Проблематика культурологии областничества

Культурология областничества как дискуссионная тема была предложена организаторами семинара «Принципы пограничности и регионализма в культуре» (Институт философии СПБГУ, 2015 г.) [1]. Этот факт указывает на формирование ещё одного направления в науке о культуре. Усилиями учёных культурологическое наследие областничества обрело системное изложение [2], и как следствие этого, стало возможным выделение особой «ветви» -культурологии сибирского областничества. Попытка классификации источников по проблематике сибирского областничества была предпринята С.А. Троицким [3]. Цель данной работы обозначить некоторые проблемные поля для дальнейшего структурирования материалов сибирского областничества в русле культурологии.

Отправной точкой, по нашему мнению, может стать проблематизация концептов, среди которых выделяется понятие «сибирская культура». Историк понятий Ю.А. Асоян утверждает, что концептуализацию термина «сибирская культура», как некой идеи, следует искать не столько в работах этнографов второй половины XIX века, сколько в статьях представителей сибирского областничества [4]. Культуролог Т.Ф. Ляпкина указала, что парадигма XIX столетия детерминировала рассмотрение областниками культуры в ракурсе «история=культу-ра» или «культура=история» [5]. В многообразном наследии лидеров сибирского областного движения А.В. Головин обнаружил принципы существования региональной культуры, среди которых равноценность и равнозначность всех субъектов этнокультурного пространства [6]. Учитывая точки зрения названных учёных, и исходя из того, что концепт «сибирская культура» объективирует вокруг себя различные теории, попробуем выстроить алгоритм его теорий.

Данная задача может быть решена с помощью ступенчато-пирамидальной конструкции, предложенной историком культуры И.В. Кондаковым. Каждому региональному типу культуры, утверждает исследователь, свойственна своя логика исторического развития и строения, целостность последнего зависит от двух моментов. Во-первых, каждая последующая теория должна «наслаиваться» на предшествующие ей теоретические представления, служа одновременно продолжением и преодолением их. Во-вторых, для понимания имманентной логики региональной культуры следует показать закономерность последовательного восхождения, надстраивающихся друг над другом и в то же время сменяющих друг друга, пяти основных регулятивных механизмов (конфигураторов): кумуляции, дивергенции, культурного синтеза, селекции и конвергенции [7]. Не ставя перед собой такой масштабной работы, мы обозначим теории, которые составляют архитектонику концепта «сибирская культура».

Аналитика региональных исследований показывает, что общее число теорий, которые раскрывают архитектоническое строение обозначенного понятия невелико: областничество (культурный сепаратизм) (Н.М. Ядринцева, Г.Н. Потанина и др.), культурные гнёзда (И.М. Гревс, И.К. Пиксанов, Е.Д. Петряев, Е.И. Дергачёва-Скоп, В.Н. Алексеев и др.), культурная (гуманитарная) география (Д. Н. Замятин, Ф.С. Корандей, Р.Ю. Фёдоров и др.), теория фронтира (А.Д. Агеев, М.В. Шиловский, Д.Я. Резун и др.). Первая теория служит основанием смыслового конструирования концепта «сибирская культура». Благодаря действию кумулятивного механизма, заложенного во взглядах областников - это обсуждение «общественных вопросов Сибири» на страницах периодической печати, публичные выступления и подготовка научных трудов [8], стало возможным не только введения самого концепта в поле научного дискурса, но и понятен первичный носитель региональной культуры, а именно «инородцы» Сибири. Позднее им станет «народно-областной тип» или сибиряки, к которому причислялись автохтонные и переселенческие народы Сибири. Таким образом, открытие региональной культуры стало возможным после того как областниками была «открыта» культура автохтонных народов, способствующая вхождению сибирской культуры в общероссийскую культуру.

К сожалению, интегративные возможности механизма кумуляции не безграничны. Внутри него зреет другой конфигурант, осуществляющий противоположное, и по своей направленности и смыслу, действие. Расщепление единого на противоположности такова задача механизма дивергенции [9]. Однако, этот механизм не только разводит единое целое на смысловые полюса, но и порождает другой взгляд на концепт «сибирская культура», заключающийся в оппозиции «столица-провинция». Если для Н.М. Ядринцева решение этого вопроса виделось в «провинциальной свободе» и «самостоятельности» региона от центра [10], то для Г.Н. Потанина было важным воспитание сибирской интеллигенции, способной встать на защиту интересов региона [11]. Таким образом, была заложена идея о провинциальной культуре, которая получит своё развитие уже в ходе вторичной конфигурации, надстроенной над смысловыми структурами первичной и найдёт новое теоретическое воплощение концепта «сибирская культура».

Следующая теория, с помощью которой изучаемый концепт получает своё дальнейшее развитие, в научной литературе именуется как теория «культурных гнёзд». Именно централизация культуры и общественной жизни побудила литературоведа Н.К. Пиксанова, а затем историка И.М. Гревса [12] оттолкнуться от результата механизма дивергенции, проявившегося в оппозиции «провинция - столица» или «периферия - центр», и удержать обе противоположности с помощью механизмов культурного синтеза и селекции. Н.К. Пиксанов выступил против взглядов на развитие русской культуры только по прямой линии - Древний Киев, Москва, Петербург, с небольшим ответвлением на Новгород. Такой подход, утверждал он, безжалостно стирает местные особенности, которые и являются основанием общерусского культурного процесса [13]. Идея «культурного гнезда / культурных гнёзд» детерминировала выработку некого символического языка (определенный круг деятелей, постоянная его деятельность, выдвижение питомцев), снимавшего антиномии, и более того, дающего возможность интегрировать морфологически различные феномены региональной культуры (поэтические и беллетристические произведения, журналистика, местное школьное образование и местные научные исследования [14]). В силу того, что механизм семантического синтеза опирается на «нижележащие» и во многом взаимоисключающие друг друга механизмы - кумуляцию и дивергенцию [15], возникает системная нестабильность элементов и противоречивости самой теории. Например, современные философы культуры и культурологи применение теории «культурное гнездо / культурные гнёзда» видят на пространстве края (региона) в целом или отдельных его инвариантов (уезды, города, сёла, усадьбы и пр.). При этом неизменным остаётся не изолированность их от судьбы отдельного края (региона) и всей культуры России [16]. Таким образом, даже последующее вытеснение культурного синтеза механизмом селекции, который поддерживает уже диссимилятивные тенденции, заложенные в теории культурных гнёзд, не приводит к бескомпромиссному размежеванию и смысловому взаимоисключении культуры русской (российской) и культуры региональной. Самоограничение и сохранение самоидентичности сибирской культуры в форме «культурных гнёзд» позволило наполнить её концепт сменяющими друг друга, а порой и параллельно существующими подобными «гнёздами»: Колывано-Воскресенские горные заводы и Тобольск конца XVIII века, Кяхта рубежа XVIII-XIX веков, Иркутск и Тобольск первой половины XIX столетия, Томск и Омск второй половины XIX - начала ХХ века и др. Они, как представляется авторам статьи, не тяготели друг к другу, а только непосредственно к общероссийскому центру, имея при этом уникальную местную специфику. Причина подобного явления заключается в том, что «надстраиваясь» над теорией областнической культуры теория «культурных гнёзд» логически следовала за ней и вытекала из неё, но при этом представляя собой другую систему смысловых структур региональной культуры.

Процесс третичной конфигурации теорий концепта «сибирская культура» связан с новым интегративным механизмом - конвергенцией. Ему было необходимо связать противоположности средствам развитой рефлексии [17], которая возникла вокруг теория «фронтира» (границы). Названная теория в научный мир вошла с именем американского историка Ф. Дж. Тёрнера, изучающего в конце XIX века процессы расширения Североамериканских штатов [18]. Компаративистские исследования американского и русского фронтиров позволили отечественным учёным сформулировать своё понимание культуры «сибирского фронтира» [19]. Например, в работах А.Д. Агеева [20] это сложное явление, формирующееся под влиянием конкретных факторов, обладающее определёнными категориями и свойствами (пространство, время, вера, язык, социальная аморфность и пр.) и носителем этой культуры - сибиряком, что в целом придаёт ей особенность и специфичность. Для М.В. Шиловского процесс генези- са и развития культуры фронтира заключается в культурном контакте и дальнейшем постоянном межкультурном взаимодействии [21]. Обобщённую трактовку сибирского фронтира и структурных элементов его культуры предложил другой историк Д.Я. Резун. Наряду с такими факторами как климат, рельеф, пространство, исторический фон он выделил макро- и микросистемы культуры сибирского фронтира [22]. Таким образом, в отличие от теорий, включающих в себя дивергентные и селективные механизмы, приводящих концепт «сибирская культура» к отделению от российской культуры, конвергенция способствует переходу от культурной дихотомии к мозаично смысловому единству культуры. Сам концепт обретает некую целостность, не похожую на ту, которая возникает в результате механизма кумуляции, ибо она сложно структурирована и внутренне динамична. В то же время теория «фронтира» (границы) сохраняет на новом уровне алгоритм теорий, возникших ранее.

Из вышесказанного следует, что системно-синергетический принцип, положенный в архитектоническое строение теорий концепта «сибирская культура», позволяет проследить его поэтапное содержательное усложнение, выделить на каждом этапе особую историкокультурологической теории, которые, в конечном счёте, составляют научную рефлексию культурологии областничества. Недаром учёный, публицист и общественный деятель сибирского областничества Г.Н. Потанина утверждал, что человечество состоит из множества локальных образований, каждое из которых представляет собой замкнутую систему, где внутренние связи преобладают над внешними [23].