (рис. 2: 3 ). На рентгенограмме (45кВ, 100Ам, 4 сек.) заметны локальные расширения и лизисы в области поперечного синуса, что, вероятно, связано с патологическими процессами в сосудах оболочек головного мозга ( Максимова и др. , 2017). Нарушения венозного мозгового кровообращения остаются

Рис. 2. Кандалакша.

Погребение в церкви Рождества Богородицы. 2013 г.

1 – погребенный 1, тупая травма левой теменной кости, фотосъемка в косом освещении; 2 – погребенный 2, затылочная кость, эндокран, множественные лизисы; 3 – погребенный 2, рентгенограмма затылочной кости, патологическая область с увеличением, прямая проекция состояниями, вызывающими трудности даже при диагностике современных индивидов (Глебов и др., 2011), поэтому при описании палеоантропологического материала остановимся на регистрации признака, фиксации патологических проявлений. Можно предположить, что эти изменения могли быть вызваны тромбозом синуса, который в свою очередь является следствием черепно-мозговой травмы, неопластическими или инфекционными процессами в черепе.

Одной из задач дополнительного палеоантропологического исследования было проведение изотопного анализа азота и углерода, воссоздающего привычный рацион. Для этого были отобраны образцы костей и дентина зубов индивидов из Кандалакшского монастыря. Зубы, по своей консервативности, «запечатывают» в себе информацию, накапливаемую в период их формирования в детском возрасте, а проницаемая костная ткань содержит сведения о последних 10–15 годах жизни. Таким образом, имея данные об изотопном составе периода детства и последнем десятилетии жизни индивида, можно реконструировать не только его рацион, но и возможные критические изменения, связанные, например, со значительными перемещениями в течение жизни.

Выделение коллагена производилась из костной и зубной ткани в лаборатории группы физической антропологии Института археологии РАН по принятой методике ( DeNiro, Epshtein , 1981. Р. 341; Jørkov et al. , 2007. Р. 1824). Анализ коллагена выполнялся в Центре коллективного пользования на базе Института проблем экологии и эволюции им. А. Н. Северцова на масспектрометре ThermoFinnigan Delta V Plus IRMS с элементным анализатором Thermo Flash 1112.

Рацион индивидов представлен смешанным типом диеты с высоким содержанием белкового компонента (табл. 1). Но данные, полученные для образцов, значительно различаются – около одного промилле для соотношений азота и углерода. Рассмотрим индивидуальные значения соотношений изотопов азота и углерода для образца кости и дентина зуба (рис. 3).

Таблица 1. Результаты изотопного соотношения азота и углерода, полученного для индивидов из Кандалакшского монастыря

Образец	δ13C vpdb	δ15N air
Кандалакша – п. 1 зуб	-21,07	10,71
Кандалакша – п. 1 кость	-19,88	12,86
Кандалакша – п. 2 кость	-20,16	11,91
Кандалакша – п. 2 зуб	-20,07	12,10

Для индивида 2 параметры практически идентичные, из чего можно заключить, что регион проживания и система питания человека в период раннего детства и в последнее десятилетие его жизни не претерпели существенных изменений.

Иначе выглядят изотопные соотношения для погребенного 1. Данные для кости и дентина зубов различаются на более 1 промилле по значениям углерода, и более двух промилле по азоту. Если показатели по образцу кости, т. е. последнего десятилетия жизни близки с данными индивида 2, то регион проживания в период детства этого человека был другим.

Соотнесем полученные результаты с данными по стабильным изотопам азота и углерода для других известных нам серий, приближенных по времени и контексту.

Для индивидов из церкви Кандалакшского монастыря характерны показатели, сравнимые с сериями из Великого Новгорода и Клименецкого монастыря на Онежском озере (рис. 4). Рацион представлен смешанной диетой с высоким содержанием белкового компонента. Отметим, что эти значения далеки

Рис. 3. Изотопные соотношения δ13C и δ15N индивидов из Кандалакшского монастыря

13.0

12.5

12.0

11.5

11.0

10.5

10.0

Новг 29

• Феоктист

• Новг 31

KM-nl кость

• ^ю            • Новг 30

Новг 17/2

• • ы          Новг 20  • КМ-п2 зуб

Новг 27/1      •

• •    Новг 23 ..КМ-П2 кость

, Новг 17/1         •   . Новг24

Новг 28    .  * Новг 15 Новг 27/4

Новг 18 Новг 22* Новг 27/3 ,Новг19

• •    Антоний

•  • Клим моляр

Новг21/2 •Кдимрезец

KM-nl зуб .новг27/2

Новг 27/6

-21.5           -21.0          -20.5            -20.0          -19.5            -19.0          -18.5

613С vpdb

Рис. 4. Изотопные соотношения δ13C и δ15N индивидов из сопоставительных серий

от «лесной» пищевой модели, а также лесных ресурсов ( Добровольская и др. , 2020). Вероятно, белковый компонент отмечает использование в пищу сельскохозяйственных животных и морскую ихтиофауну в качестве дополнительного источника белка. Отметим, что у индивидуума 1 показатели для периода детства близки значениям из материалов Великого Новгорода и, соответственно, можно предположить, что он был выходцем с этой территории.

Рассмотрим несколько важных признаков этого погребения, по нашему мнению, позволяющих увеличить набор информации об анонимных захороненных.

Местоположение погребения

По нормам византийской Церкви, ставшим основой для канонического права средневековой Руси, запрещалось хоронить внутри храмов: «Мёртвых по-гребати внутрь церкви освящённой не подобает. Возбранибося. По девятому правилу святаго епископа Китру» ( Павлов , 1897. С. 317). Исключением были только останки праведников и мучеников: «Ни один храм не строится иначе, как на мощах мученика, которые полагались под алтарём» ( Голубинский , 1903. С. 32; Христианство…, 1995. С. 183). С течением времени это правило существенно «размывается» и по историческим документам и данным археологии с XI в. отмечается традиция погребать представителей феодальной знати в родовых усыпальницах внутри соборных церквей и в «своих монастырях» ( Панова , 2004. С. 179). Наиболее почетные места для захоронений мирян локализовались в погребальном пространстве храмов в их западной и южной частях: в юго-западном углу, у южной стены, в притворе ( Макаров , 1980; Седов , 2003).

Для статусных монашествующих порядок был другим. Согласно житиям святых отцов в XV–XVII вв., в монастырях Русского Севера и в северной части Центральной России существовало правило погребать основателей обителей и первых игуменов за внешней – «полуденной», южной стороной дьяконника, около юго-восточного угла «алтаря церковного» ( Шалина , 2007; 2013. С. 20– 21). После обретения останков праведников или решения о переносе их внутрь здания церкви, раки для церковного почитания устанавливали в предалтарной зоне: перед солеёй, стеной иконостаса или перед входом в дьяконник. Мощи особо значимых для монашеской общины персон помещали в боковой части алтаря около южной стены церкви (дьяконнике или реже в жертвеннике), который тем самым превращался в отдельный придел ( Мусин , 1997. С. 87; Шалина , 2008). До XVI в. пространство южной апсиды имело название «кутейник», указывающее, что это было место проведения заупокойных служб и принесения поминальных даров ( Мусин , 2004. С. 145).

Таким образом, совершение захоронений преподобных в южной стороне алтарей православных храмов – это не частая, из разряда исключительных случаев, но стабильная практика, отмечаемая с ХI в. ( Мельник , 2003. С. 537).

Идентичную ситуацию – погребение в «престижном» месте алтарного пространства, в дьяконнике – мы наблюдаем и в нашем случае. В историческом и территориальном контекстах – это указывает, вероятнее всего, на принадлежность безызвестных погребенных к монашеской братии и на их высокий статус в монастыре. Не исключено, что один из них, скорее всего, нижний погребенный мог быть местночтимым подвижником. Гробницы святых, располагающиеся в подклетах храмов, известны на Русском Севере. Ближайшая к г. Кандалакша – это могила митрополита Филиппа в Преображенском соборе Соловецкого монастыря (Мельник, 2003. С. 535; Зарайченко, 2015).

Совместное погребение

Прослеженный способ захоронения не уникален: разновременная укладка умерших «стопкой» в одну могилу изредка встречается на сельских православных некрополях Русского Севера вплоть до современности. На Кольском п-ве археологически подобная ситуация пока зафиксирована один раз при раскопках позднесредневекого могильника села Варзуга: друг на друга были уложены три гроба с телами взрослых и поверх их – три колоды с младенцами. Для каждого нового взрослого умершего могильная яма вскрывалась с небольшим смещением по отношению к предыдущему котловану, что хорошо отмечалось при расчистке ( Широбоков, Шахнович , 2013).

Причины создания многоуровневых могил на кладбищах могут быть различными: дефицит места, единовременность смерти, близкородственные связи, личное предсмертное завещание.

В церкви на Монастырском Наволоке отсутствует проблема недостатка свободного для погребений места. В границах раскопанного участка, уже под молельным пространством, встречено еще только одно захоронение новорожденного младенца. Ребенок с медным крестиком на груди лежал на спине, на куске бересты, на тонкой доске толщиной 1 см и был накрыт также листом бересты ( Шахнович , 2023. С. 28).

Способы предания земле монашествующих были вариативными, как и у мирян (Мусин, 1997; Панова, 2004. С. 178). Кроме индивидуальных могил в некрополях крупных монастырей существовали братские захоронения, где гробы в общую яму укладывали в несколько рядов с минимальной промежуточной просыпкой землей5. Были и отдельные захоронения, характер которых определялся распространенной практикой предсмертных завещаний иноков о месте и способе их погребения. Духовное распоряжение часто основывалось на монашеской традиции «небрежительного» посмертного отношения к своим останкам: «съ всякимъ безчестием погребите мя» (в болоте, перед входом в церковь и т. п.) или на желании быть похороненным с духовным наставником (Донской, 2015; Рыжова, 2019). Многократное использование саркофага с останками основателя обители известны, например, в Коневском Рождество-Богородичном монастыре на Ладожском озере, в Георгиевском соборе Юрьева монастыря (Молин и др., 2002; Седов, 2018. С. 145). В качестве примера посмертного единения наставника и духовного ученика в Карелии, можно отметить подзахоронение гробовины с телом инока Порфирия к могиле прп. Диодора в Троицком Юрье-горском монастыре (Алексеев, 2014. С. 26–28), а в Русской Лапландии – подзахоронение к «честным останкам» соловецкого инока прп. Астерия (XVI в.) тел монахов прп. Авксения и прп. Тарасия (XVII в.) в часовне с. Кашкаранцы на Терском берегу Белого моря (Краткое…, 1896. С. 258).

Анонимность погребенных

Отдельный вопрос, почему это, несомненно, значимое захоронение в какой-то момент истории монастыря было забыто? В сельских приходах Русского Севера издревле существовала традиция почитания местночтимых, но не канонизированных подвижников веры или умерших особой «Богом данной смертью», например, пораженных молнией или безвестных утонувших ( Шахнович , 2022. С. 158). Их могилы были важными местами в сакральном пространстве округи и над ними возводились небольшие часовни. Память об удаленных от деревень захоронениях, с угасанием традиции почитания, с течением времени исчезала, а места их утрачивались после пожаров. Нередки случаи, когда местонахождение на монастырских усадьбах могил даже известных старцев – основателей общерусских обителей, быстро забывалось и терялось, и уже через несколько десятилетий редко кто из братии мог точно указать место их упокоения. Например, в Русской Лапландии информация о братской могиле 116 мучеников – жертв разгрома Печенгского монастыря в 1589 г. или места погребения прп. Трифона Печенгского до сих пор имеет исключительно легендарный характер ( Шахнович , 2017).

Возможно, это следствие монашеской традиции, бытовавшей на севере России: окончание земного пути инока, какой бы иерархический пост он не занимал при жизни, не обставлялось мемориальной и престижной атрибутикой. Не способствовала длительному продолжению традиции поклонения могилам местночтимых праведников и запретительная политика Синода в начале XVIII в. по отношению к «неосвидетельствованным мощам» ( Кожевникова , 2021).

Выводы

Подведем итоги нашей работы по исследованию захоронения в алтаре церкви Рождества Богородицы на Монастырском Наволоке в г. Кандалакша.

Раскопки показали, что пространство под церковью не использовалось как продолжение окружающего его поморского кладбища. По нашему мнению, в южной части алтаря находились погребения насельников Кандалакшского монастыря, которые имели максимально высокую степень значимости в монашеской общине. Из них наиболее «статусным» следует считать нижнего похороненного. Данное захоронение «вписывается» в широкий контекст погребальных норм, практиковавшихся в монастырях Русского Севера в XVI–XVII вв.

По контексту расположения костяков и форме могильных ям мы предполагаем, что захоронения совершены с пока не ясной продолжительности временным интервалом, что подтверждается и радиоуглеродными определениями по фрагментам костей обоих погребенных. Приблизительное время смерти верхнего индивида – период 1640–1670 гг. У первого захороненного оно пока определяется в широком диапазоне – середина XVI – первая половина XVII в.

Остаются открытыми вопросы, почему захоронение в какой-то момент истории монастыря было забыто. Почему не сохранились предания или письменные сообщения об этом, несомненно, важном погребении, четыре столетия остававшемся «под спудом»? Для точной идентификации погребенных необходимо привлекать письменные исторические источники, без которых персонификация может иметь только гипотетический характер.

В Русской Лапландии и Карелии исследованные раскопками монашеские захоронения единичны, поэтому каждое новое погребение, введенное в научный оборот, представляет значительный интерес. Раскопки в Рождественском соборе Кандалакшского монастыря расширяют наши познания по малоизученному периоду позднего Средневековья Кольского Севера.