Синьчжуантоу М30 - погребение знатного представителя Пазьірьікцев-«Лоуфаней» на службе Вана китайского царства Янь (середина III в. до н. э.)

В 1977–1978 гг. при раскопках Нижней столицы царства Янь (Янь ся ду) в современном уезде Исянь провинции Хэбэй (100 км к юго-западу от Пекина) была исследована могила Синьчжуантоу М30, содержащая десятки предметов, выполненных в изобразительных традициях, характерных для памятников Алтая позднескифского времени. Наименование «могильник Синьчжуантоу» объединяет 8 могил, исследованных в пределах западного городища Нижней столицы Янь, в районе современной деревни Синьчжуантоу. Могила Синь-чжуаньтоу М30 была обнаружена с юго-запада от деревни при строительстве шоссейной дороги. Прямоугольная в плане могильная яма была ориентирована длинной осью в меридиональном направлении, в верхней части длина ее составляла 12, а ширина – 9,5 м. С севера и юга были устроены пандусы-коридоры длиной соответственно 8 и 4 м. С запада и востока были устроены по две ступени, ниже которых яма имела отвесные стенки. Вплотную к этим стенкам была устроена деревянная камера размерами в плане 6 × 5 м, высотой около 4,8 м, в центре которой был установлен деревянный саркофаг. Западная часть ямы погребальной камеры и саркофаг подверглись ограблению. В пределах грабительского хода были собраны фрагменты многочисленных глиняных копий бронзовых сосудов, составлявших ритуальный набор «7 сосудов дин и 6 сосудов гуй». По правилам чжоуского ритуала, такой набор полагался чжухоу – владетельным князьям, однако к финалу этой эпохи столь престижный комплект мог быть помещен и в погребение иных высокопоставленных лиц (Крюков, 2009. С. 208–210).Китайские историки отмечают, что погребенный должен был принадлежать к высшим слоям аристократии царства Янь (Хэбэй шэн…, 1996. Т. 1. С. 730; Го Дашунь, Чжан Синдэ, 2004. С. 568; Чэнь Пин, 2006. С. 362). О высоком статусе погребенного свидетельствует и монументальность погребального сооружения, и богатство погребального инвентаря, значительная часть которого сохранилась нетронутой в восточной половине погребальной камеры. Здесь, с востока от саркофага, были в основном уложены престижные предметы вооружения и детали мужского костюма (Хэбэй шэн…, 1996. Т. 1. Рис. 396).

Рассмотрев вопрос о хронологии могилы на основании аналогий в погребальном обряде, формах ритуальных сосудов, а также предметов вооружения, Цяо Лян приходит к выводу о ее датировке поздним периодом Чжаньго ( Цяо Лян , 2004), что соответствует примерно 300–222 гг. до н. э. То же мнение было высказано ранее авторами раскопок на основании аналогий форме погребального сооружения, находок свинцового клевца «гэ» и свинцового кинжала ( Хэбэй шэн …, 1996. Т. 1. С. 730). Чэн Цзинтан считает, что наличие в могиле типичного корейского бронзового клевца «гэ» без бородки дает основание предложить более узкую дату – «около 250 г. до н. э.» ( Чэн Цзинтан , 2009. С. 13).

Публикация материалов комплекса в двухтомном издании отчета о раскопках яньской столицы ( Хэбэй шэн …, 1996. Т. 1. С. 685–731) является практически единственным источником информации о погребальном инвентаре. К сожалению, публикация не дает представления о месте нахождения многих предметов в погребальной камере. Кроме того, рисунки не всегда соответствуют фотографиям, ряд предметов отрисованы и отфотографированы нереставрированными, в некоторых случаях фотографии отсутствуют. Уточнить прорисовки невозможно в связи с недоступностью артефактов для исследования (хранятся в Институте культурного наследия провинции Хэбэй). Некоторую помощь оказывают оригинальные цветные фотографии наиболее престижных находок, которые были опубликованы в журнале «Чжунхуа вэньхуа хуабао» («China Culture Pictorial») ( Ши Юнши , 1997). Тем не менее, на основании опубликованных материалов можно составить представление о роли в погребальном обряде и месте производства престижных предметов, входивших в состав погребального инвентаря, а также о центре происхождения изобразительных традиций, воплощенных в этих артефактах.

Большинство предметов, обнаруженных in situ с востока от саркофага, составляли изделия «северных» типов, богато украшенные изображениями в зве- рином стиле (Хэбэй шэн…, 1996. Т. 1. С. 705–724). Здесь, в частности, обнаружены золотые прямоугольные поясные пластины с изображением сцен терзания: на двух (парных из одного набора?) пластинах имеются зеркально-симметричные изображения сцены нападения кошачьего хищника и «дракона» на лошадь, между которыми вписана голова винторогого козла анфас (рис. 1, 1), задняя часть тела хищника вывернута на 180 градусов; на трех других – зеркальносимметричные изображения сцены нападения кошачьего на лошадь, здесь уже вывернута задняя часть тела копытного (рис. 1, 2). Здесь же были найдены пять прямоугольных серебряных пластин: композиция на двух из них аналогична композиции на золотой пластине с кошачьим и драконом, а три других пластины имеют зеркально-симметричные изображения лошади с «козлиными» рогами. Все пластины снабжены с изнанки прямоугольными петлями, по краю лицевой стороны выполнена выпуклая кайма, имитирующая шнур.

Особый интерес вызывает находка двух железных мечей (общая длина каждого около 71,5 см) с отделкой золотом в деревянных ножнах с золотыми накладками ( Хэбэй шэн …, 1996. Т. 1. С. 707–709). Центральная часть рукояти первого из мечей обернута тонким золотым шнуром, на плакированном золотом навер-шии изображены два копытных с вывернутыми крупами, перекрестие оформлено в виде двух головок баранов, также покрытых золотым листом (рис. 2, 2 ). Рукоять второго меча полностью плакирована золотом, изображение частично скрыто окислами железа, на дисковидном навершии нанесено изображение горного козла с вывернутым крупом, обрамленное выпуклым «шнуром» (рис. 2, 1 ). Ножны одного из мечей украшены, в частности, золотыми накладками в виде фигуры хищной птицы с опущенными крыльями; на тех и других ножнах имелись дисковидные плакетки, обрамленные выпуклым «шнуром» с «вихреобразным» изображением двух хищных птиц (к сожалению, в нашем распоряжении имеется только схематичный рисунок) (рис. 2, 4, 5 ). Ножны имели окончания в виде золотых муфт с инкрустацией полудрагоценными камнями. Одна из двух муфт несет гравированное изображение двух противопоставленных фигур фантастического зверя («копытного грифона», см.: Полосьмак , 1994.С. 9, 10; Шульга , 2010) с вывернутым крупом. К сожалению, нам доступна только лишь оборотная сторона рисунка, на которой можно видеть заднюю вывернутую ногу, окончание хвоста, край головы и рога каждого из монстров (рис. 2, 3 ). Окончания отростков рогов и хвостов оформлены в виде грифоньих головок. По краям предмета пущен выпуклый шнуровой орнамент.

Среди найденных украшений имелись две золотые (со вставками) выпуклые округлые бляшки с изображением четырех грифонов и выпуклого шнура по краю (рис. 3, 2 ), две золотые (со вставками) выпуклые бляшки с изображением сильно схематизированной фигуры барана, свернутой в кольцо, а также одна золотая округлая выпуклая бляшка с более детально проработанной фигурой барана со свернутым в кольцо туловищем и перекрученным крупом (рис. 3, 3 ). На двух золотых выпуклых бляшках (рис. 1, 4 ) изображена композиция, в центре которой находится фантастический зверь («копытный грифон») с вывернутым крупом. Рога «грифона» полностью окружают его фигуру; отростки рогов и кончик хвоста оформлены в виде грифоньих головок. По краю бляхи, вокруг рогов «копытного грифона», изображены три сцены терзания копытного животного.

Рис. 1. Могила Синьчжуантоу М30. Золотые изделия

1, 2 – поясные пластины (длина 10,8 см; 5,6 см); 3 – бляха в форме розетки (высота 5,1 см); 4 – выпуклая бляха (диаметр 4,7 см) (прорисовки по фотографиям из: Хэбэй шэн , 1996; Ши Юнши , 1997)

Рис. 2. Могила Синьчжуантоу М30

1, 2 – рукояти железных мечей, плакированные золотом (высота 13 см; 12,2 см); 3 – золотой наконечник ножен с инкрустацией (высота 8,7 см); 4, 5 – золотые накладки на ножны

( 1–3 – прорисовки по фотографиям из: Хэбэй шэн , 1996; Ши Юнши , 1997; 4, 5 – по: Хэбэй шэн , 1996. Рис. 412)

Рис. 3. Могила Синьчжуантоу М30

1–3 – литые золотые украшения

1 – бляха в форме головы птицы (длина 8,1 см); 2 – выпуклая бляха с инкрустацией (диаметр 3,1 см); 3 – выпуклая бляха (диаметр 2,4 см); 4 – выпуклая плакетка, вырезанная из золотого листа (ширина 3,7 см); 5–10 – штампованные накладки из золотой фольги (ширина 2,9 см; 2,4 см; 3,2 см;

3,2 см; 2,4 см; 2,3 см) (прорисовки по фотографиям из: Хэбэй шэн , 1996)

С восточной стороны саркофага были найдены также девять золотых украшений в виде розетки с изображением человеческой головы (рис. 1, 3), две золотые бляшки в форме стилизованной головы хищной птицы (рис. 3, 1), два комплекта золотых височных колец с ярусными подвесками из золота и полу- драгоценных камней, бляшки с изображениями противопоставленных фигур лошадей с вывернутым крупом, двух фигур газелей и головы медведя (?) и т. п.

При разборе заполнения погребальной камеры были найдены 20 накладок из тисненой золотой фольги с изображениями бараньих головок (рис. 3, 5–10 ). Также были обнаружены четыре выпуклых бляшки-накладки из тонкого золотого листа с вырезанным вихреобразным орнаментом (рис. 3, 4 ).

Найденные в могиле предметы «северного стиля» в подавляющем большинстве были изготовлены китайскими мастерами, о чем свидетельствуют не только их стилистические особенности, но и нанесенные на золотые изделия китайские надписи, фиксирующие вес драгоценного металла ( Хэбэй шэн …, 1996. Т. 1. С. 721. Табл. 12).

Особый характер инвентаря гробницы, на наш взгляд, может указывать на то, что захороненный в ней человек происходил из варварского рода, включенного в административную систему царства Янь и занимавшего в ней высокое положение. Китайские ученые, считая рассматриваемую могилу уникальным свидетельством «тесных культурных связей» или союзнических отношений государства Янь и «северных народов» ( Ху Чуаньсун , 2007. С. 7, 8; Чэн Цзинтан , 2009. С. 13), все же воздерживаются от предположения о чужеродном этническом происхождении погребенного.

В то же время исторические источники содержат прямые указания на то, что в период позднего Чжаньго административная система царства Янь включала инородный этнический компонент. Сочинение « Шо юань » (цзюань 1 «Цзюнь дао») содержит следующий пассаж (перевод уточнен мной по сравнению с опубликованным ранее ( Ковалев , 2002. С. 153): «Яньский Чжао-ван, спрашивая Го Вэя, сказал: «Мои земли утеснены, населения мало. Цисцы отобрали и уничтожили восемь [моих] крепостей, сюнну изо всех сил стремятся покорить лоуфа-ней» ( Шо юань… , 1976. С. 33; Сюн Цуньжуй , 1983. С. 112). Судя по содержанию текста, Чжао-ван воспринимает нападение сюнну на лоуфаней как угрозу могуществу своего государства – Янь. Лоуфани оказываются в роли как минимум союзников яньского двора. Датировку события можно установить достаточно уверенно. Приведенный отрывок взят из диалога Чжао-вана и мудреца Го Вэя. Чжао-ван сокрушается о потерях, понесенных Янь вследствие нашествия войск царства Ци, и вопрошает мудреца о способах восстановить утраченное положение. Го Вэй в ответ предлагает вану созвать ко двору мудрецов со всех концов Поднебесной. Совещания Чжао-вана с Го Вэем на эту тему имели место сразу после воцарения вана, т. е. в 312 году до н.э. ( Чэнь Пин… , 1995.T. 2. С. 2–4).

В сборнике « Чжаньго цэ » (цзюань 12 «Ци цэ 5», параграф «Су Цинь шуй Ци Минь-ван») приведена фраза: «Су Цинь, увещевая циского Минь-вана, сказал: «...однажды Ци, Янь сражались в извилинах Хуань, Янь не справилось [с Ци], потеряло сто тысяч рядовых. Хусцы напали на несколько яньских уездов лоу-фаней, угнали их быков и лошадей...» ( Чжаньго цэ… , 1995.С. 434). Даю собственный перевод, поскольку опубликованные переводы К. В. Васильева (1968. С. 211) и Дж. Крампа ( Chan Kuo Ts’e… , 1970. P. 198) содержат принципиальные ошибки (см.: Ковалев , 2002. С. 154).

На основании детального анализа корреспондирующих источников Сюй Чжуншу сделал вывод (которому следуют и современные специалисты), что указанная в рассматриваемом отрывке битва между Янь и Ци, в которой Янь проиграло и понесло значительные потери, произошла непосредственно перед тем, как Чжао в 296 г. до н. э. окончательно захватило царство Чжуншань (Сюй Чжуншу…, 1964. С. 147–150; Чжан Циньчан, Ван Яньдун, 1993. С. 294; Ян Ку-ань, 2001. С. 695).

Для нас ключевым в этом отрывке является упоминание «уездов» («сянь») как административной единицы племени «лоуфань», поскольку это свидетельствует о включении неких территорий, заселенных лоуфанями, непосредственно в состав яньских земель под управлением назначенных ваном лиц. Развитию института уездов («сянь») как административной единицы в китайских государствах эпохи Восточного Чжоу в середине XX в. были посвящены исследования Д. Бодде и Г. Крила ( Bodde , 1938. P. 238–246; Creel , 1964), впоследствии проблема уездов была подробно разобрана Хансом Штрумпфельдтом в его работе о территориальном устройстве Древнего Китая ( Strumpfeldt , 1970. S. 159–176), а также Л. С. Васильевым в монографиях 1983 и 2006 гг. ( Васильев , 1983. С. 271–276; 2006. С. 160–170); вопроса о «сянях» в труде по древней истории Китая касается также и К. В. Васильев (1998. С. 203, 204, 244). На основании анализа упоминаний термина «сянь» в древнекитайских источниках применительно к царствам Цинь и Ци Х. Штрумпфельдт приходит к выводу о том, что таким образом начиная, по крайней мере, с VII в. до н. э. именовались большие окраинные поселения, подведомственные столице государства (правителю) либо каким-либо крупным городам (вассалам правителя). Х. Штрумпфельдт указывает, что пояс «сяней», подведомственных правителю, простирался по границе княжеского домена. Население «сяня» несло воинскую повинность. Впоследствии, с обособлением княжеств, усилением личной власти их правителей и увеличением их территории за счет поглощения пограничных земель, термином «сянь» стали обозначать пограничные населенные пункты (часто на вновь завоеванных землях с сохранившимся покоренным населением), которые имели особое значение для обороны. В период Чжаньго, по мнению Л. С. Васильева (2006. С. 169), одни «сяни» включались в административную систему непосредственно, ими управляли назначенные из столицы чиновники, а другие уезды, напротив, сохраняли свой статус личных владений – условных или даже наследственных пожалований правителя. К. В. Васильев, констатируя, что сяни в эпоху Чуньцю могли быть объектом царских пожалований и кормлений, все же считает, что административную власть в них и тогда «осуществлял царский управитель – дафу»; в эпоху Чжаньго, по его мнению, внутренние земли «сражающихся царств» были полностью поделены на сяни как «стандартные административные районы» ( Васильев , 1998. С. 202–203, 244).

Необходимо отметить, что недавно высказанное С. С. Миняевым (2014. С. 128) мнение о тождестве событий, упоминаемых в обоих приведенных отрывках, не имеет никакого текстологического обоснования. Также легковесным выглядит и стремление С.С.Миняева здесь же поставить под сомнение аутентичность древних текстов, вошедших в состав сборников «Шо юань» и «Чжань-го цэ», в частности, предположив «вторичность» «Чжаньго цэ» относительно «Ши цзи». Вопрос об источниках «Чжаньго цэ» и «Шо юань» и методах работы составителя обоих сборников – Лю Сяна – подробно исследованы китайскими, западными и российскими учеными (см.: Васильев, 1968; Tsuen-hsuin Tsien, 1993; Knechtges, 1993). Сам Лю Сян об источниках своих сочинений подробно повествовал в предисловиях к сборникам, а о методах рассказал в труде «Бе лу», описывая правило «двойного сличения», в котором принимают участие два человека, взаимно проверяющих текст оригинала и копии (см.: Тайпин юйлань…. Цзюань 618).

Приведенные в настоящей статье предметы, сюжеты и стилистические особенности изображений на них имеют множество аналогий в круге артефактов пазырыкской культуры. Это относится к изображениям «копытного грифона», животных с вывернутым крупом, отдельных голов животных и птиц, парных противопоставленных голов и фигур копытных, отходящих из центра голов и крыльев грифонов либо вихреобразных завитков, хищных птиц с опущенными крыльями, «человеческих» голов анфас; к использованию мотива шнура для обрамления края предмета, наличию в погребальном инвентаре прямоугольных поясных блях и серег с многоярусными подвесками (см. напр.: Руденко , 1953. Рис. 181–185; 1960. Рис. 125, 136, 140, 145, 148, 150–152; Кубаре в, 1987. Рис. 27 ( 4, 7 ), 29 ( 1 ); 1991. Рис. 17, 20 ( 5 ), 31, 34. Табл. XLIII, 6, 7 ; 1992. Рис. 32 ( 8–10 ); Полосьмак , 2001. Рис. 16, б ; 26–28; 65; 82; 111; 151; Кирюшин, Степанова , 2004. Рис. 39, 12 ; Баркова, Панкова , 2005. Рис. 2; Кубарев, Шульга , 2007. Рис. 5; 6; 62 ( 13 ); Шульга , 2010; Самашев , 2011. С. 29, 115. Рис. 36, 121, 123, 327, 374– 377, 403; Молодин и др. , 2012. Рис. 88–90, 168–174, 239).

Сходство субкультуры высшего слоя кочевого общества Ордоса и пазырык-ских памятников в IV–III вв. до н. э. не раз отмечалось в литературе ( Полосьмак , 1994. С. 9, 10; Ковалев , 1999), на этом основании нами было высказано предположение о переселении части пазырыкского населения в конце IV в. до н. э. в Ордос ( Ковалев , 1999). Предметы, изготовленные китайскими мастерами для человека, погребенного в могиле Синьчжуантоу М30, аналогичны артефактам, изготавливавшимся в этот период китайцами для ордосской элиты ( Ковалев , 1999; Ху Чуаньсун , 2007. С. 6, 7; Кэвалефу , 2009. С. 398–404). Согласно данным письменных источников, Ордос в конце IV–II в. до н.э. был территорией уже упомянутого племени «лоуфань» ( Ковалев , 2002; 2008; Кэвалефу , 2009). Более того, широкое распространение специфических «пазырыкских» мотивов в прикладном искусстве Центральной Равнины и Южного Китая во II–I вв. до н. э. можно также связать не с «сюнну», на которых обычно указывают китайские археологи, а с «лоуфанями», которые принимали активное участие в действиях китайских войск в период ханьско-чуской войны и, видимо, продолжили свою службу после установления династии Хань ( Ковалев , 2008; Кэвалефу , 2009. С. 404–410).Показательно, что обнаруживаемые на территории Центрального и Южного Китая поясные пластины II–I вв. до н.э. относятся к особым типам, практически не встреченным на хуннской территории; большинство из них имеет прямоугольные петли на оборотной стороне и шнуровое окаймление, что подчеркивает их генетическую связь с ордосскими и яньскими (Синьчжуантоу М30) пластинами периода Чжаньго ( Пань Лин , 2005). Таким образом, можно обоснованно предположить, что китайцы знали пришедших с Алтая воинственных кочевников под именем «лоуфань».

Элитное погребение в могиле Синьчжуантоу М30, как и ордосские комплексы этого времени, является ярким свидетельством проникновения алтайских кочевников под именем «лоуфань» не только на границы, но и в пределы китайских государств в III в. до н. э.