Реализация государственных мер по социальному призрению детской беспризорности в 1920-е гг. (по материалам городов Среднего Поволжья)

К началу 1920-х гг. советское государство столкнулось с тяжелейшей социальной проблемой, связанной с распространением массовой детской беспризорности. В то время под детской беспризорностью понималось определение, согласно которому несовершеннолетние дети имели статус, характеризующийся отсутствием постоянного места проживания и утратой связи с семьей и родными.

Историография проблематики реализации государственных мер по социальному призрению детской беспризорности в Среднем Поволжье в 1920-е гг. представлена в научных трудах В.В. Феонычева, в которых автор исследовал широкий комплекс проблем, связанный с распространением детской беспризорности в рассматриваемые годы (Феонычев, 2013). Ю.В. Войнаров-

ская изучала политику государственных органов по борьбе с детской преступностью в малых городах Поволжья (Войнаровская, 2009). Также методологической базой для исследования послужили работы А.А. Карасевой «История функционирования и развития системы детских домов в РСФСР в 1929‒1941 гг.»1, А.А. Славко «Детская беспризорность в России в первое десятилетие советской власти» (2005), А.А. Жарковой «Исторический опыт борьбы с беспризорностью и правонарушениями несовершеннолетних на Дальнем Востоке России (20-е‒30-е гг. XX века)»2.

Массовая детская беспризорность возникла как закономерное следствие Первой мировой и Гражданской войны, а также масштабных политических и экономических изменений в общественной жизни, которые проходили в период революционных событий и военного коммунизма. В исторической науке к общепринятым причинам (катализаторам) принято относить войны, эпидемиологические заболевания и голод, массовую безработицу и большой дефицит жилья. Однако Ю.В. Войнаровской справедливо отмечено, что круг причин детской беспризорности, несомненно, больше. Так, в годы политики военного коммунизма многие женщины были вынуждены трудиться на предприятиях с ненормированным рабочим графиком, что, в свою очередь, не позволяло им выполнять ключевые функции по воспитанию детей, которые оставались на произвол судьбы. В таких сложных социально-экономических условиях детям приходилось самостоятельно добывать пропитание и выживать, прибегая к крайним, антисоциальным мерам, таким как воровство, бандитизм, проституция и т. д. (Войнаровская, 2009).

Согласно официальным данным, к 1922 г. в стране насчитывалось около 7 млн беспризорников. Однако, по мнению В.В. Феонычева, реальное число беспризорных детей было значительно больше, но в силу того, что тысячи детских домов, приемников-распределителей, столовых и ночлежек были разбросаны по всей стране, установить точное число таких детей в начале 1920-х гг. является трудной задачей для исторической науки (Феонычев, 2011). К тому моменту детская беспризорность приняла угрожающий массовый характер. Многие крупные промышленные и торговые центры, а также транспортные узлы были эпицентрами массового скопления безработного бродяжнического населения, среди которого затерялись и беспризорные дети.

В 1921‒1923 гг. на территории Среднего Поволжья материальное положение основной части населения было особенно тяжелым в связи с распространением страшного голода. Это привело к обнищанию широких слоев населения, массовой гибели людей от голода и распространению эпидемий. Центральное правительство советской России заявляло о более 5 млн человек, страдающих от голода и его последствий. В среднем в Симбирской и Самарской губерниях на 100 человек населения приходилось от 12 до 14 голодающих. Однако больше всего голод и эпидемии отразились на детском населении. В этот период пострадали не только дети, предоставленные на произвол судьбы, но и те, которые находились на государственном иждивении (воспитанники детских учреждений закрытого типа). По информации, предоставленной ВЦИК, продовольственное обеспечение детей было плохо организовано, вследствие чего в приютах смертность достигала 50 %3. Согласно данным ВЦИК, суточные продовольственные пайки для беспризорников не были стандартизированы по всей стране и различались в зависимости от региона. По средним показателям, на одного воспитанника должно было приходиться 200‒300 г хлеба, 300 г картофеля, 100 г мяса или рыбы и около 12 г сахара. В регионах с более благополучными социально-экономическими условиями в суточный паек включали яйца (20 шт. в месяц), стакан молока и овощи (200 г). Приведенные нормы распространялись на каждого ребенка вне зависимости от возрастной группы4.

Однако среднестатистические показатели выдерживали не во всех регионах страны. Так, по данным Симбирского отдела народного образования, только за май-июнь 1921 г., в период разгара голода в регионе, хлеб, масло, сахар вообще не выдавались в детских учреждениях. Суточная норма выдачи мяса или рыбы за май-июнь составила 12‒15 г, муки ‒ 29 г и от 1 до 5 яиц в месяц при установленной месячной норме 15 шт.5 Приведенные данные показывают, что суточное обеспечение едой воспитанников детских учреждений в Симбирске было совершенно неудовлетворительным, что, в свою очередь, негативно сказывалось на здоровье детей.

К осени 1921 г. государственная система обеспечения продовольственным пайком детского населения оказалась в кризисной ситуации. Государственные учреждения в условиях голода не могли в полной мере выполнять обязательства по материальному содержанию воспитан- ников. Общее количество выделяемых детских продовольственных пайков сокращалось, при том, что численность сирот и брошенных детей динамично увеличивалась. По данным отдела народного образования Симбирской губернии, ежедневно в детские дома поступало до 1 000 детей. Аналогичная ситуация была в Самарской и Пензенской губерниях. Ежедневно там поступало от 100 до 500 детей в специализированные учреждения1.

Комиссия по улучшению жизни детей при ВЦИК неоднократно поднимала вопрос о необходимости создания дополнительного резервного продовольственного фонда для вновь поступающих воспитанников. Однако местные органы были не в состоянии исправить ситуацию с продовольственным обеспечением. Так, в Самаре в октябре 1921 г. на государственном содержании находилось 29,5 тыс. детей, при этом в распоряжении губернии было только 4 тыс. продовольственных пайков, что в 7 раз меньше установленной нормы2. Симбирская губерния с конца лета до начала ноября получила 6 тыс. пайков для детских домов и 10 тыс. пайков для детских садов. Но в ноябре 1921 г. количество продовольственных пайков сократилось до 4,6 тыс., в декабре ‒ до 3,5 тыс., а к январю и февралю 1922 г. ‒ и вовсе до 2 тыс. В результате за 3 месяца количество государственных пайков сократилось почти на 14 тыс. В данной ситуации из некоторых детских домов отчисляли воспитанников. За данный период было отчислено около 2,5 тыс. детей, которые впоследствии пополнили ряды уличных беспризорников3.

Местные уполномоченные комиссии по улучшению жизни детей при ВЦИК сообщали, что параллельно с сокращением количества выделяемых продовольственных пайков для детей изменился и суточный рацион. Из пайка пропало молоко, гречневая, овсяная и манная крупа, а также яйца. В основном паек составляла пшенная каша на воде и суррогатный хлеб (с добавлением в муку жмыха)4. Таким образом, суточный продовольственный пай стал более однообразным и менее калорийным.

Хроническое недоедание среди детей вызывало не только снижение иммунитета к различным заболеваниям, но и приводило к задержке развития, на что обращал внимание дефектолог В.П. Кащенко. Однако самым страшным последствием голода являлась детская смертность. Только в Симбирской губернии с января по сентябрь 1921 г. было зафиксировано 29 тыс. случаев гибели детей в возрастной группе до 14 лет. Особо тяжелая ситуация со смертностью наблюдалась в Ардатовском и Сызранском уездах. По сведениям губернского отдела здравоохранения, в Сызранском уезде умерла 1 тыс. детей из 1 450 воспитанников5.

Несмотря на катастрофические масштабы детской беспризорности, сопровождающиеся тяжелым экономическим кризисом, хозяйственной разрухой и нарушениями транспортной работы, советскому руководству все же удалось провести эвакуацию детей из регионов, пораженных голодом. Так, по официальным данным, было эвакуировано 56 тыс. детей к концу декабря 1921 г.6

Существенную роль в помощи голодающим детям оказывали общественные и международные организации (Американская администрация помощи (АРА), Красный Крест). Период с октября 1921 г. по март 1922 г. для детей Симбирской и Самарской губерний был одним из самых тяжелых. Значительная часть продовольственных пайков, одежды и медикаментов поступала именно от международных организаций.

В Симбирской губернии самую существенную долю помощи вносила АРА, на нее приходилось 90 % продовольственной помощи. Свою деятельность в Симбирской губернии AРA начала в ноябре 1921 г. Согласно архивным данным, в столовых AРA находилось на содержании 35 тыс. детей. Однако изначально план предполагал развернуть гуманитарную помощь для 150 тыс. детей, но из-за распространения массовой детской беспризорности не все уездные комитеты имели точные количественные сведения о нуждающихся детях, в связи с чем они не были предоставлены7.

В феврале 1922 г. Симбирская губернская администрация получила сведения о количестве официально зарегистрированных голодающих. Было объявлено, что среди взрослого населения голодающих зарегистрировано 741 тыс., а среди детей ‒ примерно 621 тыс. В это время на содержании AРA находилось 105 тыс. детей и 110 тыс. взрослого населения Симбирской губернии8. К марту 1922 г. AРА было ввезено в губернию 5 вагонов одежды и 2 вагона медикаментов, которых должно было хватить на ближайшие 2 года. Кроме того, в регион поступило 250 тыс. продовольственных пайков. Предполагалось отпускать взрослым голодающим по 1 фунту кукурузы в качестве гуманитарной помощи. Уже к июню 1922 г. продовольственным кукурузным пайком было обеспечено порядка 327 тыс. детей1.

Аналогичная ситуация была и в Самарской губернии. К началу 1922 г. комитетом помощи голодающим, различными общественными и государственными организациями, в том числе зарубежными, были открыты столовые, которые обеспечивали питанием около 768 тыс. детей2.

Соседние губернии и национальные республики также оказали помощь в эвакуации детей. С этой целью в губернии Среднего Поволжья были направлены врачебно-воспитательные поезда. Осуществлялись мероприятия по гуманитарному обеспечению беспризорных детей медикаментами и продуктами питания. Значительная часть детей, эвакуированных в 1921‒1922 гг., направлялась в специализированные ведомственные приюты-распределители. Таким образом, к апрелю 1923 г. на ведомственных линиях Наркомата просвещения находилось 29 тыс. детей, эвакуированных из губерний, пораженных голодом, на линии наркома здравоохранения числилось 23 тыс. беспризорных детей3. По официальной статистике, из Поволжья было эвакуировано около 20 тыс. беспризорных детей в регионы Сибири4.

Государственными органами разрабатывался план реэвакуации, который в сентябре 1922 г. был утвержден ВЦИК. Согласно этому плану, круглых сирот полагалось оставить в местах эвакуации. Как правило, они были размещены в государственных учреждениях и находились на полном государственном иждивении. Детей, имевших хотя бы одного близкого родственника, полагалось возвращать в родной регион. План реэвакуации должен был охватить около 600 тыс. детей. Однако фактически было возвращено на родину около 48,5 тыс. детей. Неполное выполнение плана было обусловлено острой нехваткой транспорта5.

С процессом реэвакуации была связана еще одна проблема, а именно стихийное, неорганизованное передвижение детей, которые возвращались своим ходом в места своего прежнего обитания, или искали новое место для жизни. Подобное явление приводило к резкому увеличению количества попрошайничества на улицах городов, а также повышению уровня преступности среди несовершеннолетних беспризорников. В этой связи советское правительство было вынуждено издать дополнительные директивы, направленные в адрес Наркоматов просвещения для профилактики детской беспризорности. Так, 5 февраля 1921 г. в директивах ЦК РКП(б) требовалось привлекать в органы просвещения новых квалифицированных педагогов. Однако эти меры не принесли значительных результатов6.

К лету 1923 г. вопросы регулирования реэвакуации вновь стали актуальными. 20 июня 1923 г. Президиум ВЦИК утвердил новый циркуляр «О порядке реэвакуации детей», согласно которому беспризорных детей невозможно было перевозить без предварительного согласования с губернскими отделениями Наркомпроса. Кроме того, необходимо было выяснять, какими материальнотехническими средствами и возможностями располагает региональный отдел Наркомпроса. Непосредственно сама перевозка детей должна была осуществляться под надзором уполномоченных лиц7. Тем не менее даже эти меры не полностью решали проблемы с реэвакуацией.

Негативные последствия реэвакуации беспризорных детей стали причиной того, что в 1927 г. Комиссия по улучшению жизни детей при ВЦИК приняла решение полностью запретить массовую реэвакуацию. С января 1927 г. детская беспризорность рассматривалась как экстерриториальная проблема. 11 июня 1928 г. Президиум ВЦИК издал циркуляр, в котором говорилось о запрете как массовой, так и индивидуальной перевозки беспризорных и безнадзорных детей. Исключением из правила были лишь те случаи, когда это диктовалось необходимостью вернуть детей в семью, к имеющимся родственникам; по решению учебно-воспитательных и лечебных учреждений, производственных предприятий или по просьбе лиц, желавших принять ребенка на свое попечение. Учреждения и организации, допускавшие нарушения в предписаниях, несли материальную ответственность. Кроме того, руководители учреждений или организаций, ответственных за эвакуацию детей, привлекались к дисциплинарной или уголовной ответственности, в зависимости от степени нарушения установленных регламентов8.

Следует отметить и другие профилактические меры по борьбе с детской беспризорностью. К примеру, в ноябре 1924 г. участниками 2-го Всероссийского съезда социально-правовой охраны несовершеннолетних была сформулирована идея о том, что решение вопроса о беспризорности тесно связано с задачами восстановления народного хозяйства страны. Производственный труд рассматривался как важный фактор воспитательного воздействия. Вовлечение ребенка в трудовой процесс становилось основным в деле организации детских домов. Идея производственного труда начала пропагандироваться как наиболее привлекательная для беспризорных детей. Таким образом, в детских домах стали появляться различные мастерские и кустарно-ремесленные производства1. Со второй половины 1920-х гг. эта мера расширилась. Теперь детские дома прикрепляли к производственным фабрикам, заводам, сельскохозяйственным кооперативам, которые оказывали детдомам материальную помощь и параллельно приобщали воспитанников к производственному труду.

Рассматривая тему реализации государственных мер по социальному призрению беспризорных детей, следует также обратить внимание на материальное положение детских домов в городах Среднего Поволжья. Например, по данным Губкома Самарской губернии, регион имел слабую финансово-материальную базу. Во многом поэтому в 1922 г. исполком г. Самары констатировал тяжелое положение местных детских домов. Ресурсами детские учреждения были обеспечены неудовлетворительно, например, топливом ‒ только на 70 %, инвентарем ‒ на 50 %, одеждой ‒ на 48 %, едой ‒ на 80 %. В этот период местными органами предлагалось оставлять в детских домах только круглых сирот, а остальных передавать в попечение комитетов взаимопомощи и волисполкомов. В их работе действовал принцип «10 дворов содержат одного беспризорного ребенка». Таким образом, по разным уездам губернии были распределены беспризорные дети. На содержании комитетов находилось 12,8 тыс. детей по данным 1924 г.2

В Симбирской губернии, как и в соседних Пензенской и Самарской, проводились разнообразные работы по профилактике детской беспризорности. На эти цели Симбирская (Ульяновская) губерния тратила большие финансовые и материальные средства. Например, в 1926 г. Ульяновская губерния потратила из фонда совнаркома на социальную поддержку детских учреждений 42 тыс. руб. Также были ассигнованы средства для помощи детям, направленным на производственное обучение, и крестьянским семьям. На эти нужды в 1926 г. из Ульяновского бюджета было затрачено 15 тыс. руб., распределенных на 300 человек. Кроме того, дополнительно 7 тыс. руб. совнаркомовских денег было выделено в качестве помощи родственникам, большей частью осиротевших детей, число которых в губернии насчитывалось около 70 человек3.

Немаловажное значение местной администрацией уделялось укреплению производственно-технической базы детских учреждений. На улучшение мастерских при детских домах было выделено 9 тыс. руб. Дополнительное финансирование получала Максимовская трудовая колония, на нее было направлено 8 600 руб.4

Отдельной графой в Ульяновском бюджете были расписаны расходы на организацию и содержание ночлежек для беспризорных детей. В подобных ночлежках беспризорные дети могли получить минимальную социальную помощь. В 1926 г. Ульяновску на эти цели было выделено 2 200 руб., а также дополнительно по 160 руб. на каждого ребенка, содержавшегося в ночлежке5.

Стоит отметить, что совместно с государственными социальными институтами в Ульяновской губернии помощь беспризорным детям оказывали комитеты крестьянской взаимопомощи, детские трудовые комиссии. Они занимались трудоустройством беспризорных детей, отрывая их от «уличных занятий». Активность по борьбе с детской беспризорностью проявляли и комсомольцы. В 1925 г. в Ульяновске при отделе народного образования были организованы двухнедельные курсы. Стоит сказать, что ульяновские комсомольцы занимались также сбором средств в фонд помощи беспризорным детям им. В.И. Ленина, оказывали дежурную помощь детской инспекции и милиции, которые дежурили на рынках, вокзалах, отлавливая и отправляя беспризорных детей в детские дома. В 1926 г. был принят дополнительный циркуляр ЦК ВЛКСМ «О работе представителей КСМ (комсомола) в деткомиссиях». Согласно новому положению, в центре внимания комсомольских организаций оказались вопросы ликвидации безграмотности и безработицы среди беспризорных детей. Таким образом, совокупность принимаемых мер способствовала значительной активизации борьбы с детской беспризорностью на территории Ульяновской губернии6.

Заключение . В 1920-е гг. государство столкнулось с проблемой, вызванной распространением массовой детской беспризорности. В это время государственные органы разрабатывали комплекс мер по социальному призрению детской беспризорности, которые включали создание и финансирование специализированных учреждений (ночлежки, приемники-распределители, детские дома, трудовые колонии по перевоспитанию). Однако материальное положение детских домов в городах Среднего Поволжья оставалось неудовлетворительным на всем протяжении 1920-х гг. На региональном уровне проблема усугублялась распространением голода. Местные органы власти предпринимали усилия для решения задач, связанных с эвакуацией и реэвакуацией детского населения.