Роль Турции в стратегических планах демократической и республиканской партий в США (конец XX - начало XXI в.)

DOI:

Исламская революция 1979 г. в Иране привела к краху стратегического альянса Вашингтона и Тегерана, оставив Америку без надежного союзника на Ближнем Востоке. Опасения, вызванные усилением в регионе исламского фундаментализма и «советской экспансии», вынудили администрацию 39-го президента США Джимми Картера искать здесь нового стратегического партнера [4, p. 146].

Наиболее удобным с геополитической точки зрения союзником для США оказалась Турция – единственная в регионе светская страна с преобладающим мусульманским населением. По мнению американских стратегов, Турция могла заменить потерянный для США Иран и стать одним из надежных бастионов, защищавших «свободный мир». Оптимизма добавлял и тот факт, что Анкара сама активно искала возможности повышения собственной значимости в глазах западного сообщества. Совпадение интересов при- вело к тому, что в последнее десятилетие холодной войны Турция действительно стала играть роль форпоста для стран-союзников блока НАТО, «сдерживавшего» СССР и Иран [12, p. 6].

О том, что на рубеже 1970–1980-х гг. отношение США к Турции резко изменилось, свидетельствует ряд фактов. Например, уже в сентябре 1980 г. в Анкаре пришли к власти военные, после чего госсекретарь США Эдмунд Маски выступил с официальным заявлением, в котором одобрил насильственную смену власти в Турции. Затем, после того как 7 марта 1981 г. новый президент США Рональд Рейган открыто объявил Турцию «важнейшим союзником» Соединенных Штатов, было подписано американо-турецкое Соглашение о сотрудничестве в области обороны и экономики. В рамках этого соглашения американская помощь Турции была увеличена с 200 млн долл. до 1 млрд долл. ежегодно [14, p. 254].

После окончания холодной войны и распада СССР значимость Турции в стратегических планах США заметно снизилась. В американском конгрессе преобладало мнение, что после исчезновения «советской угрозы» президент должен радикально сократить военную помощь и переориентировать отношения с Анкарой на «торговое партнерство», максимально используя ее рыночный потенциал и приверженность демократическим преобразованиям. В таких условиях президент Турции Т. Озал попытался заинтересовать Вашингтон идеей о том, что Анкара могла бы сыграть роль «моста» между Западом и тюркскими республиками СССР, но безуспешно [10, p. 14].

Тем не менее в Вашингтоне не планировали полностью отказываться от поддержки столь ценного союзника на Ближнем Востоке. Основные действующие лица в американской политике – Демократическая и Республиканская партии – не скрывали своего интереса к Турции с ее важным географическим положением и экономическим потенциалом, однако будущее двусторонних отношений они представляли по-разному.

Политики и эксперты из Республиканской партии основное внимание фокусировали на геополитических возможностях Турции и отводили Анкаре место лидера на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, способного поддерживать порядок в регионе «дуги нестабильности» [3, p. 14]. Данного подхода придерживались администрации республиканских президентов Дж. Буша-ст. и Дж. Буша-мл. [12, p. 6].

Модель американо-турецких отношений, которую предлагали в демократической партии, базировалась на необходимости скорейшей интеграции Турции в политико-экономическую систему Запада. Эта модель требовала углубления политических и экономических реформ, расширения гражданских прав и свобод в этой стране. Реформы должны были позволить Турции стать примером для развития стран с преобладающим мусульманским населением в ближневосточном и каспийском регионах. Данной концепции придерживались президенты-демократы Б. Клинтон и Б. Обама [10, p. 25].

Исходя из республиканской модели построения американо-турецких отношений, администрация Дж. Буша-ст. в самом начале

1990-х гг. ставила перед Анкарой три основные задачи. Во-первых, Турция должна была противостоять возможной российской экспансии на Восток. Во-вторых, географическая и этническая близость со странами Центральной Азии могла позволить ей активно продвигать демократические ценности и способствовать проникновению американских транснациональных компаний на рынки бывших южных республик СССР. В-третьих, Турция рассматривалась в качестве противовеса распространению исламского фундаментализма из Ирана. Реализация этих задач сопровождалась крупными поставками вооружений и экономической помощью из Вашингтона [6, p. 25].

В 1993–1994 гг. после прихода к власти демократов во главе с Б. Клинтоном новая администрация пришла к выводу, что планы республиканцев и Анкары на региональное лидерство Турции потерпели неудачу. Поэтому было решено изменить общий вектор евразийской политики в пользу России, передав ей полномочия Турции по контролю над странами Центральной Азией. Демократов больше интересовал рыночный потенциал Турции, но в целом они выступали против масштабной экономической помощи, предпочитая использовать этот рычаг только для давления на Анкару с целью углубления внутренних либерально-демократических реформ [1, р. 70].

Однако на промежуточных выборах в ноябре 1994 г. Республиканская партия получила большинство в конгрессе. Под давлением законодателей Б. Клинтон был вынужден постепенно разворачивать американо-турецкие отношения в сторону республиканской модели, что предполагало выдвижение на первый план геополитического, а не рыночного значения Турции. Спустя всего пару месяцев после выборов заместитель госсекретаря по европейским и канадским делам Р. Холбрук признал, что политика Клинтона в отношении Турции потерпела неудачу [9, p. 17].

В рамках нового курса двусторонних отношений Белый дом практически перестал критиковать Анкару за нарушение прав человека и даже поддержал вторжение 35-тысячной группировки турецких войск в Северный Ирак под предлогом борьбы с террористами. Вдобавок ко всему США не стали прибегать к закону «О санкциях против Ирана и Ливии»

(Iran-Libya Sanctions Act – ILSA), когда в августе 1996 г. Турция заключила с Ираном крупный контракт на покупку природного газа на сумму в 23 млрд долл. Сотрудники администрации выступили с уклончивым заявлением о том, что соглашение нарушает «дух, но не букву закона» [5, p. 6].

В ноябре 1996 г. республиканцы ощутимо увеличили свое преобладание в конгрессе, заняв ключевые посты во внешнеполитических комитетах Сената и Палаты представителей. В результате к концу 1997 г. под давлением с Капитолийского холма Б. Клинтон полностью развернул свою внешнюю политику в сторону восстановления отношений с Турцией. Основной интерес Вашингтона при этом заключался в поддержке трех внешнеполитических направлений: укрепления зарождавшегося союза Турции с Израилем, «расширения НАТО» на Восток и строительства стратегического нефтепровода Баку – Тбилиси – Джейхан (БТД). Анкара поддержала Вашингтон по всем этим направлениям.

Тенденция к сближению США и Турции сохранялась вплоть до конца второго президентского срока Б. Клинтона, что позволяет говорить о достижении консенсуса между демократами и республиканцами по месту Турции в американской внешней политике. Демократы в Белом доме были довольны развитием гражданского общества в Турции и резким ростом двусторонней торговли. А республиканцев устраивало активное участие Турции в антироссийских энергетических проектах, использование авиабазы Инджирлик для американских войск, а также военно-стратегическое сотрудничество Тель-Авива и Анкары в первую очередь в вопросе продажи вооружений. Анкара, в свою очередь, была удовлетворена масштабной военной и финансовой помощью из Вашингтона.

Такой подход сохранялся вплоть до начала 2000-х гг., когда президент-республиканец Дж. Буш-мл. скорректировал республиканскую модель американо-турецких отношений с учетом новой «энергетической стратегии» США, которая была озвучена в мае 2001 г., и «войны с террором» после событий 11 сентября. В этот период Турция получала крупномасштабную финансовую и военную поддержку за участие в военной кампании в Афганиста- не. Кроме того, администрация Буша-мл. намеревалась аналогичным образом «купить» поддержку нового исламского правительства в предстоящей иракской кампании, рассчитывая, что на него окажут давление и турецкие военные, традиционно защищавшие светские ценности [2, p. 31–36]. Умеренные исламисты из Партии справедливости и развития во главе с бывшим мэром Стамбула Р. Эрдоганом охотно шли на контакт с Вашингтоном, открыто заявляя о сохранении прозападного курса развития.

Республиканская администрация продолжала действовать в выбранном направлении даже после голосования в турецком Меджлисе 1 марта 2003 г., когда парламентарии не разрешили американским войскам использовать территорию Турции для переброски войск в Ирак. Несмотря на жесткую критику в США со стороны противников союза с Турцией, расценивших отказ как предательство, администрация была намерена продолжить развитие двусторонних отношений [13]. Однако теперь все внимание Белого дома было сосредоточено на выстраивании партнерских отношений с правительством Эрдогана, а не с генералитетом, на который возложили вину за результат голосования. Так, один из лидеров влиятельной неоконсервативной группировки в администрации П. Вулфовиц в интервью CNN резко раскритиковал армейских лидеров, заявив, что они «не сыграли роль умелого руководителя, чего мы от них ожидали» [8, p. 5].

В течение последующих полутора лет Вашингтон регулярно подчеркивал свое расположение к Анкаре. Тем не менее, учитывая риски выборов 2004 г. в США, администрация предпочла не предпринимать серьезных мер по решению таких ключевых проблем двусторонних отношений, как «курдский вопрос», послевоенное устройство Ирака и санкции в отношении Ирана. После переизбрания Буша-мл. на второй срок неоконсервативное крыло администрации стало разрабатывать планы по «обмену» помощи в борьбе с курдскими террористами на поддержку Турцией иранских санкций. Однако предлагавшийся Вашингтоном размен представлялся Анкаре неравноценным, поскольку Белый дом не хотел вступать в затяжную войну с курдскими боевиками, особенно на иракской территории.

В результате двум сторонам не удалось прийти к принципиальным договоренностям, что только усугубило и без того хрупкие двухсторонние отношения.

В ноябре 2006 г. американские демократы одержали уверенную победу на выборах в Конгресс, получив уверенное большинство в Палате представителей и добившись равновесия в Сенате. Изменение баланса сил на Капитолийском холме угрожало привести к изменениям во внешней политике вообще и на турецком направлении в частности.

Расценивая политику администрации Буша-мл. как нежелание помогать Турции, премьер-министр Р. Эрдоган начал действовать на внешнеполитической арене самостоятельно. Опасаясь дестабилизации ситуации в Ираке и на Ближнем Востоке в целом, в Вашингтоне приняли решение «купить» лояльность Анкары, переориентировав двустороннее сотрудничество на энергетический сектор. В Белом доме полагали, что желание получить сверхдоходы от транзита углеводородов из Центральной Азии и Прикаспия вынудят Анкару действовать в русле американской стратегии.

Однако в сентябре 2008 г. Буш-мл. неожиданно развернул американскую внешнюю политику «спиной к Турции» ради политических очков для Республиканской партии на предстоящих выборах. В частности, он объявил о выводе 30 тыс. американских солдат из Ирака, а 26 сентября Сенат принял резолюцию по федерализации Ирака, которая должна была стать финальным аккордом военной кампании США. Этот документ, фактически поддерживавший создание Курдистана, вызвал в Анкаре глубокое разочарование, поскольку продемонстрировал полную несостоятельность администрации Буша-мл. как надежного союзника для Турции [7, p. 6].

Исправлять ситуацию пришлось следующему президенту-демократу Б. Обаме. Новая демократическая администрация не стала копировать «идеалистическую» модель своего демократического предшественника Б. Клинтона, а еще в рамках предвыборной кампании начала активно налаживать прагматические двусторонние связи с Турцией. К моменту победы Обамы Турция была уже намного более экономически сильным и поли- тически самостоятельным государством, чем в начале 1990-х годов. Исходя из этого, Обама изначально предпочел придерживаться модели равноправного партнерство, а не выступать с позиции превосходства. В результате он предложил выстраивать двусторонние отношения на основе «доброй воли» и стратегической заинтересованности обеих сторон [11].

Однако уже в 2009 г. стало очевидно, что Турция не собирается следовать в фарватере американской политики, и Вашингтон был вынужден вернуться к политике давления с использованием продажи вооружений, которую предпочитали республиканские политики. Сближение Анкары со своими соседями – Ираном, Ираком, Сирией и Россией – резко усилило озабоченность заинтересованных групп американского истеблишмента. С предложениями ужесточить политику в отношении Анкары выступало еврейское лобби, обеспокоенное антиизраильской риторикой Эрдогана на форуме в Давосе, случаем с «Флотилией свободы» и отказом Турции поддержать санкции в отношении Ирана. Активно действовало армянское лобби, которое сумело провести через комитет Конгресса антитурецкую резолюцию по «геноциду армян». И лишь благодаря активным действиям Б. Обамы по поддержке Турции в вопросе вступления в ЕС и его отказу от предвыборного обещания признать «геноцид армян» США удалось сохранить хрупкие двусторонние отношения.

Таким образом, в течение двадцати с лишним лет после окончания холодной войны стратегия демократов, отказывающихся от прямого давления на Турцию с целью ее органичной интеграции в западные экономические планы, дважды потерпела неудачу – в первые годы администраций Б. Клинтона и Б. Обамы. Попытки строить отношения с Турцией на равноправной основе позволяли Анкаре переходить на рельсы независимой политики, которая зачастую шла вразрез с интересами и планами Вашингтона. В то же время «силовая» стратегия республиканцев – в чистом виде или в форме компромиссов с демократами – во многих случаях срабатывала и позволяла использовать Анкару в русле геостратегических планов американской внешней политики.