Приходское духовенство Кубани в период спада Первой русской революции (по материалам Ставропольских епархиальных ведомостей)

Социальная структура общества в Российской империи была четко юридически оформлена. Закон определил главные сословия – дворяне, духовенство, городские обыватели и сельские обыватели. Вплоть до 1917 г. Свод законов не подвергался серьезным переработкам.

Дети священнослужителей автоматически зачислялись в духовное сословие, но остававшиеся при отцах до 15-летнего возраста без соответствующего обучения или изгнанные из духовных училищ за непонятливость и леность исключались из духовного звания и должны были приписаться к какой-либо общине податного сословия, мещанской или крестьянской, или записаться в купцы. Принадлежность к духовному сословию сохранялась при достижении совершеннолетия только при поступлении на церковно-служительскую должность [1].

Приходское духовенство своей деятельностью, поведением, моральным обликом формировало общественные представления о русской церкви в целом. Поэтому очень важен был моральный облик священнослужителей, уровень их образования, желание совершенствоваться на своем поприще ‒ ведь все это влияло на характер и качество богослужебной, миссионерской и учительской деятельности.

К сожалению, надо признать, что этот уровень был недостаточно высоким. Многие современники отмечали, что в значительном числе духовенство было малообразованно, даже в церковно-богословском отношении, было скудно обеспечено в материальном плане. По данным И.В. Преображенского, несмотря на прирост населения и массовое строительство новых храмов, за период с 1867 по 1891 г. число обучающихся в духовных учебных заведениях сократилось с 53,5 тыс. до 49,9 тыс. человек, особенно большое падение наблюдалось в духовных училищах [2].

Происходившие в России модернизационные процессы затронули все сферы жизни общества, коснувшись и церкви. С конца XIX в. в социальном сословии духовенства стали отчетливо проявляться признаки системного кризиса. В обществе нарастали процессы секуляризации духовной жизни, прежде всего у образованной части населения. Распространяется атеизм, с одной стороны, как составляющая марксистского мировоззрения, с другой – как нигилистиче- ская мода и реакция общества на кризис православной церкви. Положение усугубилось в годы первой русской революции 1905–1907 гг.

В первые месяцы многие официальные церковные издания печатали проповеди, поучения против «крамолы», которые показали догматизм в политических вопросах, нежелание видеть назревшие социальные проблемы. В целом, церковь поддерживала царскую власть. 14 января 1905 г. в послании Св. синода «По поводу беспорядков рабочих» содержался прямой призыв к повиновению власти. А вот в посланиях 22 и 25 октября 1905 г. пастве предлагали «действовать в духе христианского всенародного братолюбия». Здесь, к сожалению, не содержалось никаких оценок революционному движению, не было предупреждения пастве не вступать в противоправительственные союзы и организации. Поэтому положение приходских священников как духовных пастырей было достаточно сложным. Им надо было читать проповеди, говорить со своими прихожанами, но они не знали, какую оценку давать происходящим событиям. И многотысячное духовенство в массе своей молчало о революционерах, так как большинство само не понимало, что происходит в стране.

Со второй половины 1906 г. вместе со спадом революции и процессом общего поправения общества произошла и некоторая политическая переориентация официальной общецерковной политики, определяемой Св. синодом: от «неопределенно-аполитичной» до ориентированной охранительно-монархически [3, с. 30-38].

Революционные события коснулись и Кубани, поэтому и кубанские священники оказались на распутье. Надо признать, что «Епархиальные ведомости» очень скупы на колоритные подробности того или иного события в жизни церкви и прихожан. Однако некоторые сведения о том, что волновало кубанских священнослужителей в этот период, можно почерпнуть.

Хотелось бы остановиться на ситуации 1908 г., когда революционное движение было подавлено и перед церковью остро стоял вопрос о взаимоотношениях с населением страны и методах влияния на прихожан в новых исторических условиях.

Отправной точкой спора на страницах «Ставропольских епархиальных ведомостей» (СЕВ) послужила речь депутата Государственной думы октябриста Челышева, напечатанная в «Русском слове» (№ 274 за 1907 г.).

Челышев обвинял духовенство, в частности законоучителей, что они не занимаются паствой, плохо изучают с детьми Закон Божий, имеют низкий уровень образования.

В ответ на эти обвинения в СЕВ в № 1 за 1908 г. была напечатана статья законоучителя, протоиерея Петра Руткевича, который резко осудил речь Челышева. Руткевич считает, что причинами низкого уровня религиозности населения являются внешние влияния: на улицах, в трамвае появляются кощунственные листки против церкви, народная интеллигенция настроена враждебно, некоторые учителя стоят на позициях атеизма [4, с. 40-50]. В апреле Руткевич выступил с еще одной статьей, где отмечал безбожие и неверие в народе, упадок нравственности. В качестве причин называл «пошлые рассказы и романы» Куприна, Андреева, Арцыбашева и др., которые знакомят нашу молодежь с «проблемами пола», «окуная их в омут цинизма, пошлости и разврата».

Автор обращался к родителям, воспитателям юношества с призывом не допустить растления молодежи. Однако Руткевич не выступал с какими-либо предложениями о восстановлении нравственности, не говорил о роли священников в этом деле [5, с. 508-512].

Ряд священников, прочитав эти заметки, живо откликнулись, предлагая пути выхода из кризиса религиозного образования и воспитания, обострившегося в годы революции 1905–1907 гг.

Священник Александр Перевозовский считал, что можно организовать пастырские курсы, на которые, однако, поехать смогут не все. Поэтому наиболее эффективной мерой, по мнению автора, должно стать издание ежедневной церковно-общественной газеты. Епархия издает СЕВ, но они поступают только в приходы для духовенства, а не населению. К сожалению, «опасаясь глумлений со стороны редактора и сотрудников», не все священники могут передать свои статьи в светские издания. Своя же газета даст возможность «смывать ту грязь, которой враги… так нахально забрасывают духовенство» [6, с. 127-136].

Так священники расписывались в собственном бессилии, боясь публиковаться в светских изданиях, потому что в своей массе они оказались не готовы к открытой полемической борьбе и в ряде случаев «обнаруживали свою несостоятельность публично».

Священник Тихон Фоменко считал, что духовенству обязательно нужны курсы, так как оно должно разбираться в современной политической ситуации, знакомиться с современными политическими учениями, с основами общественных наук, чтобы помогать пастве ориентироваться в социальных вопросах. Отец Тихон предлагал создать проповеднические курсы, объясняя это необходимостью «приучить пастырей к устной церковной проповеди» [7, с. 151-166]. Тем самым автор отмечает одну из главных болезней многих священников – неумение вести устные беседы со своими прихожанами.

Разрушительное влияние светской печати на народ отмечает священник Иоанн Сальский. Среди такой литературы он называет «безбожные произведения Ренана, Штрауса и др.», считает, что достижения современной науки подрывают религиозные устои. Однако духовенство из своих учебных заведений выходит с «жалким умственным багажом» и не может противостоять современным политическим и научным веяниям. Отец Иоанн указывает, что жизнь сельского священника «засасывает своими мелочными повседневными интересами», не дает ему ни средств, ни возможностей для самообразования в богословии, философии и других науках. Поэтому он предлагает организовать курсы с целью знакомства священников с новыми открытиями в науках [8, с. 210-218].

Все авторы отмечали, что во время революции усилилось падение религиозных нравов. Подобная ситуация была и в других российских приходах. Священник Воронежской епархии Павел Попов в своей статье «Вопросы времени» предлагал: чтобы как-то усмирить народное движение, духовенство должно уметь противодействовать революционной пропаганде, а для этого священник должен уметь хорошо общаться со своей паствой, выступать с яркими проповедями, заботясь о религиозно-нравственном состоянии паствы, а не о личных материальных интересах [9].

Священник Василий Судницын считает необходимым, чтобы каждый причт разработал одну из значимых богословских и социальных тем и обменялся такими «рефератами» с другими священниками. Но самое главное, к чему призывает сельский священник своих собратьев, – «одухотворить проповедь, сделать ее живой беседой». Отец Василий, очевидно, не чувствует себя уверенно, не знает, как реагировать на политические события в стране, как разговаривать с паствой о революции. Поэтому, обращаясь к другим священникам, он предлагает установить коллективный взгляд, чтобы затем «выработанные идеи проводить в народ» [10, с. 251-254].

Некоторые священники указывают на внутренние причины, ослабляющие доверие паствы: священники ругаются друг с другом, употребляют спиртные напитки. Представителей духовенства часто видят в электробиографе Рубежанского в Екатеринодаре на представлении пошлых и циничных картин парижской жизни, на цирковых и опереточных представлениях. Сняв рясу, некоторые священники восседают в парках за столиками с шашлыками, пивом, иногда уже «навеселе» [11].

Таким образом, недостойное поведение части духовенства, потеря духовной связи со своей паствой, неспособность осуществлять нравственное воспитание прихожан способствовали росту популярности сектантских и старообрядческих учений, создавали почву для социалистической пропаганды.

Корыстолюбие, жестокость, грязная, порочная жизнь некоторых священников отталкивали верующих. В 1905–1907 гг. народ выгонял многих священников из приходов, сжигал их усадьбы, угрожая смертью. В это время закончилось прежнее «тихое житие и безмолвное ожидание распоряжений» от начальствующих. В итоге, отмечает священник Тимофей Демьянов, «дождались до 17 октября и всего прочего с припевом "долой попа, долой и церковь"». Чтобы исправить ситуацию, он предлагает создать небольшие кружки из трех-четырех священников-соседей, чтобы они издавали листки с проповедями и распространяли в своих приходах. Как и другие священники, автор чувствует свою слабость в научной теоретической подготовке и готов поехать на курсы для обучения [12, с. 543-553].

Дискуссии на страницах «Епархиальных ведомостей» «разбудили» многих священников, дали им возможность задуматься о своей деятельности, увидеть недочеты в пастырском служении.

В этом контексте интересна заметка св. Алексея Мелиоранского. Он считает, что из братской кассы необходимо выдавать денежные пособия не только вдовам и девицам-просфорням или заштатным священникам, но и тем священнослужителям, которые обучаются в высших учебных заведениях. В современных условиях обучение священника является не только его личным делом, «это общее кровное дело, к которому нужно относиться сочувственно» [13, с. 1561-1566].

Таким образом, священники, участники дискуссии, отмечали падение роли религии, увеличение религиозной индифферентности. Причинами этого назывались внешние условия: активизация антирелигиозных элементов; низкий уровень материального обеспечения священнослужителей; правовое положение духовенства, часто приводившее к противостоянию диаконов и псаломщиков с одной стороны, священников – с другой. Выделяют и внутренние причины падения веры у прихожан. Прежде всего, это нравственные недуги самого духовенства, отсутствие «живого слова» в проповедях [14, с. 807-812].

Пути решения проблемы нравственного воспитания прихожан и противодействия революционной пропаганде предлагались самые разнообразные: расширение масштабов традиционной устной проповеди; обсуждение с прихожанами основных событий, происходящих в стране; обучение на курсах; издание газет, дешевой «народной» литературы, листков и брошюр; встречи пастырей друг с другом для обсуждения насущных вопросов.

Важно, что большинство авторов считают необходимым начать настоящее пастырское служение, самим избавиться от пороков, стать «образцами для своих пасомых не только верою, но и жизнью и чистотою» (Павел. Тим. 4.12).

Надо заметить, что в России этого периода грамотная, яркая, эмоциональная речь священника могла заменить народу газету, удержать прихожан от неверных поступков, успокоить общественное мнение. Однако большинство приходских священников остались пассивными, оказались неподготовленными к происходящему, не понимали сути событий. Основная масса духовенства оставалась на позициях традиционализма, не желая меняться в меняющемся мире российской цивилизации.

Церковь намертво была связана с институтом самодержавия, и эта связь для нее была губительна, так как общество не могло более существовать в тесных рамках государственной системы. Понижению социального статуса духовенства способствовало усиление позиций либерального общества, отнимавшего у духовенства право быть духовным ориентиром народа [15].

В условиях традиционной модели РПЦ оставалась одним из социокультурных условий стабильности, поэтому в сложных условиях революции не могла справиться с миссией политического просветителя. Это касалось и кубанских пастырей.