Политическая мифология постсоветской России

О сновой советской мифологии являлась мобилизационная мифологема перманентной борьбы с враждебным капиталистическим миром. Как определяет культуролог Е. Соколов, СССР представлял собой «сакральную цивилизацию» – сообщество мистической сопричастности к реализации масштабного проекта (созидания утопического миропорядка в будущем), вне которого его бытие теряло всякий смысл¹. Однако с каждым годом существования Советского Союза усиливался диссонанс между навязываемой массам коммунистической мифологией и реальными провалами власти, которая не смогла обеспечить устойчивый рост народного благосостояния, дать гражданам ощущение личностной безопасности и дебюрократизировать государственный аппарат. Именно полное «вымывание» из коммунистической идеологии глубинных ценностных пластов и стало основной причиной крушения Советского Союза.

На рубеже 1980–90-х гг., после того как стройная мифологическая система коммунизма рухнула, большинство россиян испытало состояние фрустрации – утрату коллективной национально-государственной идентичности2. (Мы предлагаем обозначать это как первый идентификационный кризис 1990-х.) Возникший идеологический «вакуум» стал стремительно заполняться за счёт формирования различных социально-политических мифов, создаваемых представителями различных групп (в том числе маргинальных).

ЧАБЛИН

Антон Борисович – аспирант кафедры политологии и социологии Ставропольского государственного университета

Наиболее распространённый политический миф этого периода был связан с сакральным образом президента Ельцина, который детально проанализирован политологами А. Савельевым и В. Полосиным. В 1986 г., после выступления Ельцина на XXVI съезде партии с требованием «восстановления ленинских норм партийного товарищества», по Москве стали расходиться перепечатки его речи, которые не имели практически ничего общего с текстом настоящего выступления: в них резко обличались привилегии партаппарата и осуждалась чрезмерная бюрократизация государства. Таким образом, персонифицировался латентный коллективный запрос. Позднее эти лозунги перешли в настоящие речи Ельцина, что можно считать началом сакрализации Ельцина в массовом сознании через образ куль турного ге роя, бунтующего против закоснелой социальной систе-

• ¹    Соколов Е.Г. Имитация истории и риторические фигуры советской мифологии // Метафизические исследования (вып. 2). – СПб, 1997, стр. 143–166.

• ²    Евгеньева Т.В. Социально-психологические основы формирования политической мифологии // Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. – М, 1996, стр. 22–32.

мы, страдающего за народ и приносящего ему новую спасительную Истину в виде либерализма.

В этом новом мифологическом измерении рутинизация харизмы Ельцина осуществлялась через сплочение им вокруг себя либерально-демократической интеллигенции, с помощью которой «культурный герой» Ельцин созидал новую политическую реальность – Российскую Федерацию, обладающую новым символическим наполнением (герб, гимн, флаг, изображения на банкнотах, военная форма, Конституция как священный текст. Всё это закреплялось через развитую систему церемониалов – ежегодное послание к Федеральному Собранию, празднование Дня независимости, Дня российского флага, Дня Конституции и др.

Однако либеральная политическая мифология в специфическом национальном варианте строилась не на мифологеме священности народного суверенитета, свободы выбора и коллективной воли (как в англо-саксонском варианте либерализма), а на фетишизации товара и рынка (отсюда пренебрежительное обиходное название ельцинского периода – «дикий капитализм»). В силу неразвитости символического языка и ограниченности сферы употребления новая мифология отличалась от прежнего коммунистического мифа меньшей выразительностью и меньшей глубиной воздействия на массовое сознание.

Провал большинства социально-политических реформ и экономический кризис конца 1990-х, апофеозом которого стало банкротство страны, привели к возникновению в массовом сознании «фрустри-рующего» противоречия между мифическим образом Власти и её реальными делами. По мнению политолога В. Шалака, в последние годы президентства демиур-гический образ Ельцина постепенно деградировал до образа «царя Бориса» – жестокого, самовластного тирана, для которого основной мотивацией и эгоцентрической целью являлась Власть1. В конечном итоге это привело к полному крушению либерального мифа, персонификацией которого и выступал сам Ельцин, к утрате коллективной идентичности и мотива- ционных комплексов (то, что обыденно именуется «смыслом жизни») и последующей делегитимации властных структур. Россияне перестали верить государству и воспринимать себя полноправными гражданами России, имеющими возможность влиять на власть посредством демократических институтов (выборов, масс-медиа, профсоюзов). Это – второй идентификационный кризис 1990-х.

Этот кризис породил коллективный запрос на замену либеральной мифологии консервативно-охранительной, базирующейся на мифологеме мессианства русского народа и апеллирующей к имперскому сознанию2. Этот массовый запрос уловила и использовала кремлевская пропаганда, начав активно внедрять в политическое сознание россиян противопоставление России и развитых стран (условно именуемых «Западом»). Их бездуховные и эгоистичные либеральные ценности («права человека», «рынок», «демократия», «свобода» и др.) якобы полностью чужды русскому менталитету.

Формирование новой национальной изоляционистской мифологии подкреплялось в массовом сознании конспирологическими мифологемами об антирос-сийском враждебном окружении, о заговоре западных стран против России, об угрозе «оранжевой» революции, поддерживаемой Западом. Массовому человеку навязывалось переосмысление исторического прошлого. Эпоха «путинской стабильности» противопоставлялась закоснелой советской традиции (отсюда осовременивание основных сакральных символов и ритуалов советского периода, в частности гимна, исторических памятных дат и фигур). Консервативно-охранительная мифология также требовала полного искоренения в массовом сознании реформаторского инновационного запроса. С этой целью демократический ельцинский период изображался как время (и источник) распада, нестабильности и кризиса.

Для политической мифологии путинского периода была характерна иерархическая модель интерпретации реальности (архетипическая «картина мира»), включающая три онтологических уровня: ин фернальны й, профанный и сакральный.

Их персонификацией для массового человека выступали, соответственно, коммунистические, демократические и на-ционал-патриотические политики1. Структурирующим эту «картину мира» сакральным началом являлась фигура самого президента Путина. Он идентифицировался массовым сознанием как олицетворение архетипа Чуда, трансформирующего первоначальный Хаос (состояние после разрухи 1990-х) в новый социальный порядок, в котором сам Путин персонально нёс ответственность за всю нацию. Эта политическая реальность получила название «вертикаль власти».

По мнению политолога В. Гололобовой, этот миф подкреплялся новыми номенклатурно-политическими ритуалами: ежегодным посланием президента к Федеральному Собранию (содержащим прямые указания по самым актуальным вопросам жизни государства), ежегодным прямым телемостом с жителями разных уголков страны, публичным общением с Интернет-сообществом, «большой» итоговой пресс-конференцией в Кремле2. Во время поездок по стране и «прямых линий» с населением Путин охотно выполнял просьбы простых людей решить их бытовые вопросы – тем самым создавался «миф о заботе», который вызывал у россиян социальную привычку и наиболее явно легитимировал новый мифологический миропорядок.

В сознании массового человека высшей целью «культурного героя» Путина стало достижение национального Величия, возрождение Российской империи, обеспечение стабильности и благоденствия страны. Подобные мотивы транслировались в массовое сознание через сакрализацию таких чисто экономических терминов, как «удвоение ВВП», «приоритетные национальные проекты», «борьба с инфляцией», «борьба с бедностью», «энергетическая сверхдержа ва».

В целях легитимации Путина в новом формально-правовом статусе премьер-министра массовому сознанию была навязана идеологема «национального лидера» – руководителя надгосударственного уровня управления, который обеспечивает преемственность ранее выбранного политического курса. «Национальный лидер» ответственен перед нацией личностно, а не в силу неких традиционных процедур – поэтому в его деятельности не существует ограничений, накладываемых законом или основанных на коллективной воле большинства. Его политическое господство строится на принципах, говоря словами П. Бурдье, «символического насилия»: он аккумулирует внерациональную энергию масс, канализируя её в утопическом образе «нового мира».

В настоящее время политическая харизма «национального лидера» рутини-зируется через партийную структуру – «Единую Россию», для которой Путин стал своеобразным тотемом (отсюда идеологема «партия Путина»). Поэтому «партия власти» предельно персонифицирована: она всемогуща, безупречна, благодетельна, трансцендентна. В то же время все иные, более мелкие партии преподносятся как инструмент примитивной политической борьбы, что и объясняет отказ кандидатов от «Единой России» (и в том числе Дмитрия Медведева) от участия в публичных теледебатах с выдвиженцами других партий.

Итак, национальная политическая мифология в России прошла длительную эволюцию. Среди основных этапов её формирования мы выделяем: консервативно-монархический миф царского периода («имперский миф»), марксистско-ленинский миф, крайне непродолжительно существовавший либерально-демократический миф и, наконец, возвращение на новом витке исторического развития (в эпоху правления Путина) консервативно-охранительного, антизападного мифа. Таким образом, за последнее столетие эволюция политических мифов в России, завершив полный исторический цикл, вернулась в отправную точку – доминирования мотивов авторитаризма, этатизма и патернализма в массовом сознании.