Проблема понимания в естественнонаучном познании

В настоящее время все больше осознается, что понимание является универсальной общеметодологической категорией, значение которой возрастает, когда требуются усилия по овладению новыми стилями и методами научного мышления. Актуальной «понимающая методология» становится во времена научных революций, в моменты смены парадигм. В этот период акценты часто смещаются на смысловое содержание науки, на анализ значения исходных научных понятий и терминов, на выявление предпосылок построения той или иной теории. Если речь идет о физике, то проблема истолкования, «связанная с выяснением природы описываемых теорией объектов, смысла ее исходных понятий, с общей оценкой ее содержания и методов в системе всего наличного знания, содействует, по сути дела, любой (и тем более фундаментальной) физической теории с момента ее “рождения” и на протяжении всей ее дальнейшей “жизни”» [1, с. 38].

Еще в XIX в. В.В. Розанов, пытаясь преодолеть противостояние между наукой и философией, высказал мысль, что «мостиком», соединяющим в них деятельность человеческого разума, должно быть понимание. Ибо понимание, по мысли Розанова, есть жизнь разума и его сущность. «Понимание, – писал он, – есть в самом деле ко- нечное в деятельности разума, потому что оно именно есть то реальное, для возникновения которого предустановлен разум, как его первая потенция, и для перехода в которое он ищет соединиться с внешним миром, как себе соответствующего вторую потенцию его» [11, с. 363–364]. Понимание есть то, в чем человеческий разум «может найти успокоение», уничтожить в себе «боль непонимания». Стремление к пониманию лежит в природе самого разума, не раз подчеркивал мыслитель. Более того, Розанов полагал, что в разуме человека уже заложены «предустановленные формы понимания», его схемы. Эта идея высказывалась уже в ХХ в. в психологии, лингвистике и ряде других гуманитарных наук.

Эвристические возможности идеи «схем понимания» находят приверженцев в настоящее время. Некоторые сумели показать, что даже в повседневном общении люди используют типичные схемы, на основе которых они понимают друг друга. Ряд ученых считает, что по определенной схеме воспринимается не только другой человек, но и вся ситуация общения между людьми.

Отечественные исследователи утверждают, что «процесс познания реальности базируется на использовании ряда типических схем, присущих когнитивным процессам человека, включенного в социум, которые в определенной мере определя- ют не только его форму, но и содержание. Эти схемы ориентированы на понимание и объяснение повседневной реальности. Действительно, только тогда человек будет чувствовать себя безопасно и комфортно в окружающем мире, когда он может адекватно предсказать и прогнозировать наступление существенных для него событий, для чего необходимо иметь определенное их понимание, а также представление о существующих связях и закономерностях. Но процесс понимания автоматически предполагает еще и построение адекватного объяснения созданной картины мира» [5, с. 77].

Авторы считают, что типические схемы понимания и объяснения должны существовать уже на уровне здравого смысла. Сравнивая эти схемы в мифологическом мышлении и в естественнонаучном познании, они приходят к выводу об их структурном сходстве и генетической общности.

Ученые выделяют следующие «группы фундаментальных схем понимания и объяснения»:

• •    структурные онтологические схемы понимания и объяснения окружающего мира, содержащие определенные представления об устройстве мира и его основных свойствах и характеристиках;

• •    реляционные онтологические схемы понимания и объяснения, заключающие в себе представления о существующих в природе связях и отношениях;

• •    телеономические схемы понимания и объяснения, определяющие направленность процесса человеческого познания природы» [5, с. 88].

Понятие «понимание» в методологии естественных наук почти не встречается. Опасение, по-видимому, вызывает известная «психологическая нагруженность» термина. Естественники привыкли иметь дело с объективными методами познания. В методологии наук о природе в последние десятилетия обнаружились такие проблемы, которые вынуждают искать новые подходы, методы, принципы, чтобы «вписать» естествознание в контекст человеческой культуры, без чего оказывается невозможно адекватно прояснить такие вопросы, как «проблема сравнения конкурирующих теорий, вопрос о возможности коммуникации между сторонниками старой и новой теорий, проблема значения научных терминов, проблема научной рациональности и т.д.» [8, с. 190].

Философы науки все чаще стали обращаться к понятиям гуманитарных и общественных наук. Одним из таких понятий является «понимание». Здесь, правда, возникает трудность. В обычном словоупотреблении «понять» значит усвоить смысл какого-нибудь текста, поступка, явления культуры, «пережить» ситуацию заново и т.п. В этом смысле, конечно, нельзя понять, например, электрон.

Какой смысл вкладывает тот же физик в термин «понимание», когда речь идет о природных явлениях? Приведем высказывание А. Эйнштейна по поводу закона падения тел: «Наконец-то я понял, – писал Эйнштейн, – всю глубину и значение этого закона.., который можно сформулировать и как закон равенства инертной и гравитационной масс. То, что он есть – поразительно, и я полагаю, что именно в нем кроется ключ к более глубокому пониманию инерции и тяготения» [4, с. 204].

Мы думаем, что понимание здесь означает истолкование закона Галилея в других терминах, исходя из других принципов. В этом контексте «понять» значит объяснить, вывести существующий закон (явление) из более общей теории или же свести к ней как частный случай.

Еще более определенно высказывался по поводу понимания В. Гейзенберг: «“Понимать” – это, по-видимому, означает овладеть представлениями, концепциями, с помощью которых мы можем рассматривать огромное множество различных явлений в их целостной связи, иными словами, “охватить” их. Наша мысль успокаивается, когда мы узнаем, что какая-нибудь конкретная, кажущаяся запутанной ситуация есть лишь частное следствие чего-то более общего, поддающегося тем самым более простой формулировке. Сведение пестрого многообразия явлений к общему и простому первопринципу или, как сказали бы греки, “многого” к “единому”, и есть как раз то самое, что мы называем “пониманием”. Способность численно предсказать событие часто является следствием понимания, обладания правиль- ными понятиями, но она непосредственно не тождественна пониманию» [2, с. 165].

В другом месте Гейзенберг, говоря о задачах естественных наук, видит их в попытке отыскать некие упорядоченности в необъятном многообразии явлений окружающего мира, другими словами, понять разнородные явления, сведя их к принципам. Надо постараться вывести особенное из всеобщего, понять конкретный феномен как следствие простых и общих законов.

Гейзенберг подчеркивает роль языка в понимании физических явлений. Понятия классической физики, как оказалось, непригодны для описания (и понимания) явлений микромира. Указывается им и значение естественного языка, поскольку только при его помощи мы можем утверждать, что что-то поняли. «Способов понимания» может быть много. Классическое естествознание ведь тоже «понимало» изучаемые явления природы. Старая физика хотела изучать природу «саму по себе», отстраненно, «объектно». Современная же физика говорит уже не о «картине природы», а «о картине наших отношений к природе. Старое разделение мира на объективный ход событий в пространстве и времени, с одной стороны, и душу, в которой отражаются эти события, с другой – иначе говоря, картезианское различение res cogitans и res extensa уже не может служить отправной точкой в понимании современной науки. В поле зрения этой науки прежде всего – сеть взаимоотношений человека с природой, те связи, в силу которых мы, телесные существа, представляем собой часть природы, зависящую от других ее частей, и в силу которых сама природа оказывается предметом нашей мысли и действия только вместе с самим человеком. Наука уже не занимает позиций наблюдателя природы, она осознает себя как частный вид взаимодействия человека с природой. Научный метод, сводившийся к изоляции, объяснению и упорядочению, натолкнулся на свои границы. Оказалось, что его действие изменяет и преобразует предмет познания, вследствие чего сам метод уже не может быть отстранен от предмета. В результате естественно-научная картина мира, по существу, перестает быть только естественнонаучной» [3, с. 303–304].

Указание на ограниченность естественнонаучных методов (в том числе и на «объяснение») симптоматично. Физика требует введения человека в физическую картину мира, и не просто как части природы, но и части духа. В контексте нашего исследования можно сказать, что и «метод понимания» как главная категория гуманитарных наук может быть использован в науках о природе.

Есть ряд работ, где авторы делают попытки обосновать герменевтическую природу естественных наук, их единство с гуманитарными и социальными науками. Так, П. Хилэн в акте научного наблюдения выделяет герменевтический момент. Используя известную идею, согласно которой все можно рассматривать как некоторого рода текст, Хилэн трактует познание как чтение текстоподобного материала. Чтение же уподобляется им восприятию и расшифровке законов. Когда мы читаем, предположим, литературный текст, то воспринимаем упорядоченную систему знаков, а раскодируя их смысл, мы достигаем тем самым мира «вещей». Хилэн трактует восприятие как синтез опознания, понимания и наименования перцептуального объекта. Он считает, что «для восприятия объекта необходимо правильно интерпретировать условия его существования. Совокупность этих условий… и составляет своеобразный “текст” или по крайней мере некую текстоподобную структуру». Сопоставляя такой «текст» с литературным текстом, Хилэн указывает на их различие: если «текст» репрезентирует в зашифрованном виде структуру самого мира, то текст – это система знаковых обозначений языка. И в то же время, их сходство он видит в их знаковой сущности» [10, с. 93].

В концепции Хилэна прослеживается влияние идей Куна, который приводил множество примеров, как разные парадигмы задают разное видение одного и того же явления природы, показаний органов чувств, приборов. Хилэн переодевает эти факты в герменевтические одежды: предположим, физик «читает» книгу природы с помощью измерительной аппаратуры. Образно говоря, на физических приборах природа «пишет» определенный текст, который подлежит расшифровке, интерпретации, а последние должны осуществляться в рамках определенной культуры, в контексте соответствующей научной среды. Поэтому Хилэн утверждал, что понимание и интерпретация являются познавательными процедурами также и в науках о природе, а не только в науках гуманитарного типа.

Приведем пространную цитату из книги Кан-ке: «Современная герменевтика, – пишет он, – высокоинтеллектуальное занятие, нельзя удовлетворяться ее расхожим пониманием. Рассуждают, например, таким образом: человек, в отличие от камня, нам не чужд, он поддается пониманию, а камень нет, ибо с ним нельзя составить разговор. Физика как несостоявшийся разговор с камнями негерменевтична, юриспруденция, наоборот, герменевтична. Такого рода рассуждения с позиций герменевтики крайне поверхностны. Результат физических экспериментов – это своеобразный текст, который нуждается в интерпретации не меньше, чем текст Библии или законодательства. Понимание в первую очередь относится не к сознанию другого человека, а к положению дел. Всякое положение дел есть текст. Предметом наук является нечто такое, к чему принадлежит человек. В этом отношении нет разницы между науками… Понимание есть везде, где присутствует хотя бы один человек. Если бы физика как наука обходилась без людей, то она была бы негер-меневтичной. Но поскольку физика создана людьми, то она есть форма, разновидность понимания и, следовательно, герменевтична» [6, с. 180–181].

Если понимание истолковывать в духе Шлей-ермахера или Дильтея, то камень все же понять нельзя. Если же понимание связывать с интерпретацией, объяснением, то область понимания расширяется и охватывает собой все, с чем имеет дело человек.

Вернемся к трактовке понимания физиками. Р. Фейнман любил говорить, что квантовую физику никто не понимает, что даже большие ученые не понимают поведения атомов.

Фейнман выступал против отождествления собственно физического понимания с «пониманием» формул, математического формализма (как считал, предположим, В. Паули). Физические уравнения, по его мнению, нельзя понимать только как математические. Их понимание должно быть более широким, выявляющим в уравнениях не только математический смысл.

А что значит «понимать» математический смысл уравнений? Это значит способность их решать. В более широком смысле, «если у нас есть способ узнать, что случится в данных условиях, не решая уравнения непосредственно, мы “понимаем” уравнения в применении к этим условиям. Физическое понимание, – заключает Фейнман, – это нечто неточное, неопределенное и абсолютно нематематическое, но для физика оно совершенно необходимо» [12, с. 29].

С последним суждением не согласен крупный ученный Ф. Дайсон, утверждающий, что в совре- менной физике исчезает потребность в понимании и исследователи просто работают «с аппаратом».

Позиция Фейнмана согласуется с реальным положением дел. История физики явно демонстрирует, что все ее великие представители (А. Эйнштейн, Н. Бор и др.) не просто «работали с аппаратом», а стремились понять природу и ее законы.

Итак, согласно Фейнману, понимание в физике не есть чисто рациональный, логико-понятийный процесс, «подведение под закон» (как полагал Гейзенберг). Понимание трактуется Фейнманом, скорее, как интуиция, чутье, «схватывание» данной физической ситуации в ее целостности и законосообразности.

Другие же ученые под пониманием в физике разумеют, во-первых, создание, изобретение корректных понятий для описания принципиально новых явлений (то есть построение нового языка); во-вторых (и это главное для нашего вопроса), построение соответствующих моделей, которые позволили бы обнаружить характерные особенности этих явлений и тем самым объяснить их исходя из сформулированных законов.

Таким образом, в данном контексте понять – это объяснить, подвести под законы (или вывести из них).

Только когда построена физическая модель изучаемых явлений, у физиков возникает «ощущение понятности».

«Мы полагаем, – пишет А.И. Липкин, – что понятность в физике связана с прорисовкой физической модели, которая задается ответами на следующие три главных вопроса, задающих системно-неявный тип введения основных понятий в физике. Во-первых, частица характеризуется типом своих состояний, которые в классической и релятивистской механике задаются значениями положения х и импульса р (скорости v ), а в квантовой механике – распределением вероятностей значений для этих (и других) измеримых величин, с учетом… свойства “дополнительности”. Во-вторых, определенный тип движения задается соответствующим уравнением движения (классическим, релятивистским, квантовым), с которым физический объект и его состояния связаны через соответствующие математические образы (в классической и релятивистской механиках это функции Гамильтона или Лагранжа – для системы и пары чисел ( x , v ) для состояния системы;

в нерелятивистской квантовой механике – оператор Гамильтона для системы и волновая функция для состояния системы). В-третьих, надо уяснить процедуры измерения входящих в описание величин. Здесь во всех трех механиках они существенно разные: измерения в классической механике основаны на понятии инвариантного твердого тела, из которого изготовляют эталонный метр; в релятивистской механике – на понятии инвариантной скорости света; в основании процедур измерения в квантовой механике лежат постулаты Борна» [7, с. 140-141].

Ясно, что в социально-гуманитарных науках положение существенно иное. Конечно и здесь строятся соответствующие модели («идеальные типы» у Вебера, формации у Маркса) и даже описывается их «состояние», движение и развитие.

Современный французский историк А. Про пишет: «Понятия… являются абстракциями, с которыми историки сравнивают реальность, хотя они не всегда об этом открыто заявляют. Фактически они заняты выяснением степени расхождения между концептуальными моделями и их конкретным воплощением. Вот почему понятия привносят в любую историю более или менее явное сравнительное измерение, относя различные изучаемые случаи к одной и той же идеальнотипической модели. Абстракция идеального типа преобразует эмпирическое разнообразие в различия и подобия, обретающие смысл: она позволяет выявлять как особенное, так и общее» [9, с. 136].

Однако в социально-гуманитарных науках нет одной общепризнанной парадигмы (даже в рамках одной науки), а существует их, так сказать, параллельное множество. Зачастую (в полном соответствии с Куном) парадигмы несоизмеримы: их представители исходят из разных и даже противоположных принципов, мировоззренческих ориентиров, используют только для них характерный язык – в общем, «живут в разных мирах». Получается, что у более или менее крупного гуманитария существует своя собственная парадигма.

В «науках о культуре» в отличие от естественных наук больше моментов субъективности (но не субъективизма), плюрализма, сильнее влияние вненаучных факторов, личностных предпочтений исследователя и т.п. Отсюда, преобладание в них интерпретационных, «понимающих» методов, полисемантизма понятий.

В исторической науке, например, понятия чаще всего явно не определяются, а заменяют- ся результатами интерпретации исторических источников, неизбежная разнородность которых, «акцентирование в них какого-либо одного проявления ценностей или отношений, замалчивания в силу тех или иных причин других, выражение личного отношения автора источника, которое может быть неадекватным самим отношениям реальности, то есть все, что называется субъект-объектной корреляцией на уровне источника, и обусловливает многозначность тех интерпретаций, которые дает современный историк» [13, с. 45].

Поэтому одни и те же термины (например, «цивилизация») понимаются по-разному, «доопределяются» исследователями на основе личных мировоззренческих представлений. Характерными примерами служат философские понятия: «материя», «бытие» и т.д. Конечно, можно возразить и сказать, что в той же физике существует «язык» квантовой механики, который могут не понимать физики других областей. Но, во-первых, на этом «языке» говорит подавляющее большинство ученых независимо от их мировоззрения, культуры, пола, расы, национальности. Этот язык точен, общезначим. В гуманитарных науках может быть так, что язык характерен для одного ученого.

Во-вторых, физические понятия прямо или косвенно можно «проверить», сопоставив их с экспериментом, чего нельзя сделать с понятиями гуманитарных наук, которые имеют отношение не к вещам, а к смыслам, ценностям и целям. Поэтому гуманитарные науки часто ориентируются не на поиск истины, а отыскание и обоснование правды, глубины понимания изучаемых явлений.