Пушкинские страницы Анны Ахматовой

Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда. Сердитый окрик, дегтя запах свежий, Таинственная плесень на стене... И стих уже звучит, задорен, нежен, На радость вам и мне.

А.А. Ахматова.

«Мне ни к чему одические рати»

Пушкин и Ахматова:

поэзии связующая нить

В литературном календаре 2024 года эти даты разделены всего двумя неделями:

– 6 июня – 225 лет со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина (1799–1837)

– 23 июня – 135 лет со дня рождения Анны Андреевны Ахматовой (1889–1966).

Он – неугасимое солнце золотого века русской словесности, она – ярчайшая звезда на литературном небосклоне века серебряного. Между ними – почти столетие, однако все творчество Ахматовой пронизано пушкинской традицией. Величие Пушкина не довлело над Ахматовой, но лишь побуждало ее к новым открытиям на пути, проложенном гениальным предшественником.

Не удивительно, что их поэтические вселенные созвучны и соразмерны. Удивительно, что странным образом созвучны их судьбы. Оба они рано осознали свое призвание и почувствовали вкус славы. Оба подвергались жесточайшей травле со стороны завистников и злопыхателей. Оба испытали гонения со стороны властей предержащих. Оба пережили опалу и ссылку…

Не оттого ли так пристально вглядывалась Анна Андреевна в перипетии жизненного пути Александра Сергеевича и так тщательно и дотошно исследовала его творческое наследие1.

Эдуард Григорьевич Бабаев (1927-1996) – профессор кафедры истории русской литературы и журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова. Работал на факультете с 1968 г. Выдающийся пушкинист, исследователь творчества Л.Н. Толстого и А.И. Герцена, блестящий лектор. Читал лекции по курсу «История русской литературы XIX в.».» Пушкинские страницы Анны Ахматовой*

Так случилось, что я слышал пушкинские страницы Анны Ахматовой сначала в Ташкенте, еще будучи школьником, а потом, через много лет, в начале 60-х годов, в Москве, когда работал в музее Л. Н. Толстого.

Анна Андреевна изредка звонила мне по телефону в музей или домой на Арбат и говорила: «Приходите!»

…Иногда Анна Андреевна просила меня разыскать для нее необходимую цитату, сверить дату или перепечатать выписку... То, что я слышал, было похоже на какие-то исторические депеши, которыми она обменивалась с пушкинской эпохой.

...Николай Иванович Харджиев2, выслушав один из таких отрывков, сказал, обращаясь к Анне Ахматовой: «Вы пишете, как судьба!»

«Мне надо привести в порядок мой дом»,– сказал Пушкин перед смертью. Загадочные слова...

Есть древняя античная легенда о том, что в ночь смерти Софокла на кровлю его дома опустился орел:

На дом Софокла в ночь слетел с небес орел, И мрачно хор цикад вдруг зазвенел из сада³ .

Легенда о Софокле послужила началом «античного цикла» Анны Ахматовой в ее книге «Нечет». Второе стихотворение того же цикла называется «Александр у Фив». И здесь речь идет о Доме Поэта.

…Александр Македонский, беседуя со старым воином перед разрушением града, вдруг

...Задумался и, просветлев, сказал:

«Ты только присмотри, чтоб цел был Дом Поэта»4.

Это не «иллюстрация к истории», а сама история, оберегающая свое достояние. Здесь речь идет также о народном инстинкте вековечной правды, который заставил весь черный Петербург в день кончины Пушкина стоять под его окнами. Сама история стала свидетельницей то го, как, « услышав роковую весть, тысячи людей

(Публикуется в сокращении) бросились к дому поэта и навсегда вместе со всей Россией там остались »⁵.

Это – третья, прозаическая, «нечетная» страничка из исторического цикла «Дом Поэта»: «Смерть Софокла», «Александр у Фив», «Пуш- кин».

У Анны Ахматовой было особенное чутье к тайнам пушкинской поэзии и жизни. Но при этом она была совершенно равнодушна к такой знаменитой проблеме, как «безыменная любовь»...

П.Е. Щеголев6 считал, что безыменной любовью Пушкина была Мария Николаевна Раевская. Ю.Н. Тынянов7 называл имя Екатерины Андреевны Карамзиной. Его статья «Безыменная любовь» была сенсацией пушкинистики конца

Мария Раевская 30-х годов.

Само представление об «утаенной любви» или «безымянной возлюбленной» вообще очень характерно для романтической поэзии.

Екатерина Карамзина

Нет! Бог с тобой!

Любовью безыменной

Доволен я – мне нечего желать. ..⁸ – восклицал один поэт пушкинских времен. Но это был не Пушкин. Что касается Пушкина, то и ему нередко приходилось слышать «роковой вопрос»: « О ком твоя вздыхает лира?» «Кого твой стих боготворил? » – спрашивали поэта.

На все эти вопросы Пушкин отвечал с добродушной иронией: « И, други, никого, ей-Богу! »⁹

Замечу кстати: все поэты

Любви мечтательной друзья.

Бывало, милые предметы

Мне снились, и душа моя

Их образ тайный сохранила;

Их после муза оживила...10

Муза!.. Вечная безыменная любовь... Как-то я сказал Анне Андреевне: «Если бы Блок не назвал свое стихотворение «Есть в напевах твоих сокровенных...» – «К Музе», стали бы искать «утаенную» любовь и нашли бы женщину...» «И даже не одну!» – ответила Анна Андреевна.

Общий взгляд Анны Ахматовой на Пушкина и его эпоху был строго историческим. Она относилась с предубеждением ко всем попыткам житейско-бытового или отвлеченно-психологического истолкования судьбы поэта.

… « Как ни странно, – говорила Анна Ахмато-ва,– я принадлежу к тем пушкинистам, которые считают, что тема семейной трагедии Пушкина не должна обсуждаться... ».

…В черновиках стихотворения «Когда для смертного умолкнет шумный день...» есть горестные строки:

Я слышу вкруг меня жужжанье клеветы, Решенья глупости лукавой,

И шепот зависти, и легкой суеты

Укор веселый и кровавый .

И, кажется, ни в чьем сердце эти строки не отзывались с такой силой, как в сердце Анны Ахматовой. И вот почему она написала «Александрину» – в защиту Пушкина.

Не надо забывать, что Анна Ахматова училась на юридическом факультете Высших женских курсов в Киеве, изучала право. Она умела читать и разбирать документы обвинения и оправдания. Ей нужно было немногое: она хотела лишь, чтобы разного рода наговоры оставались «наговорами», а не занимали бы не принадлежащее им место в своде документов эпохи. Анна Ахматова исходила из азбучных требований презумпции невиновности, отвергая все «араповые», как она говорила, доказательства, например, «воображаемого романа Пушкина с Александрой Николаевной Гончаровой».

…Однажды Анна Ахматова сказала, что последняя тайна поэзии состоит в том, что Муза существует. Баратынский11, говорила она, напрасно так дерзко шутил над своей Музой. Муза не прощает таких шуток.

Не ослеплен я музою моею:

^{Е.А. Баратынский} Красавицей ее не назовут... ¹²

…Пушкин никогда бы не написал таких стихов. В этом отношении он был слишком простодушен и предан поэзии. Пушкин говорил иначе:

Веленью Божию, о Муза, будь послушна, Обиды не страшась, не требуя венца... ¹³ И как это хорошо!

…Анна Андреевна часто сначала рассказывала, а потом читала свои работы о Пушкине. Только между рассказом и чтением иногда проходили годы. И вдруг обнаруживалось, что рукописи не существует. Так пропала статья «О красочном эпитете у Пушкина», которую я слышал в ее рассказе. Этот рассказ слушал вместе со мной и Валентин Берестов14 еще в Ташкенте. Там речь шла о «Медном всаднике».

«Петербургская повесть» Пушкина в изобразительном отношении гравюрна: в ней нет или почти нет цвета. Если берега, то «мшистые» или «топкие», «оживленные»; если ночь, то «ненастная»; если вал, то «жадный»; если Марсово поле, то «потешное».

Пушкин сознательно избегал «красочного эпитета», как будто что-то померкло в его глазах, как будто на все налегла «полупрозрачная тень». И он предпочитает предметные определения: за-бор–«некрашеный», волны– «злые», мостовая – «потрясенная». Всадник–«медный». «Светла» лишь «адмиралтейская игла». Эпитет «золотые» относится не столько к цвету, сколько к ценностным понятиям:

И, не пуская тьму ночную

На золотые небеса... ¹⁵

Но в гравюре Пушкина вдруг появляется цвет, чистый, сдержанный, «северный», как сам Петербург:

Мосты повисли над водами;

Темно-зелеными садами

Ее покрылись острова...

И блеск, и шум, и говор балов,

А в час пирушки холостой

Шипенье пенистых бокалов

И пунша пламень голубой...

Или победу над врагом

Россия снова торжествует, Или, взломав свой синий лед, Нева к морям его несет И, чуя вешни дни, ликует. ¹⁶

Бенжамен Патерсен. Вид окраины Петербурга у фарфорового завода

В красочном эпитете «Медного всадника» есть пушкинские свежесть, энергия и сила. Есть в «петербургской повести» и то отчуждение от праздничности, «красочности», которое связано с умонастроением Пушкина последних лет его жизни.

В статье «Пушкин и Невское взморье» сопоставляются повесть В.П. Титова17 «Уединенный домик на Васильевском», написанная «со слов Пушкина», и пушкинский отрывок «Когда порой воспоминанье...», где снова возникает тот же «печальный остров», изображенный и в «Медном всаднике». Всюду один и тот же пустынный пейзаж – остров Голодай, где были тайно похоронены казненные декабристы.

Статья Анны Ахматовой «О красочном эпитете» могла быть своеобразным прологом к ее работе «Пушкин и Невское взморье». Свою «повесть» о Невском взморье Анна Ахматова писала в гравюрной манере – ни одного красочного эпитета.

« Мы узнаем, что – направо, что – налево, ощущаем под ногой топкость почвы. Все это увидено не из окна кареты и даже не с дрожек. Автор так занят северной оконечностью Васильевского острова, что даже моря не замечает ».

И там, где Пушкин «моря не замечает», преобладающим становится не «красочный», а летописный слог.

« От звона часов на Думе вздрагиваешь, как от неожиданности, потому что нет ни Невского, ни Гостиного двора, ни дворцов, ни набережных. К сюжету описание острова Голодая не имеет ровно никакого отношения, и ничто другое так подробно в повести не описано ».

Таковы фрагменты исторической прозы Анны Ахматовой. Стилистически статья «Пушкин и Невское взморье» связана с пушкинской поэзией. Статья по своему колориту напоминает гравюрные зарисовки Пушкина.

… «Невское взморье» ближе всего к «Медному всаднику» хотя бы по отсутствию в нем «красочного эпитета».

Анна Андреевна иронически относилась к своим ранним прозаическим произведениям, хотя иногда вспоминала рассказ про то, как девочкой нашла гриб, или другой рассказ о том, как какой-то прохожий сказал про нее: «Христова невеста».

По-видимому, эти рассказы были важны для нее как принцип, как способ создания «прозы». Способ этот был биографический, тот же, что и в поэзии. Видно было по всему, что проза привле-

кает ее пристальное внимание. Она вдруг стала тяготиться самой формой четверостишия, показывая руками его перекрестную схему, когда оно становилось как бы решеткой перед глазами, мешая видеть. В этом отношении и «Поэма без героя» была прежде всего бунтом против четверостишия.

И вот почему ей представлялась особенно интересной поэма М.А. Кузмина18 «Форель разбивает лед», которая вся была бунтом против эпического четверостишия. И начиналась белыми стихами:

Стояли холода, и шел «Тристан»,

М.А. Кузмин          В оркестре пело раненое море...

Белым стихом была написана еще в 1915 году поэма Анны Ахматовой «У самого моря». И в «Посвящении» к «Поэме без героя» есть полстроки: «Не море ли?».

Белый стих занимал ее и в годы «Поэмы без героя». Но это был уже какой-то другой белый стих, по стилю и складу приближающийся к «суровой прозе».

…Главный герой «Поэмы без героя» – это поэзия.

Нигде, пожалуй, поэтическое мастерство Анны Ахматовой не достигает такого уровня, как в этой «магической поэме».

Поэма запоминается строфами, главами, как «Медный всадник» Пушкина или «Возмездие» Блока. Но в этой поэме есть «выходы» в прозу. Я имею в виду, прежде всего, прозаическое вступление и опыт комментария. « Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событи-ями »,– пишет Анна Ахматова о своей поэме.

Такого рода сочетание стихов и прозы было очень характерно для романтической поэмы времен Пушкина.

Так, Пушкин в послесловии к «Бахчисарайскому фонтану» говорил о своей поэме непринужденно, домашним образом: « Что касается до памятника ханской любовницы, о котором говорит М., я о нем не вспомнил, когда писал свою поэму, а то бы непременно им воспользовался... »

Кажется, что проза Анны Ахматовой складывалась во многом под влиянием пушкинских примечаний к поэмам и к «Евгению Онегину». Ее привлекали не эпические формы повести или рассказа, а прозаическая миниатюра, заметка, наблюдение, воспоминание, выписка, попутное суждение, где важное приправлено шуткой.

Великим мастером этих форм прозаической миниатюры был Пушкин. Его заметки и комментарии возникают как бы на грани документа, семейного предания, дневника, который и сам по себе требует комментария. Так, в примечаниях к «Евгению Онегину» Пушкин замечает: « Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю »... Язык прозы таким образом сливается с устной речью автора.

…В «Евгении Онегине», в черновиках, Анна Андреевна находила «спрятанные» стихи Пушкина. Не черновики, не наброски, а именно завершенные сочинения, спрятанные в черновиках. Она считала, что Пушкин всюду оставлял знаки тайны и загадки, мистифицировал своих критиков, исследователей и биографов обманчивой простотой формы.

Так, самые страшные признания в одиночестве и ревности, в любви оказались в «пропущенных» строфах «Евгения Онегина».

Да, да, ведь ревности припадка –

Болезнь, так точно как чума,

Как черный сплин, как лихорадка,

Как повреждение ума.

Эти строки не могли войти в роман, они были слишком личные для романа. Они никуда не могли войти при жизни поэта. И там есть голос потрясающей укоризны, объясняющий многое в жизни и судьбе Пушкина:

Тебя уж нет, о ты, которой

Я в бурях жизни молодой

Обязан опытом ужасным...

Анна Ахматова искала ту форму, которая бы вполне отвечала замыслу ее книги о Пушкине. Пушкинская тема проходит через всю поэзию Анны Ахматовой. Есть она и в «Поэме без героя».

…Пушкинская «светлая печаль» придает всей «Поэме без героя» особенный, «стоический» смысл. Имя Пушкина для Анны Ахматовой – «имя мученика сего», магическое имя поэта, который победил время, чей стих исполнен «солнечного доверия к читателю».

И свод элегий драгоценный

Представит некогда тебе

Всю повесть о твоей судьбе19.

…Пушкин-лицеист в нашем воображении давно уже слился с героем стихотворения Анны Ахматовой:

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов...

И нам уже все равно, носили лицеисты треуголку или не носили:

Здесь лежала его треуголка

И растрепанный том Парни20.

Но если они не носили треуголок, то все же ее

• ¹⁹    А. С. Пушкин. Евгений Онегин. Глава IV. Строфа XXXI

• ²⁰    Анна Ахматова. В Царском селе

соседство с томиком Парни, хотя бы в воображении лицеиста, вполне уместно и даже необходимо. Может быть, это и есть наилучшим образом отобранная «примета времени».

…В течение ряда лет едва ли не самой читаемой книгой о Пушки-небыла антологияВ. В. Вересаева21 «Пушкин в жизни», составленная еще в 1926–1927 годах. Здесь были представлены все сведения о поэте, важные и неважные, первостепенные и десяти степенные, в хронологическом порядке. Установка была на полноту материала, а композиция определялась самой хро-

В.В. Вересаев нологией.

Таков был принцип антологии В. В. Вересаева. Он создавал своего рода документальный роман, это верно. Однако такой документальный роман вызывал скептическое отношение Анны Ахматовой.

У нее было два главных возражения против «техники монтажа», которая была применена при подготовке книги «Пушкин в жизни».

Во-первых, принцип полноты материала заставляет собирать не только весь, но и всякий материал. И письмо Жуковского оказывается рядом с каким-нибудь светским вздором или, что гораздо опаснее, вымыслом. Кроме того, полнота вересаевского свода кажется сомнительной. П. Е. Щеголев сожалел, что в его распоряжении не было писем Карамзиных. Писем Карамзиных не знал и В. В. Вересаев.

…Что касается Анны Ахматовой, то она была потрясена публикацией новых документов из семейного архива Карамзиных. Ее очень волновали эти письма, которые она читала как пропущенные сцены из «Последних дней»22. Как будто она попала в Зазеркалье булгаковской пьесы и ахнула, услышав разговоры друзей о Пушкине.

Друзья «шутя», «не придавая значения», повторяли все то, что убивало поэта, что распускали про него враги. Все было так неожиданно и страшно, что даже Анна Ахматова оказалась не подготовленной к такому сложному развитию действия. Этим объясняется ее запальчивость в суждениях о ближайшем окружении поэта.

…Пушкинские работы Анны Ахматовой образуют два не похожих друг на друга цикла. Первый – это статьи, например, «Последняя сказка Пушкина», именно статьи, а второй– фрагменты, «Пушкин и Невское взморье». Фраг-мент–это жанр, требующий большого искусства.

У Пушкина многое было названо (главным образом в посмертных публикациях) «отрывками». И «Цезарь путешествовал» – отрывок, и другая рукопись, начинающаяся словами «Мы проводили вечер на Даче»,– отрывок.

Такова поэтика Пушкина.

«Головокружительная краткость», отмечает Анна Ахматова, очень характерна для Пушкина. Но «,,Мы проводили...”–не отрывок. Там сказано все, что хотел сказать автор. У этой вещи очень крепкий и решительный конец...» «Пусть нас не обманывает форма» –говорит Анна Ахматова. Ведь и «“Онегин” обрывается как натянутая струна, когда читатель и не помышляет, что читает последнюю строфу». Перо поэта придает прозаическим отрывкам завершенность лирического цикла. Поэтому фрагменты становятся особым жанром развернутого повествования, которое всегда оставляет «пробелы» для догадки и для тайны.

Из пушкинских страниц Анны Ахматовой складывалась на протяжении многих лет и сло- жилась книга о судьбе великого поэта, которая пробуждает в каждом из нас «острое ощущение истории».

Размышления о Пушкине открывали перед Анной Ахматовой «даль» русского романа XIX века: «Это – столбовая дорога русской литературы, по которой шли и Толстой и Достоевский». В «Гибели Пушкина» она была таким же мастером исторической живописи, как в «Поэме без героя».

...Может показаться странным и даже смешным, но мне всегда казалось, что разговоры с Анной Ахматовой о Пушкине имеют какое-то таинственное влияние на природу.

Если в начале разговора, например, шел дождь, то в конце его непременно светило солнце. Однажды, возвращаясь с Ордынки домой, я вышел на Большой Каменный мост и остановился пораженный. В небе над Москвой-рекой вырастало дивное облако, освещенное солнцем, и было в нем что-то очень знакомое. И вдруг я вспомнил: «“Онегина” воздушная громада, как облако, стояла надо мной» – еще одна пушкинская страница Анны Ахматовой.