Политическая концепция Б. Н. Чичерина и конституционный процесс в современной России

Совсем недавно исполнилось сто лет со дня подписания первой Российской Конституции и начала работы первого ее парламента — Государственной Думы. Борис Николаевич Чичерин не дожил до этих знаменательных для России дней всего два года. Если бы довелось дожить, то увидел бы, что это произошло, как он и полагал, единственно возможным в России способом: Конституция и Дума были дарованы царем, то есть были продуктом решения самодержавной власти (пусть и под давлением народного восстания, к тому времени по сути уже подавленного силой). Таким образом, самодержавным решением было положено начало процессу ограничения самодержавия, который, опять же согласно Чичерину, должен был завершиться преобразованием последнего в конституционную монархию, соединяющую начало власти (направленное на благо народа), начало свободы (олицетворяющее возможность народа участвовать в управлении) и начало аристократии (свидетельствующее о приоритете естественного порядка) [10]. То есть процесс «догоняющей модернизации» от традиционного общества в современному (классическому, цивилизованному, западному), в которую вошла Россия (еще раз) реформами Александра II, дополнился публичным политическим процессом постепенного преобразования российской государственности. Этот процесс продолжался одиннадцать лет и прервался крушением российского государства и созданием невиданного еще коммунистического (антилиберального) всемирного проекта общества и государства.

С точки зрения либерализма (можно сказать, что и Чичерина) Россия с принятием второй своей Конституции 1993 года оказалась почти в той же точке, что была в начале века — вновь в состоянии «транзита» на сей раз от бывшего тоталитарного государства и общества к обществу и государству, построенному на либеральных, демократических принципах. И текст этой Конституции куда больше соответствует либеральным принципам,которые отстаивал Чичерин всю свою жизнь. Среди них для него важнейший — это характеристика государства как «союза свободных лиц».

Конституция эта провозгласила Россию «правовым государством», гарантирующим «равенство прав и свобод человека и гражданина», в котором «все равны перед законом и судом». Авторы фундаментального труда «История России: конец или новое начало?» [1] Александр Ахиезер, Игорь Клямкин, Игорь Яковенко, опирающиеся на классическую либерально-демократическую позицию, вполне спра ведливо утверждают, что Конституция 1993 года — с учетом закрепленных ею же природной естественности и неотчуждаемости прав и свобод — вводила страну во второе осевое время1. С формально-юридической точки зрения многовековой извилистый «путь в Европу» был тем самым завершен: с этой точки зрения отечественная государственность стала государственностью западного типа, каковой раньше никогда не была.

Это значит, что юридически Россия вошла в число конституционных государств, в которых единственной формой вмешательства его в сферу свободы индивида может быть вмешательство, опирающееся на закон. В таком государстве правят законы, а не люди. Осуществляя руководство, администрация лишь следует существующим позитивным нормам. Легитимность конституционного государства обусловлена законностью всех действий его властей.

Необходимо отметить, что и эта Конституция, как и первая, была «подарена» обществу пусть не монархом, а президентом, и президентом, обладавшим тогда фактически всей полнотой власти. То есть и теперь, вполне по Чичерину, это власть добровольно законодательно ограничила свои полномочия, а не общество заставило ее это сделать. Возможно поэтому, большая часть российских граждан теперь и не помнит факта ее легитимации на референдуме. Как показали результаты опроса, проведенного ВЦИОМ в конце 2005 года, правильный ответ на вопрос о том, как именно принималась Конституция, дал только каждый третий из опрошенных. Большинство убеждены, что это продукт творчества лично президента или затрудняются ответить [2].

Соотношения полномочий различных ветвей власти в Конституции имеют своеобразную конфигурацию и прописаны недостаточно четко, но поскольку это Конституция государства, находящегося в процессе «демократического транзита»2, то эти недостатки должны быть исправлены в дальнейшем, когда гражданское общество в России станет реальностью,

Е.В. Миронов реальностью, осознающей свои политические интересы. То, что распределение полномочий в ней очевидно «наклонено» в сторону президента, представлялось сторонникам либерализма лет десять назад не столь существенным (даже могло оказаться полезным для ускорения реформ в отсутствии сформировавшегося гражданского общества), гораздо важнее, что в ней впервые в истории России четко прописана ответственность государства перед своими гражданами: «Каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц»[3, ст. 53].

Что за заколдованный пункт «А», в который всякое реформирование российской государственности непременно возвращается? Что такое политический «традиционализм» по-российски? Какой старый политический мир был снова спасен? Тут почти все специалисты в области политической науки — классические либералы, консервативные, сторонники российской самобытности — единодушны — это самодержавие. Названия для современного самодержавия теоретиками придумываются разные: «посткоммунистическое самодержавие» (М. Ильин), «выборное самодержавие» и «коституционно-выборное самодержавие» (И. Клямкин), еще одно воплощение Русской Власти (именно так, с большой буквы — Ю. Пивоваров и А. Фурсов), однако все они подчеркивают, что в государстве по-прежнему главенствует неограниченная персонифицированная власть, которая, как и в предыдущие столетия, является главным субъектом российской истории.

Это хорошо известно и обыденному сознанию российских граждан. Если обратиться к упоминавшемуся выше опросу ВЦИОМ, то можно увидеть, что. несмотря на конституционное положение о народе как суверене в российском государстве, сам народ в большинстве своем (55 % опрошенных) считает, что суверенитет в государстве принадлежит его главе, то есть президенту [2].

И туг вновь совершенно современной оказывается характеристика роли власти в российской истории, данная Чичериным полтора столетия назад: «Отличительная черта русской истории, в сравнении с историей других европейских народов, состоит в преобладании начала власти» [8, с. 27]. И в этом «преобладании власти» Чичерин видел как главное основание всех достижений России, так и причину всех ее бед. С одной стороны, именно самодержавная «власть расширяла, строила и скрепляла громадное тело, которое сделалось русской империей. Власть стояла во главе развития, власть насильно насаждала просвещение, обнимая своею деятельностью всю жизнь народа — от государственного устройства до частного быта» [8, с. 27]. С другой стороны, в 1894 он писал: «Ныне Россия управляется отребьем русского народа, теми, в которых раболепство всё превозмогло и в которых окончательно заглохло даже то, что в них было порядочного смолоду. При таких условиях ограничение самодержавной власти становится насущною потребностью. Оно одно может очистить охватывающую нас со всех сторон удушливую атмосферу, внести жизнь в гниющее болото и дать вздохнуть тем здоровым элементам, которые таятся в недрах русской земли» [9, с. 224].

Среди современников Чичерина совсем немногие разделяли точку зрения на самодержавие как на главную действующую силу российской истории, теперь же она стала почти общим местом. Либералы видят в неизбывном самодержавии в первую очередь источник всех российских бед, а почвенники — основу всех наших достижений.

Именно опираясь на взгляды Чичерина и Ключевского, Ю. Пивоваров и А. Фурсов создали наиболее заметную в настоящее время концепцию политической истории России — концепцию Русской Системы3. Ключевые понятия они определили следующим образом: «Русская Система — это такой способ взаимодействия ее основных элементов, при котором Русская Власть — единственный социально значимый субъект. Русская Система есть способ контроля Русской Власти над русской жизнью... Процесс взаимодействия, с одной стороны, Русской Системы и Русской Власти, а с другой — Русской Системы и русской жизни... и есть Русская История [5, с. 184]. Таким образом, Власть — ключевой элемент и в русской жизни и в истории, ее деятельной силе ничего противостоять не может, она источник всех изменений и все ее проблемы, в конечном счете, результат ее собственных действий. Авторы утверждают, что в русской истории систематизирующий элемент — Власть в ее метафизическом облике. Власть вообще, называется ли она при этом самодержавной или коммунистической. Потому понятия «реформы» и «контрреформы» отражают точку зрения наблюдателя или участника, но бессмысленны по отношению к самому историческому процессу: «... Власть в России не была ни реакционной, ни революционной. Она была просто Властью, а потому выступала одновременно и как главный революционер... и как главный вешатель, как главный реформатор и как главный охранитель, консерватор» [5, с. 179— 180]. То есть реформы и контрреформы, революции и реакции —■ все это по существу были способы сохранения и усиления могущества Русской Власти. Потому российское «государство» и в настоящее время очень далеко отстоит от европейского state — Staate (которые составляют Вестфальскую систему). Сколь либеральной ни выглядела бы Российская Конституция, она всего лишь еще один инструмент в руках Русской Власти, необходимый для ее самосохранения в теперешних условиях.

Может быть авторы данной концепции слишком демонизировали российское самодержавие, но с тем, что теперешний государственный порядок вновь опирается на самодержавный стержень, согласны все. Либералы — с разочарованием вплоть до уныния, почвенники-державники — с оптимизмом и даже воодушевлением.

Правда, либеральные авторы упоминавшейся выше книги полагают, что «правовая и демократическая имитационность», использующаяся властвующей бюрократией «как идеологический инстру- мент своей легитимации», способствует созданию лишь «ситуативного государства», которое не способно ответить на глобальные вызовы современного мира, потому «его ситуативная природа и очевидная неэффективность рано или поздно сделают его трансформацию неизбежной» [1, с. 667]. Более того, они полагают, что это произойдет скорее рано, потому что в обществе нарастает «социокультурный раскол»: «На этот раз — между формирующейся культурой гражданства с его установкой на приоритет личности по отношению к государству и культурой подданства с его ориентацией на верховенство государства над личностью, патерналистскую опеку над ней. При этом в многонациональной стране обе культуры скорее всего будут искать опоры в этнических, а, быть может, и конфессиональных идентичностях. В таком случае Россию ждет судьба СССР или утверждение радикально-националистического политического режима, апеллирующего к амбициям и фобиям этнического большинства, что лишь отсрочит ее распад» [1, с. 666].

Получается так, что распад ждет Россию в любом случае, если политическая элита страны не одумается и не займется вновь осуществлением «демократического транзита», что позволит России, наконец, войти в круг цивилизованных государств «второго осевого времени»: «Упредить такое развитие событий может только российская элита, если сумеет консолидироваться, но — не ради сохранения и упрочения ситуативного государства, а ради его исторического преодоления на основе демокра-тически-правового базового консенсуса» [1, с. 666].

Проблемой этого самого вхождения в круг цивилизованных государств и занимался всю свою жизнь Чичерин и также свои надежды возлагал на разумное самоограничение самодержавной власти и разумную же, болеющую за Россию элиту, только тогда под ней понималось просвещенное дворянство, ибо, как он полагал и вполне справедливо, самостоятельного, осознающего свои общие интересы среднего сословия в России тогда не было. Однако в начале прошлого века российское самодержавие (Русская Власть) после десятилетних колебаний предпочло сменить форму ради сохранения содержания и выбрало революцию вместо конституционных реформ. В конце века опять вместо реформирования теперь уже «большевистского самодержавия» (М. Ильин) случилась либерально-демократическая революция (так она себя квалифицировала, судя по официальным и неофициальным лозунгам), в результате чего самодержавие, несколько поколебавшись, сумело приспособить конституционную форму к своему подлинному содержанию, которое есть по-прежнему неограниченная персонифицированная власть.

Проблемы, которые волновали Б.Н. Чичерина и его современников: происхождение, сущность и значение государства в истории народа и страны; формы государственного устройства; представительные учреждения и их место в системе государственных структур; роль личности в истории, особенно в переломные эпохи; соотношение прошлого, настоящего и будущего; государства и общества; государства и демократии; власти и закона; соотношение центральной и местной властей; власти и политики с моралью и нравственностью; революционного и эволюционного путей развития — все эти проблемы и не могут устареть, но не устарел и сам подход Чичерина к их осмыслению и поискам способов решения. Благодаря разнообразию своих интересов, а он был и философом, и историком, и политологом, и социологом, и правоведом, его поиски ответов двигались разными дорогами, и ответы получались не частными, одномерными, но напротив, «име ли в себе много слоев», и именно эта многослой-ность, многогранность делает их совершенно уместными и теперь, по прошествии стольких лет в этот наш узко специализированный век.