Поступок как спасительное человеческого проекта

Ильина О. И. Поступок как спасительное человеческого проекта // Вестник Бурятского государственного университета. Философия. 2019. Вып. 2. С. 65‒73.

Проникновение проектно-технологического типа организационной культуры во все сферы жизнедеятельности человека позволило ряду современных философов констатировать закат классического человека и наступления времени постчеловеческого проекта (Г. Тульчинский), времени биотехнической революции и свободы манипулировать человеческой природой (Ф. Фукуяма), не человека в мире, а гуманоидов в техносфере (М. Н. Эпштейн), социальной энтропии и дезорганизации культуры (А. С. Ахиезер) и пр. Сместить фокус внимания с пугающих перспектив на более оптимистичные помогает рефлексивный взгляд на вопросы: Что есть «человеческий проект»? Что в действительности угрожает его осуществлению? Что может явиться в качестве спасительного?

Идея «человеческого проекта» в том или иной артикуляции имеет свою предысторию, которая обнаруживается в попытке схватить цель, способ, суть человеческого существования или взаимопринадлежность человека и бытия, в размышлениях о совершенном или благородном человеке, человеческом достоинстве (Лао Цзы, Конфуций, Платон, Эпикур, Ибн аль-Араби, И. Кант, Г. Гегель, Й. Фихте, Ф. Шиллер, Ф. Ницше, А. Маслоу, Э. Фромм и др.). Однако, чтобы не утонуть в обзоре всех концепций, посвященных наброскам истинной (совершенной) человеческой реальности, сосредоточимся на тех, которые непосредственно указывают на условия возможности человеческого проекта в бытии.

Данный концепт используется Ж.-П. Сартром для раскрутки идеи о фундаментальной самодостаточности человека в момент осуществления собственного проекта. «Нудительность» осуществления собственного проекта обеспечивается в первую очередь свободой (ничто бытия) и сопутствующими ей экзистенциала-ми тревогой (за свое бытие), выбором (истины бытия). Ж.-П. Сартр видит источник свободы человека в его недостаточности, неполноте его бытия, в тенденции к уничтожению имеющегося (в настоящем времени) бытия [9]. То есть основание человеческого проекта есть (его) свобода или неполнота человеческого бытия.

Он артикулирует человеческий проект через отношения взаимопринадлежно-сти будущего и настоящего, бытия и небытия. С одной стороны, человек не является тем, чем он будет: между ним и его будущим лежит время; с другой — он является тем, чем он будет в модусе небытия : «…я, каким я являюсь, зависим от себя, каким я еще не являюсь, в такой степени, в которой я, каким я еще не являюсь, не зависим от себя, каким я являюсь» [9, с.101]. Настоящее (бытие) зависит от будущего (бытия) в той же мере, в какой будущее не зависит от настоящего. Будущие или проект уже присутствуют в настоящем как собственная возможность, в той же самой пропорции, будущее или проект не зависят от настоящего. Человеческий проект Ж.-П. Сартра — это событие сбывания человеческого существа. При этом сбывание проекта — зона ответственности человека и его выбора: «Решительный образ действий проистекает из меня, каким я еще не являюсь» [9, с.101].

М. Хайдеггер раскрывает идею недостаточности человеческого существа в терминах заброшенности, падения и проекта, которые отражают темпоральную логику озабоченности человеческого существа своим бытием [10].

В качестве прошлого выступает то, что уже есть или случилось, — это заброшенность Dasein. Dasein не само заложило основы своего бытия, а есть и остается заброшенным, детерминированным, захваченным и подчиненным сущим вообще. Dasein не может избавиться от своей заброшенности, но может проектировать те возможности, в которые оно заброшено. То есть Dasein не «совершенно свободен» в своем проекте модификации мира, повседневности, своего будущего. Третий компонент заботы продумывается М. Хайдеггером как падение или забывание истины бытия под напором повседневности. Это мир Man. Оно означает такое отношение человека к бытию, в котором стираются границы между подлинным и неподлинным бытием [10].

Так в чем суть человеческого проекта, если выразить его в терминологии М. Хайдеггера? Человеческий проект — это не самопроизвол человеческого существа: проект — «набросок смысла», «набросок мысли», которые брошены человеку самим Бытием. Но бытие не создается этим проектом, оно «светит человеку в эк-статическом «проекте»» (здесь бытие еще как бы не есть, но уже есть как своя возможность, которая не отступает, ожидает своей естности). «Событие этого вызывающего посылания — просвет бытия, в качестве которого оно есть» [10, с. 205]. Здесь бытие «препоручает» себя человеку.

Несколько иначе проблема человеческого проекта может быть артикулирована с позиции экзистенциальной религиозной философии. Здесь высший замысел человеческого существования угадывается как его энтелехия. Например, у Н. А. Бердяева это рождение Бога в человеке и человека в Боге (Христос-здесь), которое есть творческий акт, экстаз, трансцендирование; это рождение нового (абсолютного) человека — андрогина [3].

Для К. Ясперса, балансирующего на границе религиозного и светского философствования, реализация специфического способа существования человека есть уникальность и неповторимость собственной экзистенции, непременное достижение трансценденции (абсолютного бытия). Открытие трансцендентных основ своего бытия приходит к человеку через осознания своей свободы: «Сознавая свою свободу, человек хочет стать тем, чем он может и должен быть» [11, с. 452]. Свобода, данная человеку, позволяет разрывать каузальные связи мира и экзи-стировать, постигать трансценденцию, обеспечивает действительность самоопределения средствами собственного проекта и выбора способа быть в мире.

В каждую эпоху мыслители стремились артикулировать и концептуализировать угрозы, попирающие человеческое достоинство и условия его возможности. Попробуем сделать набросок в этом направлении, следуя гипотезе , что осуществить, а в современной ситуации человека — защитить и спасти, человеческий проект может только человек, совершающий поступки . Постановка вопроса об угрозе человеческому проекту позволяет: во-первых, сформулировать имена угроз, во-вторых, переформатировать угрозы в ранг вызовов, логика которых ориентирует на ответ, а не на устрашение тенями возможного будущего.

Отношения угроз и человеческого проекта отражает логика отношений ситуации и события. Несмотря на ряд общих характеристик (уникальность, единственность), событие, в отличие от ситуации, характеризуется вневременностью, модификацией всех уровней бытия и сознания, четкими границами своего свершения, внутри которых осуществляется выход за пределы наличного, в то время как ситуация в своем динамическом аспекте ближе к потоку становления (картины мира, бытия, сознания). А. Бадью утверждал, что событие есть производство истины, а ситуация — место, где нечто имеет место [1]. Значит, ситуация может стать местом события, а может и не стать.

Угрозы человеческому проекту в ситуации современного человека обычно возникают, когда тот или иной уровень человеческой организации начинает теснить другие, вызывая опасную деформацию. Если деформация достигает критических размеров, человеческий проект входит в некую точку бифуркации, выходом из которой могут стать либо новые возможности развития человеческого проекта, либо полное прекращение существования человеческого проекта или подмена проекта на до-человеческий / пост-человеческий и пр. Попробуем выделить те угрозы в ситуации современного человека, которые производят впечатление глубоко оппозиционных событию осуществления собственного человеческого проекта.

Первая угроза — это подмена поиска истины веры и разума дискурсивными практиками. Эпоха языковых игр делает веру концептуальной, что сводит ее до уровня теоретических и практических практик, превращает сакральные тексты, удерживающие запредельное, потустороннее к возможностям разума знание (Тертуллиан: «верую, ибо абсурдно»), в поле авантюрных спекуляций для пророков всех мастей и их «комментов». Современный человек находится в ситуации неограниченного выбора того, во что он хочет верить; а он все чаще хочет верить в бессмертие тела как в бессмертие души, во всемогущество генетики, а не духа, в действительность бозона Хиггса, которую Леон Ледерман назвал «частицей

Бога», а не самого Бога. В это же время научная истина разрывается центробежными силами множества дискурсов, каждый из которых придерживается правил собственной языковой игры. Уже во второй половине прошлого века Ж.-Ф. Лиотар констатировал, что научное знание мутирует в вид дискурса, а наука переходит в сферу производства знания, где критериями истинности признается компетентность, эффективность, результативность, продуктивность и границы дискурса [6].

Другая угроза — отсутствие человека в настоящем времени и пространстве, спровоцированное темпами и масштабами технического и информационного прогресса. Ж. Бодрийяр характеризует современную эпоху как эру гиперреальности, производства и потребления симулякров, где труд не производит, а социализирует, вещи являются мифом, где погруженность в мир тотальных симуляций порождает чувство утраты реальности [4]. Происходит выпадение современного человека из бытия настоящего: он неуместен в «здесь», не удовлетворен «наличным», стремится осуществить выход за пределы — к новому, а область нового — это будущее и частично настоящее. Следовательно, современный человек стремится сделать будущее фундаментом наличного существования [8].

Параллельно с отсутствием человека в настоящем времени человек постмодерна выпадает из действительности, а сама действительность теряет свои устойчивые и привычные границы. Внедрение во все сферы жизнедеятельности информационных технологий вынуждает человека воспринимать информационную и цифровую действительность как реальную. Эта тенденция давно вышла за рамки развлечений, когда человек мог оказаться в плену миров из компьютерных игр и интернет-сообществ: на современном этапе информационной фазы целые отрасли перевели свои коммуникации в цифровой режим. Переход в эру цифровой экономики становится реальностью сегодняшнего дня, а с ней внедрение в нашу жизнь электронных паспортов, документооборота, чипизации для якобы обеспечения безопасности и оптимизации администрирования всех сфер жизнедеятельности. Человек просто исчезает из реальности, его представителем в различных электронных сообществах становится его электронный двойник, то есть этакая тень тени человеческого бытия. Здесь отсутствует даже то неподлинное и несобственное бытие из мира Мan (по терминологии М. Хайдеггера), которое хоть как-то гарантировало возможность присутствия. Еще одно замечание: метафора о существовании человека как «тень тени» неслучайна, тень не отбрасывает тень, а значит существование человека в мире цифровой политики, экономики и прочего сводится к ни-что его бытия. И этот «ни-что-житель» человеческого бытия коммуницирует вместо человека с такими же «ни-что-жителями», заменяющими другого человека, организации, государства, приобретает власть над его жизнью, начинает контролировать его свободу, ограничивать его выбор и прочее.

Третий угрожающий момент, спровоцированный темпами смены языковых игр во всех сферах жизнедеятельности, связан с режимом интенсивности перестройки отношений самоидентичности и интегрированности, которые, как показал Э. Гидденс, отражает ряд дилемм самоопределения (унификация — фрагментация; беспомощность — многообразие возможностей; наличие устойчивых авторитетов — самоопределение в условиях их отсутствия; опора на индивидуальный опыт — стандартизированное поведение) [4]. Современные темпы требований к интеграционному ресурсу человека вынуждают его функционировать в режиме психических защит, лишая собственных места, времени и сил (воли, ответственности, способностей) для разрешения дилемм самоопределения и самоидентификации.

Еще один угрожающий момент: возможность манипулировать информацией, предлагать и отменять правила игры в науке, политике и экономике и пр. сосредотачивается в руках меньшинства, так называемой мировой элиты, и возможность утраты свободы как гаранта собственного проекта становится уделом всех остальных. Взамен человек приобретает технопространства и цифровые миры, в которых должен ориентироваться и бытийствовать как в естественных для себя, что требует подмены человеческого проекта на какой-либо иной: например, на гуманоидный проект в цифровых техномирах.

Качество угрозы, вытесняющий человека из собственного творчества, приобретает феномен проектно-технологической культуры. Под натиском этого феномена продуцирование знания в науке и культуре превращается из творческого в технологический процесс: поиск истины обеспечивается не вдохновением и интуицией, а следованием алгоритму, отвечающему принятым правилам языковой игры. Эвристический тип мышления как основная способность настоящего ученого замещается проектно-технологическим типом мышления как компетенцией профессионала. А воплощение творческого вдохновения в ряде отраслей искусства превращено в цикл производственной деятельности с соответствующим набором технологий, составляющим основу художественного проекта. Основным результатом проектно-технологической культуры становится отсутствие гениальных открытий в науке и шедевров в искусстве и большое количество ремейков на идеи и образы прошлых лет. И это все на фоне масштабных финансовых вливаний и привлечения больших человеческих ресурсов в эти сферы.

Все рассмотренные выше угрозы (дискурсивность истины, бытийное отсутствие человека в настоящем, ущемление возможностей самоидентификации и проектно-технологическая культура) суть продукты современной социокультурной ситуации, имя которой эпоха проектно-технологической организационной культуры.

В. А. Никитин, исследуя организационный тип современной культуры, пришел к выводу, что со второй половины прошлого столетия происходила смена профессионального типа организационной культуры , в котором знания хранились в форме текста, а формой общественного устройства была профессиональная организация, воспроизводящая себя по принципу онтологических (бытийных) отношений, на проектно-технологический тип , где знания транслируются и созидаются в формах проектов, технологий, программ, а формой общественного устройства становится технологическое общество, структурированное преимущественно по принципу коммуникативности [7].

Итак, современное человеческое существо заброшено в ситуацию, в которой примат проектно-технологической организационной культуры создает прецедент для воспроизводства человека на заказ и отчуждения его от собственного проекта. И эта заброшенность есть исходная точка поиска собственного проекта. Человек как природно-социально-культурно-духовное существо не может быть полностью детерминирован современной социокультурной ситуацией и находиться в полной зависимости от принципов проектно-технологического мира, так как обладает природой и духом. Даже ничтожно малая возможность свободы на од- ном из уровней организации бытия может послужить просветом для осуществления события собственного проекта, модифицирующего, как следствие, все планы сознания и уровни бытия. Неконгруэнтность миссий человеческого существа и бытия в осуществлении человеческого проекта: проект воздействует на то, что есть как бытие человека сейчас, но не гарантирует его наличие в конце проекта (и масштабы отсутствия гарантии могут стоить человеку существования), в то время как бытие, которое только «светит в конце проекта» (то есть присутствует как своя возможность), станет наличным без каких-либо гарантий для наличного бытия этого конкретного человека — действительного участника проекта, позволяет утверждать, что по своему исполнению проект — это риск. В тех случаях, когда цена проекта очень высока, а иногда стоит жизни, обычно говорят о подвигах и героях, утвердивших человеческой проект на пределе человеческих возможностей, а их поступки называют геройскими.

История человеческого существа не знает длительных периодов равноденствия всех возможностей его бытия: вся история человека — это история борьбы за право оставаться человеком; это история поступков. Поступок — это не-произвол; это всегда ответ бытию усилиями собственного существа. Поступок обеспечивает двойное усилие: первое — слышать бытие, второе — откликаться. Слышит тот, кто проявляет особою заботу: прислушивается, вопрошает, всматривается в то, что есть, то есть бытие; это может происходить в одно мгновение или как длительная со-настройка. Озабоченность своим бытием стоит понимать как готовность к поступку. Но многие следования призыву бытия, даже если этот призыв очевиден, а человек достаточно восприимчив, в ситуации современного человека отягощены социокультурными обязательствами: правовыми, моральными и прочими ограничениями с их интериоризированными формами.

Человек может разорвать все связи с суррогатами бытия, находясь в аффективном потоке, но такая реакция не обеспечивает действительную свободу. Человек может спрятаться в параллельные миры, идеальные сообщества от своей неполноты, но и это не обеспечит полноты собственного присутствия в бытии. Все формы поведения, исходящие из произволения и избегания подлинного бытия человека, не являются спасительными и, более того, ведут к забвению бытия и блужданию в призрачных мирах.

Принятие поступка в качестве спасительного для человеческого проекта удерживается пониманием феноменальной единственности и целостности многоуровневого и многопланового бытия поступка и его места в бытии человека как события.

Многоуровневость и многоплановость события поступка может быть прояснена через его принадлежность к чувственно воспринимаемому миру и законам свободы (И. Кант); через превращение уровней сознания и бытия: в-себе-бытие (уровень сознания), бытие для-себя (уровень самосознания), бытие для-других (уровень самосознания всеобщей нравственности) (Гегель); через единство сил, порождающих поступок (индивидуального сознания и эмоционально-волевого порыва); единый и единственный контекст значения, правды и смысла поступка; единство форм его выражения (факта, акта, события); многообразие способов проявления (слово, жест, переживание, мысль и пр.); единство модусов: аксиоло-гичность, событийность, единственность, ответственность; архитектонику поступка, удерживающую в едином плане я-для-себя, другой-для-меня и я-для- другого (М. М. Бахтин); через фундаментальные условия возможности поступка (экзистенциально-онтологический, культурно-символический, институциональный уровни бытия).

Отношение к поступку как к со-бытию, в котором у человека есть соавтор — бытие, артикулируется отечественными мыслителями как «не-алиби в бытие» (М. М. Бахтин), как «не противо-бытие, но со-бытие» (В. Н. Сагатовсий), как «событие с неясным концом» (М. Н. Эпштейн).

Феноменологический профиль предельных условий возможности поступка фиксирует его как событие ответственного утверждения экзистенциальноонтологического переживания через культурную форму выражения; суть которого быть ответом на призыв бытия, в том числе принимающего формы угроз наличной ситуации.

Поступок есть спасительное человеческого проекта, так как он есть событие его осуществления . Универсальность и незаменимость поступка в качестве спасительного удерживается его способностью происходить во всех сферах жизнедеятельности человека. Эта способность связана с многообразием форм поступка (действие, мысль, переживание и пр.), действительность которых обеспечивается выражением многоуровнего и многопланового бытия человека. Мера включенности каждого уровня и плана будет зависеть от того, какие возможности актуализирует конкретный поступок, и отражаться явленностью соответствующей формы поступка.

Поступок один способен преодолеть угрозу превращения истины веры и разума в дискурсивные практики об истине веры , так как сам есть топика присутствия в бытии, в своем свершении удерживает истину бытия, преодолевая все канонические и концептуальные истины всех дискурсивных порядков, и готов утверждать ее заново каждый раз в момент своего свершения (поступок-мысль, поступок-вера).

Поступок — это ответ на угрозу бытийного отсутствия человека в настоящем времени и реальном пространстве : событие поступка возвращает человека в его собственное и подлинное бытие, позволяет редуцировать все разнообразие несобственного и неподлинного, захваченности «миром Mаn» (поступок — экзистенция, выход за свои пределы, экстаз к иному).

Поступок выступает гарантом самоидентификации с единицами смысла собственной жизни на основе трансценденции , а значит, может ответить на угрозы человеческому проекту, связанные с проблемами идентификации.

Поступок может стать спасительным в эпоху проникновения проектнотехнологического культуры во все сферы жизнедеятельности , угрожающей творчеству во многих видах деятельности, так как не ведает проектнотехнологической логики исполнения, и сам в своем осуществлении выходит за пределы всех логик, удерживающих его предписаниями.

Таким образом, рефлексивное отношение к угрозам эпохи проектнотехнологического типа организационной культуры позволяет видеть способы ответа на них: опасность, «давая о себе знать в качестве опасности, есть спасительное» [10, с. 255]; а значит, ситуацию современного человека можно характеризовать не только как угрозу человеческому проекту или условие становления постчеловеческого проекта, но и как ситуацию, указывающую на условия становления человека-поступка, как место утверждения человеческого проекта.

Итак, философская аналитика:

• -    фиксирует человеческий проект как способ изменения границ человеческого бытия , коренящегося в свободе (в ничто человеческого бытия) и в бытии человека. Проект дается человеку как набросок, где бросающее есть само бытие, но осуществляется как со-бытие, где человек есть со-автор проекта бытия как собственного;

• -    позволяет выделить признаки современной ситуации, несущие угрозу человеческому проекту: превращение проблемы поиска истины веры и разума и их соотношения в дискурсивные практики об истине веры, науки; бытийное отсутствие человека в настоящем времени и реальном пространстве (уход в интернет и цифровые миры, подчинение техноритмам, сферам потребления); ущемление возможностей самоидентификации; внедрение проектно-технологического типа культуры во все сферы жизнедеятельности человека;

• -    указывает на поступок как способ осуществления человеческого проекта. Поступок как событие и как топика присутствия в бытии в своем свершении удерживает истину бытия, преодолевая все канонические и концептуальные истины всех дискурсивных порядков; событие поступка возвращает человека в его собственное и подлинное бытие; поступок выступает гарантом самоидентификации с истиной и единицами смысла собственной жизни на основе трансценден-ции; поступок не ведает проектно-технологической логики исполнения, и сам в своем осуществлении выходит за пределы всех логик, удерживающих его и комментирующих его.