Пространственно-временной континуум в постмодернистской парадигме: Ж. Деррида (1930-2004)

Сироткин Ю. Л. Пространственно-временной континуум в постмодернистской парадигме: Ж. Деррида (1930‒2004) // Вестник Бурятского государственного университета. Философия. 2021. Вып. 3. С. 36‒46.

Своеобразие восприятия и анализа времени — пространства в постмодернистской парадигме заключается в акцентизации доселе периферийных концептов аналитики пространственно-временного континуума.

Многомерность пространства — времени обусловлена попыткой отказа от оппозиции конечное — бесконечное, что повлекло за собой утрату длительностью значения смыслообразования. Ацентризм как признак постмодернистского дискурса лишил возможности восприятия человеком пространства как системы мест; отношения между людьми в пространстве превратились в функцию (Ж. Бодрийяр). Детерриторизация пространства, т. е. его рассеивание как распределение сингулярностей, способствовала обретению признаков подвижности и способности к самовоссоединению (Ж. Делез, Ф. Гваттари). Понятия Эон и Хронос приобретают эпистемологическую нагрузку. В этом контексте выделяются два времени: первое состоит из настоящих, второе объединяет прошлое и будущее. Первое циклично. Второе линейно. Специфичны события. Бестелесные события Эона соответствуют отрезку в Хроносе. События Эона обладают вечной истиной. Хронос заполняется движением вещей и расположением тел. Хронос — объективное время. Эон — астрономическое время (Ж. Делез).

Принудительная причинность утрачивает действенную силу. Время обретает бесконечную вариативность протекания. «Архив» как понятие приобретает значение маркера времени, кромка которого окружает настоящее (М. Фуко). Непрерывность прошлого утрачивается. В настоящем прошлое фрагментируется. Так устанавливаются пределы.

Линейная модель времени сменяется цикличной, что расширяет возможности событийной интерпретации. После времени разворачивается постистория. Ввиду переплетенности событий и их нелинейности исключается сколь-нибудь целостный исторический концепт. Рациональное постижение бытийности оказывается сомнительным. Сюжет истории предлагает нарратор, а историческое время мыслится в пространстве словесного дискурса. История оказывается историей смысла, который транслируется поколениями.

Постмодернистская эпистемологическая конструкция предполагает доминанту настоящего в восприятии человеком времени, так как настоящее концентрирует прошлое и содержит контуры будущего. Специфичен анализ времени — пространства человеком «индивидуализированного общества» (З. Бауман) или «общества риска» (У. Бек). Индивидуализация как способ преодоления социальности актуализирует антропологический подход к пространству — времени. Возрастает значение частного восприятия, вращения событий вокруг собственного «я». Коллективные действия утрачивают прежнее значение. Восприятие согласовывается с саморазвитием индивида и поведенческой моделью. Индиви- дуализация и дифференциация обеспечивают разнообразие конструкций восприятия пространства — времени. Скорость преодоления пространства становится символом эпохи и фактором сохранения времени. Ключевыми понятиями аналитики пространства — времени оказываются восприятие и оценивание как антропологические феномены. Воспроизводится социальный контекст восприятия пространства — времени; оно становится дифференцированным в зависимости от социального статуса и изживается как предел (З. Бауман). Причем природа власти над временем и пространством отождествляется (П. Бурдье).

На этом фоне личное пространство расширяет пределы роста и поглощает социальное пространство. Происходит категоризация приватного пространства (Ю. Л. Сироткин). В изложенном контексте управление настоящим становится задачей каждого индивида (З. Бауман), что представляется непростым делом в виду фрагментарности, затрудняющим его рефлексию и аналитику. Фрагментарность и размытость предопределяют отдаленность настоящего как от прошлого, так и от будущего, которое вероятностно, поливариантно и не поддается предвидению. Сознание человека переносит риски в будущее и игнорирует их угрозы в настоящем, так как прошлое теряет способность определять будущее.

Таким образом, время и пространство сохраняют в постмодернистской парадигме континуальность своих проявлений. Эпизоды/фрагменты времени выступают в качестве свойств его восприятия человеком постмодерна, который становится субъектом антропологического времени.

В развернутой аналитической парадигме Деррида занимает оригинальное место. Творческое наследие французского философа обширно, оригинально необычностью интерпретаций и еще долго будет привлекать исследователей образностью языковых средств, своеобразными конструкциями текстов, парадоксальностью идей и многообразием дискурсов. Интерес к логическим построениям философа возрос на рубеже XX‒XXI вв. и продолжает сохраняться, расширяя аналитические пределы. Российские исследователи находятся отнюдь не на периферии профессионального интереса к творческим изысканиям Деррида. В российской библиографике работ о Деррида мы встречаемся с разнообразием тематических векторов. Преимущественно анализируется проблематика знака и текста: неконтролируемости значения знака [15], функционирования языка [16], значения филологии в философском наследии Деррида [19], философский язык [2], двойственность философских текстов и этики деконструкции [5] и т. д. Исследуется проблема интерпретации в деконструктивизме Деррида [4], выявляется своеобразие интерпретации идей Ницше у Деррида [10], проблематика неклассической онтологии [13] и игры в фолософско-эстетической концепции Деррида [18], маргинализации дискурса [17], онтологического толкования феномена Следа в философских построениях Деррида [14], субъекта в творчестве Деррида [12] и т. д. Деррида представлен как основатель теории деконструктивизма [3]. Предложен анализ концептуальных представлений о языке Гуссерля и Деррида [11] и т. д.

Полнота библиографического обзора требует отметить, что исследовательский интерес к творчеству Деррида не ограничивается российской ойкуменой [20, 21, 22 и т. д.].

Как видим, интерес российских интеллектуалов к творческому наследию Деррида глубок и устойчив, что соответствует тому значению, которое имеет корпус его работ для отечественных философов постнеклассической формации. Вместе с тем оказалась не затронутой проблема аналитики пространства — времени, которую Деррида осуществил в векторе постнеклассического дискурса с присущими ему парадоксами и недоговоренностями. На первый взгляд может показаться, что затрагиваемая проблематика периферийна для философских работ Деррида. Однако первое впечатление, как это нередко бывает, обманчиво потому, что оказывается поверхностным, ибо не учитывает языковое и терминологическое своеобразие изложения Деррида вечной проблемы пространственновременного континуума, осознанной им в рамках обозначенной концептуальной модели. Автор статьи предложил собственное видение времени — пространства в творческом наследии Ж. Деррида.

Ж. Деррида, как и Ж. Делез, несмотря на многочисленность сочинений, не имеет отдельной работы, посвященной пространству — времени. Тем не менее его рассуждения и замечания, разбросанные по различным произведениям и касающиеся пространственно-временного континуума, оригинальны и ценны.

Истоки аналитики пространства — времени у Деррида восходят к Ф. Ницше и Э. Гуссерлю. Философ обосновывает по меньшей мере два исходных тезиса, определяющих его понимание феномена. Первый звучит как утверждение о том, что нет объективного времени; оно существует в потоке сознания. Время антропологично по своей природе и сущности. Деррида убежден, что временная длительность не имеет объективного основания; она сугубо субъективна, причем обращена к восприятию другого как самого себя и самого себя как другого [6, с. 561‒562].

Второй тезис гласит. Своеобразие восприятия времени заключается в том, что вначале человек воспринимает себя, а через себя время. Иными словами, время пребывает в человеке и воспринимается им как внутреннее, осознаваемое время. Причем внутреннее время присуще всем живым системам в независимости от продолжительности жизни (от комара — 1 час до кошки — 13 лет). Дело здесь в отличительных признаках восприятия, имеющих процессуальносодержательный характер; самовосприятие человека распространяется до факта собственной кончины. В этом смысле смерть становится самовосприятием жизни, а жизнь самовосприятием смерти [6, с. 562]. Это человеческое восприятие жизни, которая является весьма редкой разновидностью смерти (Ф. Ницше). В данном контексте позиции Деррида и Ницше близки, что собственно трудно не заметить и обойти вниманием.

В настоящем изложении не требует широкой аргументации обосновываемый нами тезис о том, что проблематика времени — пространства в постмодернистской парадигме антропологична по природе, сущности и генезису. Деррида лишний раз подтверждает этот базовый тезис, определяя опыт пространственновременного континуума исходя из общего основания субъектности и культуры в их доэмпирическом бытии, разнообразие которого определяется разнообразием их ориентаций как собственных пространственно-временных организаций [8,

• с. 480]. Антропологизм пространства — времени предполагает доминанту настоящего. В настоящем разворачивается жизнь человека.

Жизнь зарождается и проходит в настоящем. Настоящее находится в сознании человека. Поэтому настоящее воспринимается. Настоящее определяет значение человека для жизни как жизни в настоящем, которая находится в себе, а не вне субъектности, т. е. во времени и пространстве. Жизнь в настоящем есть бытие присутствия или его модификация [7, с. 57‒58; с. 74].

Время обозначает движение, которое понимается в терминах настоящего. Взгляды Деррида на настоящее созвучны рассуждениям Гуссерля, в которых утверждается господство настоящего и отвергается «после-бытие».

Так как время антропологично, его субъектом является человек. Настоящее как Теперь обладает сложной динамикой и неоднозначной структурой. Другое Теперь выступает необходимым транзитом времени для меня. Живое Теперь порождается спонтанно. Это хаотичный и весьма своеобразный процесс. Процессу-альность порождает Теперь, которое должно удерживаться в другом Теперь, чтобы быть Теперь. Порождающий Теперь процесс протекает в условиях самовоспроизведения, без вмешательства извне, в том числе и эмпирического. Новая первичная актуальность преобразует Теперь в не-Теперь, т. е. в прошлое Теперь. Такой процесс обозначается Деррида как самоотношение. В нем процесс идентификации (того же самого с Тем же самым) осуществляется только через восприятие другого. В результате другое становится другим Того же самого. Такому соотношению требуется чистота, поскольку на первичное восприятие ничто не воздействует. Иначе говоря, это самовосприятие, очищенное от внешних влияний. Однако в качестве осуществляющего влияние все же остается другое первичное восприятие, которому свойственна новизна и которое становится другим Теперь [7, с. 111‒113].

В метафизике, считает Деррида, господствует метафоричность обозначения времени, которая одновременно обнажает и ретуширует эволюцию обозначенного соотношения. Предложенное обобщение весьма категорично: «время» — это метафора, которая в одно и то же время (курсив Деррида] показывает и скрывает «движение» этого соотношения» [7, с. 113].

Своеобразно трактуется соотношение времени — пространства. Время поглощает пространство. Пространство становится жизнью во времени и приобретает качество самоотношения времени. Это нечто внешнее раскрывается как внешность пространства или пространство внешности, которое оказывается вне времени, но обретается как движение темпоризации внутри внешнего [7, с. 114].

У Деррида пространственно-временные координаты теряют устойчивость, что приводит к иным возможностям соотнесения. Соотнесенность обнаруживает множественные переходы пространства во время и наоборот. Внутреннее пространство оказывается представляемым. Нынешние модели обоснования знания исходят из методичного, нередко спонтанного, но беспрерывного возведения здания обозначаемого и дополнения смыслами обозначающих предметы понятий (по словам Н. С. Автономовой, «постоянного достраивания и доращивания образов предметов» [1, с. 78]), что приводит к парадоксам движения, одновременно включающее приближение и отдаление. Пространство превращается в действие мысли и языка. В нем все уравнивается: начало и конец, центр и периферия. Соответствует определенным представлениям о пространстве и текст. В тексте равнозначны, с одной стороны архаика и фольклор, с другой — постсовременность и гипертекст. Такое повествование не имеет ни конца, ни начала, в нем отсутствует центр и периферия, смыслы неопределенны также как и выражающие их понятия. Все находится в безграничном круговороте, где потоки сознания пересекаются, образуя необыкновенную вязь, в которой блуждающее сознание тщетно пытается обрести смысл. (Схожая, но более метафорическая аналитика обнаруживается и у других авторов, в частности, у Н. С. Автономовой [1, с. 78]). Заимствуя метафоричность изложения, скажем, что пространство становится лоскутным одеялом, на площади которого каждый лоскуток автономен, оригинален и самоценен. Они не образуют мозаичного полотна; их совокупность вне сюжета; они равно самодостаточны, как и ущербны.

Бытие как присутствие, после ряда превращений, определенных как «повторение, уходящее в бесконечность», приобретает значение, выраженное понятием «живое настоящее», структура которого не содержит ни субъекта, ни атрибута, что является фундаментальным основанием феноменологии метафизики [см.: 7, с. 131]. Присутствующее от того, что им не является, отделено интервалом. Интервал и присутствующее взаимозависимы. Такой интервал неустойчив; он объединяется и разделяется одновременно. Происходит оформление пространства, по терминологии Деррида «опространствление», т. е. становление как пространством времени, так и временем пространства [7, с 184].

Согласно Деррида это есть различение. Различение обретает смысл в том, что делает движение возможным при условии, если присутствующее, явившееся на сцену присутствия, обладает способностью к соотносимости. Оно, т. е. присутствующее, соотносится со всем, что не является им самим; сохраняет в себе метку прошлого и обретает своеобразие соотношений с элементами будущего. Но и в этом случае след соотношения с будущим коррелирует с соотношением с прошлым. Так конституируется присутствующее. Конституирование присутствующего происходит через отношение к неприсутствующему, которое не содержит ни прошлого, ни будущего как результата модификации присутствующего [7, с. 183‒184].

Обращение Деррида к следу (прото-следу) конституирует антропологическое пространство — время и оказывается средством его постижения. Время располагается между прошлым и будущим, а растягивается опытом «удержания» прошлого и «предвосхищения» будущего. Примечательно, что опыт развертывается постепенно и приобретается не в настоящем, а в будущем, обращенном в прошлое. Призвание настоящего заключается в сохранении прошлого и предначертании будущего. Обоснованной является попытка Деррида определить время — пространство через отпечаток (след). Аргументация выглядит следующим образом. Различия проявляются в элементах, их строении, конфигурациях и т. д. Допускается, что различия порождают элементы, из которых рождаются тексты и в определенной последовательности образуются цепочки следов. Цепочки системы просматриваются лишь в конструкции следа или отпечатка. Различия обнаруживаются в своеобразной области отпечатка и следа или в овремененном пережива- нии, которое не бытийствует ни в одном из миров, являясь равно аудиальным и визуальным, предстающем равно во времени, и в пространстве [8, с. 191].

След являет частицу времени становления и пространства расчленения. Она соотносится с прошлым, настоящим и будущим. Эта соотнесенность названа «восполнением»: неполнота стремится преодолеть себя, но никогда не достигнет полноты; балансирует между заполняемостью и изъятием в равных пропорциях. Наличие образует бесконечноть и растворяется во множестве следов. Бесконечность децентрирована и деиерархизирована. В этом случае доминирует логика несамотождественного восполнительства, побуждаемая потребностью — воображением.

Попытка достичь определенности в весьма противоречивых описаниях пространственно-временного континуума приводит Деррида к обоснованию весьма уязвимого понятия «различАние». Последуем тем не менее в рассуждениях вслед за философом. «РазличАние» раскрывается как условие означения, как основа оппозиции наличия — отсутствия, основа жизни. РазличАние обозначает явление, которое оттягивает время и является промежутком пространства. Единство данного места и настоящего момента обозначает наличие. РазличАние разбивает единство: время обретает замедленность, а пространство отстраненность. Промедление и отстранение суть деформации, которые взаимодействуют. Семантика слова различАние переносится на характеристику пространственно-временного континуума. Взаимосоотнесенное становление времени и пространства трактуется как становление временем пространства и становление пространством времени (Э. Гуссерль). Деррида стремится к отстранению, отсрочиванию всего в человеческом мире, в том числе времени и пространства.

След, различение, письмо — это узлы — сочленения пространства — времени. Феноменологическая природа следа и письма не означает снятия сорасчле-ненности пространства и времени, не препятствует взаимопревращению одного в другое. Это означает сохранение временного становления пространства и пространственного становления времени. Традиционное понятие времени и организация пространства связывается с линейным письмом. Техника письма оформила социальное пространство. Письмо как движение предопределило линейность времени. Деррида неоднократно обыгрывает мысль, что наше пространство — время — это пространство — время следа.

К перечисленным узлам не будет преувеличением добавить наличие. Деррида неоднократно повторяет мысль: наличие является основой осмысления времени и отменяет обратную зависимость: осмысления наличия на основе времени, что определяет время как различАние [см.: 8, с. 321, 428, 504 и т. д.]. Завершаются размышления формулировкой закономерности: «Чем больше мы углубляемся во времени утраченного наличия, тем ближе к нам его обретенное время» [8, с. 486]. Наличие — абстракция Деррида — есть способ бытия всего как в онтологическом, так и в антропологическом смысле. Обладая рядом характеристик (полнотой, самотождественностью и т. д.), эта абстракция выражает настоящее как вечно присутствующее, т. е. «здесь и теперь». Иными словами, наличие выражает единство «здесь и теперь», настоящего времени и конкретного пространства. Напомним с целью сохранения логики восприятия излагаемого, что след обозна- чает картину мира, где нет «здесь и теперь». След предшествует мыслям о сущем и неуловим в простоте настоящего. Различие как противоположность наличию в смысле тождества и самодостаточности дополняется различАнием. РазличАние — это запаздывание времени, его отсроченность. Единство различия разбивается различАнием — временной аспект промедляется; пространственный разбивается. После напоминаний вовсе необоснованных принятой логикой изложения, но необходимых в силу ее своеобразия, вернемся к обоснованию тезиса Деррид о том, что время и пространство воспринимаются посредством письма (прото-письма) и следа. Опыт обретения пространства — времени начинается с письма различия как материала следа. Он способствует обнаружению формообразования внутри пространственно-временного континуума, результатом чего является расчленения опыта как единства, который переживается как самотождественность [8, с. 192].

Восприятие и переживание пассивно. Своеобразие трактовки пассивности отсылает нас к отношению к прошлому, которое всегда с нами, но которое не представляется возможным быть оживленным (перво)началом. Невозможность отыскания «живой очевидности первоналичия» направляет вектор ориентации на «абсолютное прошлое», что предоставляет возможность определить след как «налично-настоящее (present)» [8, с. 193].

В соотношении предвосхищение (protention) — удержание (retention) приоритет отдается предвосхищению. В этом случае повышается риск исчезновения неразложимого и находящегося, а значит и времени, которое выступает в качестве основоположной пассивности. След содержит в себе указание на абсолютное прошлое и обязательства по его осмыслению как настоящего, которое, изменившись, становится прошлым (unpresentpasse). Настоящее проходит, превращаясь в прошлое. Абсолютное прошлое сохраняется в следе и не дает оснований для определения его как «прошлого» [8, с. 194]. Такова констатация Деррид.

Пассивность следа манифестируется как в отношении прошлого, так и будущего. Поэтому описание структуры времени, сколь-нибудь приближенном к адекватности с помощью понятий времени (прошлое, настоящее, будущее), не представляется возможным. Иначе говоря, усложняемая структура времени (например, что настоящее, отошедшее в прошлое (presentpasse), настоящее, перекидываемое в будущее (presentfutur) ) не дает эпистемологических девидендов. Словами «разбивка», в прото-письмо означается «сорасчленность пространства и времени», т. е. то, что ранее было обозначено как становление пространства временем и временем пространства [8, с. 196]. Читатель недоумевает: зачем Деррида понадобилось вводить столько метафорических понятий, если с их помощью не удается углубиться в объяснение времени? То же недоумение адресуется «разбивке» как прото-письму. Прото-письмо (разбивка) фиксирует момент «мертвого времени в наличии живого настоящего, в общей форме всякого наличия. Это безвременье (letempsmort)» [8, с. 196]. Неопределенность суждения о предмете разговора сводится к неопределенности терминологических обозначений и дефицита языковых средств, для выражения мыслей как «потока сознания». Но какова тогда цель знания, если не в понятийной определенности предмета исследовательского интереса? В обсуждении того, что непостижимо и недоступно зна- нию? Или это обсуждение ради обсуждения того, чего нет и не может быть? Но это не относится ко времени — пространству, феномен которого имеет объект-субъектную природу. Это не относится и к гуманитарному знанию в целом, так как требования сциентизации гуманитарного мышления — точность, логичность и последовательность — никто не отменял [9].

Тем не менее заслуга Деррид видится в предложенном характере обсуждения феномена, который вызывает интерес своей необычностью и порождает фантазии на тему пространства — времени.