Привязанность и трансгенерационная передача травмы

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта проведения научных исследований «Качество раннего контакта матери и ребенка в системе психосоциальных факторов, как условие сохранения здоровья», проект № 14-06-00085.

Передача травматического опыта из поколения в поколение упоминалась еще в работе А. Фрейда «Тотем и табу», где он пишет о неизгладимом опыте «ритуала вроде ликвидации прадеда шайкой братьев» неизменно проявляющемся в последствии, особенно при условии его вытеснения. К. Юнг сформулировал теорию коллективного бессознательного, которая связывает индивидуальную и коллективную психику. Однако, активное развитие понятие трансгенерационной передачи травмы получило только в последние время. Среди авторов, опубликовавших работы по этой теме мы можем назвать Ивана Бузормени – Надь, Анну Шутценбергер, Николаса Абрахама, Марию Торок, Хорста Эберхарда Рихтера, Франца Рупперта.

Современные представления о трансгенерационной передаче травмы связаны с активно развивающейся теорией привязанности Дж. Боулби. В своей работе Ф. Рупперт совмещая теорию травмы и привязанности, делает заключение о том, что: «пережившая травму мать неминуемо передает этот опыт в той или иной форме своему ребенку. Так травматичный опыт продолжает действовать спустя несколько поколений» [2].

Работы К.Х. Бриша также показывают влияние травматичного опыта матери на формирующиеся психические структуры ребенка. Эти авторы, анализируя передачу травмы через привязанность, указывают на то, что мать и ребенок живут с самого начала в непрерывном процессе эмоционального взаимообмена. Между ними циркулирует поток чувств, причем чувства матери сильнее, и поэтому именно они задают тон. Чувства матери закладывают фундамент эмоционального мира ребенка. Мир матери, опыт и воспоминания, содержащиеся в её чувствах, являются первым и основополагающим кирпичиком в душевном развитии ребенка и его идентичности. В нашей практической деятельности мы все отчетливее обнаруживаем механизмы передачи травмы. Мы понимаем, каким именно образом дети актуализируют травматический опыт матери, который затем продолжает жить в эмоциональной связи матери и ребенка. Приведем пример такого случая.

Состав семьи Мама Света (31года), отец Артем (35 лет), сын Слава (5 лет) и дочка София (4 месяца). Обратилась Света в связи с тем, что София отказывается от еды. Девочка в 2 месяца отказалась от груди, и сейчас кормление представляет большие трудности. Девочка недобирает в весе, и педиатры посоветовали обратиться к психологам.

Первая встреча со Светланой.

Света пришла одна, выглядела очень подавленной и уставшей. Сказала, что она уже в отчаянии по поводу того, что происходит с дочерью. Света почти сразу стала плакать, и винить себя в том, что она совсем не справляется и «все в семье стало ужасно». Света сильно обвиняла себя, говоря, что она просто не может быть матерью. Она не может понять, что случилось. Со старшим сыном было все по-другому. При этом в то время, когда рос Слава, и помощи и денег было меньше. Приведем фрагмент консультации, иллюстрирующий момент актуализации чувств матери, всплывающий из её раннего травматичного опыта и разворачивающиеся в её актуальных отношениях с ребенком.

П.: «Света, из чего вы делаете такой вывод, что Вы не можете быть мамой?»

С.: «Это ужасно, но я совсем не переношу её крик!» (плачет).

П.: «Что Вы чувствуете в этот момент?»

С.: «Это какой-то ужас. Это невозможно вынести».

П.: «На что это похоже? Опишите это так чтобы я больше вас могла понять. Какой это ужас?»

С.: «Это кажется бесконечно длящимся, никогда это не закончится. Кажется, что меня просто нет, как-будто я ничего не могу, исчезаю, разваливаюсь. Я совсем одна, и это не заканчивается и, кажется, не закончится. Бесконечныйужас...» (плачет сильнее).

В этот момент я была поражена, как описание Светой своего состояния совпадает с описаниями некоторых психологов, изучающих младенцев, и того, что они могут ощущать в случае покинутости. Я стала записывать высказывания Светы, чтобы позже их сравнить с этими описаниями.

П.: «Как прошли Ваши первые месяцы жизни?»

С.: (немного остановившись) «Уменя была какая-то инфекция и я первые полтора месяца провела в боксе».

П.: «Кто был рядом с Вами тогда?»

С.: «Врачи. Маму и родных туда пускали очень редко».

П.: «Как вы думаете, что тогда чувствовал этот младенец, лежащий без мамы или другого близкого человека полтора месяца?»

С.: «Это ужасно. Я даже не могу представить. Полное одиночество и страх».

П.: «И еще ощущение, что это длится вечно, так как младенцы не могут воспринимать время».

С.: «Что Вы хотите этим сказать?»

П.: «Я просто провожу параллели, как Вы описываете свое состояние, когда слышите крик дочери, и тем как мы психологи понимаем, что ощущает младенец в случае потери контакта с мамой. Я также знаю, что эти воспоминания из младенчества остаются в нашей душе и влияют на нас. А в некоторых случаях могут всплывать так реально, как будто это происходит прямо сейчас».

С.: «Вы хотите сказать, что когда плачет моя дочка, я чувствую то, что тогда в боксе? Снова попадаю в свой младенческий возраст?»

П.: «Очень возможно. Во всяком случае, меня поразило, как Ваше описание состояния схоже с вот этим».

Я зачитала ей выдержку из книги: « Проявление раннего травматизма часто сопровождаются чувствами, приобретенными в начале жизни, такими как нескончаемое чувство падения, потеря связи с телом, дезориентация и рассыпание на части. Это также проявляется в отсутствии ориентиров и чувстве покинутости» [2].

С.: «Почему тогда это не произошло с первым ребенком?»

П.: «Не могу точно ответить. Но, возможно, потому что второй ребенок девочка. Или потому, что сейчас более стабильная жизненная ситуация и сейчас уже можно с точки зрения вашей целостной души чувствовать «всю себя», в том числе и очень ранний и тяжелый опыт».

Дальше Света погружается в молчание. Похоже, что она становиться более расслабленной и спокойной. Я тоже молчу. Через некоторое время спрашиваю: «Как Вы себя чувствуете? Что сейчас происходит с Вами?»

С.: «Меня как будто отпустило. Самое важное, что это может хоть как-то меня оправдать. Это вписывается в какую-то картину и от этого не так страшно. Мне кажется это так. Я действительно стала как беспомощный младенец. Часто совсем ничего не могу и это как снежный ком. Моя беспомощность рождает чувство вины, а когда я себя ругаю, я становлюсь еще слабее. А сейчас как круг разомкнулся».

Работа со Светой заняла около шести месяцев. В этой работе помогли следующие приемы. Света училась и даже недолго вела дневник, помогающий дифференциации чувств «плачущего младенца» в себе. Это помогало разотождествиться – занять внутреннюю дистанцию по отношению к чувствам из прошлого травматического опыта. На консультациях отыскивались и реально проигрывались ситуации, в которых бы этот младенец получил утешение. Много в работе было построено с целью предоставления эмоционально-коррегирующего опыта в рамках терапевтических отношений. Т.е. психолог утешал, заботился. Необходим был также специальная телесная работа. Психолог был доступен при необходимости.

Этот и подобные случаи позволяют сформулировать ряд выводов, касающихся трансгенеративной передачи травмы.

• 1.    Трансгенеративная передача травмы может осуществляться посредством тесной эмоциональной связи – привязанности между матерью и ребенком.

• 2.    Ребенок, и его индивидуальные особенности: пол, порядок рождения, особенности поведения и т.п. могут выступить теми стимулами, которые актуализируют детский травматический опыт матери.

• 3.    Непереносимые чувства матери в контакте с ребенком, зачастую свидетельствуют об актуализации детского травматического опыта матери.

• 4.    Актуализация травматического опыта матери в контакте с ребенком является механизмом передачи травмы и условием интериоризации сцен травмы во внутренний мир ребенка.