Проблемы формирования ценностных параметров национально-культурной идентичности в современных проектах "Культурологии русского мира"

Проблемы формирования ценностных параметров национально-культурной идентичности в современных проектах «культурологии русского мира»

Кризис гуманитарного образования, начавшийся с середины 1990-х гг., неуклонно подрывал исторически сложившиеся стандарты образования и воспитания. Гуманитарные предметы, а вместе с ними и содержание гуманистических ценностей и идеалов человечества, оказались не просто не востребованы, но фактически девальвированы как устаревшие и неадекватные в век торжества рациональности и рыночных измерений качества жизни. Более того, получила распространение оценка истории России, её многовековой культуры как «негативной идентичности». По определению ведущих социологов, негативная идентичность конструируется на основе представлений о себе как «“неспособных изменить жизнь к лучшему”, “обиженных”, угнетённых, обделённых, с ущемлённой национальной гордостью, комплексом неполноценности и т.д.»1.

В ходе социокультурных трансформаций 1990-х гг. разрушились не просто символы «великой державы», что реально выразилось в отрицании культурного своеобразия и традиционной идентичности России, но и установки на какие-либо перспективы развития страны, сохранения её базовых позитивных ценностей, без чего, как очевидно, невозможно управление реформационными процессами.

Всё это, безусловно, отразилось на процессе образования и воспитания, вольно или невольно транслирующем принципы негативной идентичности как условия и фактора социализации личности.

В Законе Российской Федерации «Об образовании» определение целей и задач воспитания включает в себя «моделирование воспитательного пространства самоопределения и самореализации личности».

Учитывая эти факторы, следует признать необходимым кардинальное обновление принципов и стандартов образования и воспитания, повышение статуса гуманитарных наук и их роли в формировании национально-культурной идентичности на основе возобновления преемственности поколений россиян, прервавшейся в ходе реформ 1990-х гг.

Достижение этих целей невозможно без разработки дискурса «позитивной идентичности» и проектирования ценностных параметров духовно-нравственного развития личности как базовых понятий социализации и инкультурации. Эти параметры содержательно будут выражать те духовно-нравственные символы, которые лежали в основе формирования национальногосударственной идентичности России, репрезентировали её историческое прошлое, наследие и традиции, богатое культурное достояние.

Главная задача проектирования ценностных параметров формирования позитивной идентичности — разработка историкокультурологических программ, раскрывающих дискурс духовности в контексте важнейших исторических эпох развития российской государственности: Киевская Русь — Московское царство — Российская империя — Советский и Постсоветский период.

Каждый из этих этапов раскрывает особенности становления русского национального характера, которые и предопределили «прерывность» (дискретность) русской истории, её неорганичность «по сравнению с эволюционистскими тенденциями в Западной Европе, когда «дифференциация и интеграция»

(по определению Дюркгейма) становятся важнейшими критериями становления европейского социума в его неуклонном стремлении к адаптации, что определяло и рационализацию образа жизни.

Совсем не те движущие силы проявляются в русской нации. В русском самосознании, по мнению Н. А. Бердяева, превалирует «эсхатологическая идея», которая принимает форму «всеобщего спасения». Русская религиозность носит соборный характер, чего нет в западной культуре и религиозной традиции2.

Причины «нерационализируемости» русской национальной индивидуальности Н. А. Бердяев видит в определённой «противоречивости» народной индивидуальности: «народ, обладающий величайшим в мире государством, не любит государства и власти», «у русского народа нет той любви к историческому величию, которым так пленены народы Запада», «русские моральные оценки определяются по отношению к человеку, а не к отвлечённым началам собственности, государства, не к отвлечённому добру», «русские ищут не столько организованного общества, сколько общности»3.

«В России не было резких социальных граней, не было выраженных классов. Россия не была в западном смысле страной аристократической, как не стала буржуазной. Два противоположных начала легли в основу формации русской души: природная, языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие. Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обострённое сознание личности и безличный коллективизм; национализм и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость, рабство и бунт»4.

Тогда как же можно выразить «русскую идею» как универсальную черту русского самосознания? Н. А. Бердяев не рассматривает её как основу преемственности историко-культурного опыта, поскольку этот опыт прерывен, и, соответственно, обрывает исторические связи как интеграцию в социокультурном опыте достигнутого уровня, от которого можно двигаться к другим адаптационным позициям. Нет, Н. А. Бердяев выводит русскую идею именно из «совмещения противоположных начал». Каждый век русской истории, по его мнению, имеет свои характеристики русской идеи. Поэтому «выбор века» по наиболее типическим характеристикам проявленности духовных и социальных исканий и определения Русского национального типа становится у Н. А. Бердяева методологическим объяснением не «строго научного» и в этом смысле «нерационализируемого» понимания русской идеи.

По мнению Н. А. Бердяева, невозможно дать «строго научное определение русского национального типа»5, поскольку речь здесь идёт о «народной индивидуальности». Любое научное понятие, как известно, обобщает некие эмпирические факты, данные. А если учесть, что все социальные понятия и категории разработаны преимущественно западной социологией, которая имела совершенно иной исторический опыт, чем Россия, то становится очевидной та трудность, о которой говорит Н. А. Бердяев. Он приводит известные слова Ф. И. Тютчева «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить: у ней особенная стать — в Россию можно только верить». Это как бы «тайна» определения народной индивидуальности, непостижимая с помощью рационального знания, но открывающаяся через теологические категории веры, надежды, любви. «Русский народ религиозный по своему типу и по своей душевной структуре»6. Н. А. Бердяев стремится раскрыть этапы формирования русского исторического самосознания, охватывая разные периоды русской истории, которых он насчитывает пять: «Россия киевская, Россия времен татарского ига, Россия московская, Россия петровская, Россия советская и, возможно, что будет новая Россия»7.

Безусловно, такая широкая экспозиция требует междисциплинарных подходов в подготовке и формировании образовательных программ, которые в какой-то степени будут и частями монографических исследований, но целенаправленно сконцентрированных на решении образовательно-воспитательных задач.

Исторические вехи формирования русской идеи заложены в формировании позитивной идентичности Киевской Руси. Она определяется, прежде всего, преемственностью опыта веры как стиля христианского наследования. И здесь необходимо выделить и учесть в качестве фактора развития русской духовности роль патристики (Учения Отцов Святой Церкви), в недрах которой формируются герменевтические методы, в том числе, метод аллегорической экзегезы, сыгравший огромную роль в формировании русской духовности. Духовная герменевтика / экзегеза определила основные параметры христианской картины мира, отличающиеся от языческих представлений как своей исторической темпо-ральностью — эсхатологически-векторным онтологическим основанием, так и Символом Веры — тем сакральным сознанием, которое сформировало монотеистическую картину мира.

Поскольку генезис исходного духовнокультурного фонда восходит к византийской традиции, следует достаточно обстоятельно рассмотреть восточно-христианский дискурс и те последствия культурно-исторического развития, которые связаны с принятием христианства. Древняя Русь наследует тот богатейший культурно-духовный опыт, который был накоплен к этому времени Византией, обладавшей по свидетельству исторических источников высочайшей культурой во многих областях богословия, философии, этики, эстетики, архитектуры, словесности, искусства церковной поэзии и т.д. Наследие Византии в русской культуре по-разному оценивалось философами и культурологами — от признания значения «русского византизма» до отрицания его позитивной роли в культурно-историческом развитии

Древней Руси. И эти альтернативные акценты также должны присутствовать в образовательных программах изучения истории России для того, чтобы представить всю палитру множественных позиций, в контексте которых формировалась позитивная идентичность русской национальной культуры.

В формировании русской духовности большую историческую роль сыграли св. братья Кирилл и Мефодий, канонизированные впоследствии в «лике святых». Переведя на славянский язык Библию и другие святоотеческие тексты, они дали возможность изучать патристику. Наиболее известными на Руси стали богословы — св. Василий Великий, св. Григорий Богослов, св. Иоанн Златоуст, св. Ефрем Сирин и другие.

Патристика как форма построения христианской культуры и одновременно её саморефлек-сия, определила общую логику формирования восточно-христианской культурной традиции, в которой соединялось «несоединимое» — вера и знание — «Иерусалим и Сокровенные Афины», по определению Л. И. Шестова. Это не просто совокупность теологических догм, предопределивших методы христианского философствования, но прежде всего способ универсализации христианского духовного опыта, который теперь уже можно было наследовать не только соплеменникам, но и транслировать во времени.

Методы духовной герменевтики / экзегезы позволили адекватно интерпретировать / истолковывать канонические тексты, не искажая их духовного содержания. Семиотика канонических текстов (смыслоозначающих символов) создавала особые культурные коды, которые становились своего рода «объясняющей моделью» бытия и мышления. Эти культурные коды и будут в дальнейшем истоками формирования православного дискурса русской духовности, в котором актуализировались и закреплялись не просто догматические учения как «сумма знаний» или их институциональные носители, но прежде всего антропологические и социальные установки и практики устроения внутреннего мира человека. В отличие от языческой картины мира, здесь уже нет «слитности материального и духовного». Духовное начало вычленяется в оппозициях добра-и-зла, света-и-тени, целомудрия-и-порока, истины-и-заблуждения и т.д.

Это духовное содержание составляет «ядро», христианско-антропологический стержень русского менталитета, заключающийся в особом строе самосознания, а также синерге-тийной православной практике молитвенного общения с Богом. Огромную роль в развитии русской духовности сыграло учение исихазма — специфической сакральной антропотехники, позволявшей достичь высочайшей фазы духовно-нравственного совершенства, понимаемой как «обожение человеческого естества», или, ещё точнее, в церковно-мистическом значении — «стяжание благодати».

В возрождении образа позитивной идентичности России существенное значение имеет реконструкция и современная интерпретация исходного восточно-христианского дискурса, соответственно, его содержание и герменевтические методы трансляции этого содержания (из глубины веков) в современную актуальную культуру. Очевидно, что такие разработки должны находиться в рамках культурологического знания; это не могут быть аутентичные реконструкции богословских учений (что, видимо, возможно, или даже необходимо в рамках богословия); но в пределах культурологии задача заключается в современной научной интерпретации этого знания, его понимания и преемственности того духовно-культурного фонда, который выступал в качестве исходных оснований развития христианской культуры в Древней Руси.

Соответственно важны не только сами знания о русской духовности как специфический интеллектуальный фонд человеческой культуры, легче всего считываемый в информационных кодах, но прежде всего, знание ценностных, личностных установок, духовной энергетики, которые составляли особенности устроения внутреннего мира человека, особый строй его сознания, представленный в святоотеческой антропологии.

Одной из главных его составляющих в контексте святоотеческого учения о синергии, была особая антропотехника, которая в рамках учения исихазма существенно обогатила антропософию человеческого измерения. Культивирование аскетической традиции исихазма сыграло здесь особую роль.

Первоначальный христианский антропологический базис заложил основы формирования христианской этики, воплощаемой не только в воспитании личностных черт, но и в христианской социальности: нормах, практиках, социальном поведении, социальной организации и т.д.

В формировании русской христианской этики сыграли определённую роль конкретные исторические образцы, представленные в литературных памятниках древнерусской культуры — «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона, «Поучении детям» Владимира Мономаха, «Речи философа» в «Повести временных лет» и других литературных источниках, которые надолго стали кодексом социальных нормативов организации социума — заботы и помощи нуждающимся, милости и доброты в отношении к немощным, правил поведения и организации образа жизни для разных слоев русского социума. Это действительно были «родники» христианской этики Киевской Руси. Идея милосердия была явлена не только в качестве «идеализированных» образов русских святых — Бориса и Глеба, Сергия Радонежского, Серафима Саровского и других, но и в утверждении определённых социальных критериев на основе «До-бротолюбия» как главных институций древнерусского государства.

Таким образом, в становлении русско-христианской этики как главного содержания русского национального типа, можно выделить два основных плана: духовно-антропологический и духовно-социальный. Каждый из них доминировал в определённый исторический период, а также в так называемых «лиминальных» (переходных) социумах.

Проблема трансформирующихся обществ в разных аспектах и модернизационных фазах стала сегодня одной из ведущих тем научноисследовательских проектов.

В различных культурологических и социально-антропологических исследованиях уже зафиксирован общепризнанный факт повышения значимости проблемы национально-культурной идентичности именно в обществах переходного периода. Как представляется, применительно к условиям современной России, решение этой проблемы может осуществляться в контексте трёх сценарных разработок:

• 1.    При всех возможных модернизационных изменениях сохраняется традиционная национально-культурная идентичность;

• 2.    Модернизация предполагает радикальную трансформацию сложившейся структуры национально-культурной идентичности, воспринимаемой как препятствие на пути необходимых перемен;

• 3.    Частичное изменение национально-культурной идентичности в соответствии с модернизационными задачами при сохранении её основного «ядра».

Для современной России наиболее предпочтительным является третий вариант, если учесть огромное цивилизационное значение русской культуры.

Происходящая в нашей стране вестернизация различных сфер социальной жизни актуализирует вопрос: «Какие исторически сложившиеся основы русской культуры можно считать неизменными при разработке самых различных модернизационных стратегий?»

Анализ культурологических, исторических, философских, социологических исследований российского общества, его прошлого и настоящего позволяет выделить в качестве главных сущностных характеристик национальнокультурного своеобразия России, отличающих её, по крайней мере, от стран Западной Европы, традиционное стремление русского человека к социальной справедливости в сочетании с повышенной восприимчивостью к страданиям людей.

Необходимо отметить, что речь идёт в этом случае именно о сочетании этих стремлений, которое составляет главную особенность менталитета народов и этносов, идентифицирующих себя с русским суперэтносом. В сознании людей, идентифицирующих себя с российским социумом, эти два стремления неравнозначны.

Сострадательность, сочувствие к «униженным и оскорблённым» является традиционной доминантой мироощущения и мировосприятия русского человека. Тогда как стремление к социальной справедливости становится «вспомогательным механизмом» в деле оказания помощи как «ближним», так и «дальним». Можно предположить, что одной из главных причин многих неудач проводимых в России реформ является навязывание нашему обществу этих же стремлений («творцы» реформ не могли не учитывать эту доминанту в социальных установках жителей России), но в другой последовательности. Главным процессом была объявлена борьба за социальную справедливость (вспомним борьбу с чиновничьими привилегиями Б. Н. Ельцина, борьбу с засилием спецслужб и т.д.), а, собственно, «сострадательность», внимание к повседневным проблемам жизни людей рассматривалось как следствие реализации первой установки.

Такая смена акцентов в конечном счёте привела к «бездушным» социальным и политическим реформам во имя «светлого будущего» («шоковая терапия»), заменив их гуманистический пафос на заре «перестройки» институционализацией криминального сознания и утверждением «права сильного», т.е. «предприимчивых» индивидов, обладающих железной хваткой капиталистического хищника, достигающего своих целей, не обращая внимания на страдания и беды части населения, ставшей жертвой проводимых реформ. «Новые бедные» в соответствии с этой социальной логикой сами оказались виноватыми в своей бедности как «не вписавшиеся» в проводимые реформы (своего рода принцип «социальной справедливости» наизнанку).

В культурно-антропологическом контексте стремление к такому перекодированию общественного сознания привело к реальной угрозе потери главной национально-культурной особенности представителей российского суперэтноса — их «всемирной отзывчивости»8, о которой писал ещё Ф. М. Достоевский, с последующей ассимиляцией в мир Европы ценой потери собственной национально-культурной идентичности. Достаточно в качестве иллюстрации привести заполнившие средства массовой информации, художественную литературу соответствующие сюжеты с героями, которые борются со злом исключительно с позиции силы, беспощадно уничтожая носителей несправедливости, без какой-либо человечности, умения прощать, воздействовать на социальную несправедливость построением встречного мира гуманизма, добра и красоты.

Возникла реальная задача реабилитации в массовом сознании жителей России установки на создание гуманистического социума, в котором отсутствует в качестве главного принцип социального поведения «цель оправдывает средства», а насилие и борьба за «социальную справедливость» важны в той мере, в какой они способствуют социальному благополучию большинства членов общества.

Решение этой задачи предполагает специально организованные усилия всех институциональных и внеинституциональных субъектов социальной и культурной политики по использованию имеющихся национально-культурных ресурсов по возрождению общественной атмосферы взаимопомощи (вместо «волчьей» конкуренции), отзывчивости (вместо зоологического индивидуализма и эгоизма), уважения к каждому члену общества независимо от социального положения и уровня дохода (вместо унижения и подавления личности «сильными мира сего»).

Необходимо, образно говоря, «одушевление» проводимых реформ и формирование соответствующего гражданского общества, в котором главной является не установка на борьбу с той или иной «несправедливостью» (в значительной мере политизированная, с привкусом «пиар-технологий»), а стремление помочь тем, кого можно признать социально неблагополучными и социально незащищенными членами общества.

В реализации этой стратегии особая роль может принадлежать отечественной художественной культуре (в первую очередь великой русской литературе), которая традиционно воплощала и формировала вышеназванную особенность национально-культурного менталитета народов России — их отзывчивость и сострадательность как «скрепу» социальной самоорганизации и как фундамент национального самосознания («Все мы вышли из гоголевской “Шинели”» — Ф. М. Достоевский).

В современном рационализированном и компьютеризированном социуме в этой связи особенно востребованными становятся такие отличительные потенциальные возможности художественной культуры, как «эмоциональный тренинг» при восприятии произведений литературы и искусства; развитие систем образного и синтетического (а не только схематического и аналитического) мышления, особого типа социальности, предполагающей стремление к служению ближнему; развитие навыков прогностичного социального мышления, способного предвидеть отрицательные социальноэкологические последствия своих действий, тех или иных программ, планов, реформ для реальной жизни людей. Влияние русской художественной культуры на отечественную науку, философию и образование традиционно было огромным потому, что в основе её лежал «антропный» дискурс, суть которого заключалась в моделировании сугубо художественными средствами вариантов гуманизации социума через формирование соответствующих «внутренних готовностей», установок самой личности. Именно в совершенствовании, гуманизации самой природы человека лучшие отечественные художники, писатели, мыслители видели главное условие развития общества и решения его проблем, способствуя общему приращению «человековедческого» знания о «должном».

Сформировалась своего рода «социология духовной жизни», которая может быть представлена как экспликация дискурсов духовности в их социальной значимости для формирования национально-государственной идентичности.

Репрезентация дискурсов духовности на разных этапах истории России предполагает не только изучение её исторического, литературного и художественного наследия, но и выделение приоритетной духовной компоненты каждой эпохи, которая и определяла формирование российской государственности.

Такой «стержневой», безусловно признанной основой национально-культурной идентичности России стала русская религиозно-философская традиция как главная и определяющая стратегия формирования самобытной культуры. И она может быть представлена в социокультурном измерении в виде трансформации духовнокультурных дискурсов как в контексте социокультурной динамики с привнесением разных компонентов философского, художественноэстетического, литературного, социального знания в разных социокультурных конфигурациях, так и в виде их синтеза, принципов системной устойчивости, равно как и условий распада в сложно организованной структуре.

Соответственно, выделение дискурсов духовности предполагает «отбор» того историкокультурологического содержания, которое было задано целеполаганием данного исследования — формированием позитивной идентичности российского социума, социокультурного опыта его бытия и самореализации. Это, в сущности, мировоззренческие «картины мира», которые динамично изменялись в культурноисторическом развитии, формируя особую ментальность, ядром которой является «русская духовность» не в качестве «продукта адаптации и рационализации» согласно европоцентристским прописям западноевропейских антропологов, но в качестве особого социокультурного кода, содержащего в себе нечто неуловимое, необъяснимое, нерационализируемое.

Учитывая всё вышеизложенное, представляется, что формирование ценностных параметров национально-культурной идентичности должно быть заложено, прежде всего, в разработке духовных ориентиров государственной культурной политики России.

Можно ли синтезировать понятия «духовность» и «политика»? Казалось бы, на первый взгляд, что это совершенно разные уровни представлений о социокультурной реальности: в первом случае — некая особая, почти сакральная сфера сознания, во втором — стратегическая целе-ориентация, определяющая возможность управления конкретными социокультурными процессами, нормируя, определяя и направляя их развитие.

В нашем контексте речь должна идти именно о формировании таких стратегических целей развития социальности и культуры, которые бы содержательно определяли цели и задачи развития модернизирующегося российского общества на основе традиционной культуры, которая является главным ресурсом модернизации, а отнюдь не её препятствием или тормозом.

Цели культурной политики сегодня — формирование национально-государственной идеологии и тех приоритетов развития культуры, которые создавали бы «позитивный образ» страны как великой державы. Соответственно, необходима новая концепция культурной политики, где основополагающими ориентирами становятся:

• •    духовно-нравственный «культуроцентризм» как парадигма социализации и инкультурации;

• •    структура и состав культурологического знания в формировании национальногосударственной идентичности;

• •    духовно-нравственное воспитание российской молодёжи;

• •    освоение механизмов регуляции социокультурных взаимодействий (социальных норм, ценностей, паттернов поведения и деятельности) в направлении указанных параметров формирования позитивной идентичности;

• •    изучение символической организации культуры России на разных этапах её исторического развития (идеи, образы, представления, социальные культурные коды, языки культуры разных этносов, сообществ и т.д.);

• •    взаимодействия институциональных структур (федеральных, региональных, локальных) как изменяющийся в каждый конкретноисторический период набор регуляторов какой-либо сферы культуры, искусства, фондов наследия, образования, воспитания;

• •    разработка программ и программных технологий с позиций духовно-нравственного культуроцентризма;

• •    общепрофессиональная подготовка, а также способность квалифицировать и

• диагностировать современные социальные проблемы с позиций сохранения научно обоснованной позитивной идентичности;

• •    овладение методами прогнозирования и проектирования социальных процессов в контексте духовно-культурной позититв-ной идентичности;

• •    воспитание толерантности и межкультурного общения, умения вести культурный диалог в поликультурном и поликонфес-сиональном пространстве современной России;

• •    овладение знанием контентов конфессиональных идентичностей, религиозных взаимодействий (конфессиональной идентичности) как формы социальных взаимодействий для предотвращения межрелигиозных конфликтов;

• •    выявление генезиса русской культуры, её истории, традиций, этапов;

• •    определение роли художественной культуры в сохранении национально-культурной идентичности.

Использование достижений русской художественной культуры как ресурса сохранения и формирования национально-культурной идентичности народов России представляется особенно перспективным в системе существующего среднего и высшего образования. Можно назвать основные пути такого использования:

• •    усиление художественно-эстетического компонента преподаваемых учебных (особенно гуманитарных) дисциплин;

• •    формирование развёрнутой системы дополнительного образования в учебных заведениях независимо от их профиля на основе изучения и освоения художественной культуры;

• •    переориентация всего социально-гуманитарного образования в значительной мере на изучение «внутренней жизни» человека, его смысложизненных ориентиров на основе использования литературы и искусства как «учебника жизни».