Презумпция недобросовестности лизингодателя при поручительстве лизингополучателя за поставщика как развитие фидуциарных обязательств в лизинге

наглядно этот процесс можно проследить на примере актуальной правоприменительной практики, которая вменяет лизингодателю необходимость раскрытия всех этапов заключения сделки и преддоговорных переговоров для доказывания факта того, кто из сторон лизинговых правоотношений на самом деле выбрал кандидатуру поставщика1, учитывалась ли воля лизингополучателя при согласовании условий сделки2, а также осуществлял ли лизингодатель исполнение договора купли-продажи с той степенью заботливой осмотрительности и рачительного поведения, что свойственна распоряжению собственным имуществом3.

Вместе с тем лизинг, как и любой другой тип финансирования, остается сложным правоотношением, отягощенным не только ценообразованием лизинговой услуги и наличием у поставщика необходимого предмета лизинга, но и риск-политикой кредитора, «обеспеченностью» долга лизингополучателя рыночной стоимостью переданного в лизинг имущества, высокой конкуренцией и зачастую отсутствием требуемых документов и сведений, позволяющих полностью исключить риск неисполнения поставщиком обязательств по договору поставки предмета лизинга, равно как и риск дальнейшей утраты права собственности на приобретаемый для целей передачи в лизинг актив.

Именно сложный и многогранный характер лизинговых правоотношений породил правовые конструкции дополнительного обеспечения исполнения лизинговых обязательств. Среди них можно выделить, например, кросс-дефолт – предусмотренное сторонами договора лизинга основание для его расторжения при наличии существенного нарушения порядка исполнения лизингополучателем (либо лицом, в обеспечение исполнения обязательств которого лизингополучатель предоставил поручительство) другого договора лизинга. Данная конструкция близка по духу банковским ковенантам, но в условиях сдвига парадигмы правоприменительной практики, на наш взгляд, может быть отторгнута судами, хотя она еще и не была предметом пристального рассмотрением Верховного Суда РФ.

Относительно возможного риска непоставки предмета лизинга поставщиком, особенно когда речь идет о юридическом лице, связанном с лизингополучателем, следует отметить, что лизинговый рынок в отдельных случаях практикует договор поручительства с лизингополучателем для обеспечения последним исполнения обязательств поставщика по договору поставки. Подобное соглашение может быть составлено либо как отдельный договор поручительства, либо как часть общих условий договора лизинга. Цель данного поручительства проста – облегчить возможность взыскания лизингодателем оплаченных по договору купли-продажи средств и понесенных убытков при неисполнении или ненадлежащем исполнении поставщиком взятых на себя обязательств. В частности, лизингодатель, используя отдельное правовое основание, вправе обращаться за взысканием напрямую к лизингополучателю без необходимости доказывания причинно-следственной связи выбора лизингополучателем поставщика и неисполнения последним обязательств для взыскания с первого понесенных убытков.

Это особенно актуально, когда при заключении договора лизинга лизингополучатель в ультимативной форме настаивает на приобретении конкретного предмета лизинга у конкретного поставщика. В таких обстоятельствах лизингодатели были вынуждены изыскивать юридические конструкции, при которых было возможно сразу истребовать убытки с лизингополучателя, минуя долгие споры с ним и с поставщиком (в отношении которого, исходя из его финансового состояния, становится очевидной невозможность удовлетворения соответствующих требований). Среди основных целей также была потребность сделать это до того момента, когда лизингополучатель сможет «вывести» все свое имущество и сделать невозможной компенсацию убытков лизингодателя.

Долгое время подход, позволяющий истребовать убытки с лизингополучателя по договору поручительства за поставщика, отражался в судебной практике. Подобные судебные акты продолжают иногда встречаться и сейчас, но в основном в ситуациях, где лизингополучатели не заявляют о применении ст. 10 ГК РФ и своем статусе слабой стороны по договору лизинга4.

Несмотря на то что возможность неприменения конкретных условий договора ввиду недобросовестности одной из сторон повсеместно использовалась судами, например, в рамках споров по договорам займа1 и договорам страхования2 и ранее, только с 2023 г. данный механизм активно реализуется в спорах хозяйствующих субъектов по договорам лизинга, хотя отдельные частные случаи уже встречались3. Так, ключевым судебным актом, который имплементировал механизм недобросовестности лизингодателя и перераспределения бремени доказывания, стало определение Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации от 10 октября 2023 г. № 305-ЭС23-12470 по делу № А40-65321/2022. В нем было отмечено, что экономически слабая сторона договора не имеет возможности активно и беспрепятственно участвовать в согласовании условий договора на стадии его заключения. Даже при формальном наличии права заявить возражение о включении спорного условия в договор в момент его заключения слабая сторона зачастую не имеет финансовых и организационных ресурсов оценить обременительность договорных условий на случай наступления тех или иных обстоятельств при исполнении договора. Использование названных обстоятельств стороной, находящейся в более сильной переговорной позиции, не соответствует принципу добросовестности4.

При этом суд в указанном акте сослался на п. 28 Обзора судебной практики по спорам, связанным с договором финансовой аренды (лизинга). Тем не менее в этом пункте Верховный Суд РФ акцентировал внимание на необходимости признания ничтожными спорных условий договора на основании ст. 10 и 168 ГК РФ. В рассматриваемом же судебном акте признание ничтожными условий договора суду не потребовалось – достаточно стало сослаться на ст. 10 ГК РФ.

Далее начала активно формироваться судебная практика, которая ограничивает возможности использования указанных способов защиты принципом добросовестности лизингодателя, устанавливая повышенный стандарт доказывания. Кульминацией этого процесса выступили судебные решения об отказе лизингодателю в защите его прав при поручительстве лизингополучателя за поставщика.

Так, в одном из споров суд сделал вывод о невозможности взыскания оплаченных по договору купли-продажи средств с лизингополучателя как с поручителя поставщика через призму недопустимости двойного взыскания одних и тех же средств5. В другом деле суд пошел по иному пути и признал поведение лизингодателя недобросовестным ввиду еще одного косвенного признака злоупотребления – действия в обход закона6. В другом деле суд отказал в защите прав лизингодателя, ссылаясь на фактическое отсутствие поручительства из-за того, что его существенные условия были включены в текст типовых правил договора лизинга, которые были навязаны лизингополучателю7.

Исходя из системного анализа указанных судебных актов, можно говорить о возложении на лизингодателя бремени доказывания воли сторон на заключение договора поручительства и формировании презумпции недобросовестности действий лизингодателя, которая позволяет отказывать во взыскании оплаченных по договору средств с лизингополучателя даже при наличии соблюденной формы договора поручительства.

Стоит упомянуть, что обоснованием для формирования полноценной презумпции недобросовестности не могут в конкретном случае являться ни действия в обход закона, поскольку никаких законодательных ограничений на заключение подобного договора поручительства нет, равным образом как и приоритета конкретного способа защиты прав в случае конкуренции норм о поручительстве и норм о распределении рисков по договору лизинга; ни предупреждение двойного взыскания, которое решается путем ограничения объема удовлетворяемых требований остатком невозвращенного финансирования лизингодателя; ни якобы имевшие место цели причинения вреда (правоприменительная практика подобные случаи «аннулирования» поручительства знает, но, как правило, они все связаны с банкротными делами1).

Следует также отметить, что схожая по сути конструкция безвозвратной модели факторинга, предполагающая обычную куплю-продажу денежного требования, в сочетании на основании п. 3 ст. 827 и п. 1 ст. 390 ГК РФ с поручительством клиента за исполнение должником обязательства перед фактором, вписываясь в логику регрессного факторинга в той же мере, что и обеспечительный факторинг2, не вызывает у судов сомнений относительно правомерности действий фактора и использования его статуса сильной стороны во взаимоотношениях с клиентом.

Подход, при котором сделка, обеспечивающая исполнение обязательств должника (продавца) перед кредитором (покупателем), может быть не принята судом во внимание, а в защите требований кредитора – хозяйствующего субъекта может быть отказано только лишь на том основании, что договор поручительства является обременительным для лизингополучателя, ставит под сомнение незыблемость критериев недобросовестности, которые так долго формировались судебной практикой. В силу ст. 10 ГК РФ судом должно быть установлено, что умысел лица был направлен на заведомо недобросовестное осуществление прав, единственной его целью было причинение вреда другому лицу (отсутствие иных – добросовестных – целей). Злоупотребление правом должно носить очевидный характер, а вывод о нем не может являться следствием предположений3.

Иные случаи недобросовестности лизингодателя и признания ничтожными условий договоров лизинга не могут сами по себе говорить о формировании полноценной презумпции недобросовестности лизингодателя, а выступают лишь частными случаями ее проявления. Например, речь идет о плате за фактическое пользование предметом лизинга после расторжения договора лизинга4; штрафе за отказ от заключения лизингополучателем с обслуживающим банком соглашения о безакцептном списании денежных средств5; неустойке за просрочку возврата лизингополучателем предмета лизинга после расторжения договора лизинга6.

Однако, на наш взгляд, именно отказ в защите права лизингодателя на взыскание задолженности поручителя-лизингополучателя за поставщика как исключительная мера вмешательства правоприменителя в обеспечительные сделки, наряду с иными случаями (Шишкин, 2025), позволяет судить о формировании такой презумпции.

Следует отметить, что презумпция недобросовестности, разумеется, не является открытием для отечественной системы права. Хорошо разработаны презумпция недобросовестности лица, которое ссылается на оговорку об ответственности (Тварковский, 2024), презумпция недобросовестности действий (бездействия) контролирующих должника лиц (Дубровин, Дубровина, 2025), презумпция недобросовестности лица при проведении переговоров при неполном предоставлении информации или неоправданном прекращении переговоров о заключении договора, которого другая сторона не могла разумно ожидать7.

Кроме того, суды активно применяют презумпцию недобросовестности в обособленных спорах об оспаривании сделок в рамках процедур банкротства, где не требуется доказывать и устанавливать недобросовестность контрагента1. Закон исходит из того, что заключение сделки на невыгодных условиях в пределах года до возбуждения дела о банкротстве, а тем более после – фактически предполагает наличие неопровержимой презумпции недобросовестности с обеих сторон2.

Верховный Суд РФ допускает возможность отложенной недобросовестности, когда включение соответствующих спорных условий в момент заключения и нормального исполнения договора не нарушает права и законные интересы лизингополучателя, но может начать нарушать на ликвидационной стадии лизинговых правоотношений3, что означает отсутствие необходимости элемента заведомого недобросовестного поведения в целях причинения вреда интересам лизингополучателя на стороне лизингодателя.

Императивное закрепление презумпции недобросовестности лизингодателя в лизинговых правоотношениях, напротив, отсутствует. Следовательно, сформированная судебной практикой презумпция недобросовестности лизингодателя может быть следствием только одного – фактического признания правоприменительной практикой наличия его обширных фидуциарных обязательств перед лизингополучателем. Перечень таких обязательств широк: подробно раскрывать порядок формирования цены договора лизинга и выкупной стоимости; проявлять повышенный стандарт должной осмотрительности при приобретении предмета лизинга (даже если поставщика выбрал лизингополучатель); структурировать договор купли-продажи (поставки) предмета лизинга таким образом, чтобы минимизировать убытки лизингополучателя в случае его неисполнения поставщиком; активно содействовать лизингополучателю при спорах с поставщиком; осуществлять истребование страхового возмещения, даже если эту обязанность не исполняет лизингополучатель; оценивать при расторжении договора лизинга соразмерность нарушения лизингополучателя; принимать меры к скорейшей реализации изъятого предмета лизинга по наиболее высокой цене и т. д.

Существенное ограничение свободы договора, признание лизингополучателя в взаимоотношениях обычных хозяйствующих субъектов слабой стороной договора, применение исключительного механизма перераспределения бремени доказывания должны быть доктринально обоснованы. Таким обоснованием может быть особая правовая природа лизинга.

Как отмечено в п. 1 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», оценивая действия сторон как добросовестные или недобросовестные, следует исходить из поведения, ожидаемого от любого участника гражданского оборота, учитывающего права и законные интересы другой стороны, содействующего ей, в том числе в получении необходимой информации4.

При этом, несмотря на то что поставщик тоже является контрагентом лизингодателя (иногда и непрофессиональным участником рынка, и такой же слабой стороной по договору, как и лизингополучатель), при конфликте интересов лизингополучателя и поставщика добросовестность лизингодателя оценивается только исходя из учета последним именно интересов лизингополучателя, хотя продавец по сравнению с лизингодателем также может выступать слабой стороной. Это говорит не просто об использовании концепции неравенства переговорных возможностей, а о наличии отношений поручения между лизингодателем и лизингополучателем, которые обязывают лизингодателя в споре с третьими лицами активно преследовать именно интересы лизингополучателя.

Приведенная судебная практика свидетельствует о формировании не только повышенного стандарта добросовестности лизингодателя в отношениях с лизингополучателя, но и особого отношения к его финансовым интересам как к своим собственным в качестве финансового посредника5. Нельзя не сказать, что этот подход выходит за рамки доминирующей в юридической науке кредитной теории лизинга (Егоров, 2012; Никитин, 2017; Правящий, 2023; Теплов, 2018), которая во многом отождествляет лизинг с кредитованием под залог имущества или с финансовым посредничеством между банками и иными инвестиционными институтами и получателями инвестиций (Громов, 2019).

Представляется, что лизинг уже давно перестал быть только формой инвестиционной деятельности или финансирования с особой обеспечительной природой права собственности на предмет лизинга. С учетом активного формирования обширных фидуциарных обязательств лизингодателя перед лизингополучателем, которые совсем не свойственны отношениям должника и кредитора, а также общим требованиям о добросовестности сторон сделок, требуются дальнейшая разработка кредитно-посреднической теории лизинга и изучение соотношения правовой природы договора лизинга через призму комиссии, поручения и агентирования (Егоров, 2012: 45).

Таким образом, формирование принципа недобросовестности лизингодателя открывает давно забытую полемику относительно характера правовой природы договора лизинга, которую с учетом действующей правоприменительной практики нельзя не переосмыслить. Именно через призму правовой природы юридическая доктрина должна обосновать преобразование отношений лизингодателя и лизингополучателя из равных участников гражданского оборота в клиента и лизингового посредника, который наделен помимо формальных еще и широкими фидуциарными обязательствами, не поименованными в законе. Без такого переосмысления актуализация устаревшего законодательства о лизинге не сможет стать полноценной и самодостаточной.