"Sino-Tibetan Buddhist studies": идеологический контекст современного Китая и формирование нового направления в мировой буддологии

Печально известные события 50-х гг. XX в., называемые в новейшей истории КНР «мирным освобождением» Тибета, привели к его включению в состав КНР и последующим «демократическим реформам» и «модернизации», которая осуществляется в стратегической связи с идеей историкокультурного единства Тибета и Китая. На 3-м рабочем форуме по Тибету в апреле 1994 г. было принято решение о реформировании тибетского буддизма и тибетской культуры как одной из двух важнейших – наряду со стратегией ускорения экономического развития ТАР – стратегий интеграции Тибета в «единый многонациональный Китай» [1]. В соответствии с данной стратегией использования реформированного и адаптированного к социализму тибетского буддизма начиная с 90-х гг. XX в.

буддизм стал возрождаться в ТАР и других тибетских районах КНР. Еще более активно стали проводиться возобновившиеся в 80-е гг. тибетологические и буддологические исследования.

Вообще говоря, необходимость развития науки о Тибете была осознана с началом реформ, инициированных в 80-е гг. Дэн Сяопином [3]. Но именно в 90-е гг. в качестве важного элемента стратегии единого «нациестроительства» в КНР стали поощряться исследования, направленные на всестороннее обоснование не только современного сино-тибетского единства, но и тесных историкокультурных связей и родства между Тибетом и Китаем, начиная с глубокой древности. Характерно, что ученые, ведущие стратегически важные исследования в области истории и культуры Тибета, являются представителями не только ханьской, но и тибетской национальности [4], и среди них есть весьма авторитетные ученые, например, Гелек, автор трудов в области тибетологии и антропологии [5].

Следует заметить, что сам факт резкого увеличения численности ученых-тибетологов в КНР после 3-го форума по Тибету, а также проводимая всеми доступными средствами широкая кампания популяризации Тибета как «части Китая» свидетельствуют о том, что тибетология стала стратегическим ресурсом строительства «единой китайской нации». То обстоятельство, что ученые тибетской национальности, а не только ханьцы, ведут фундаментальные гуманитарные исследования, служащие обоснованию «единства Тибета и Китая» [6], говорит о формировании в КНР некой единой тибетологической парадигмы. Она совпадает, по сути, с официальной точкой зрения, хотя и выражается не столь прямолинейно, и эту позицию в отношении Тибета разделяет не только большинство тибетологов КНР, но также ряд зарубежных исследователей, в том числе русских [7]. Что касается иностранных журналистов и ученых (А.-Л. Стронг, А.Т. Грюнфельд, М. Паренти, М. Бэйкер и др.), являющихся, по словам С.Л. Кузьмина, «помощниками пекинской пропаганды», то их позиция объясняется не только тем, что проводимая Китаем за рубежом пропаганда, принявшая глобальный характер, «проникает в западное мышление» [8]. Как доказывает немецкий ученый К.А. Хольц, совместные исследования иностранных и китайских ученых проводятся только «приемлемым для КПК образом», ибо многие западные востоковеды имеют в той или иной форме инвестиции от Китая, их связи в Китае приносят прибыль, некоторые западные эксперты по Китаю даже принимают открыто услуги КПК [9]. «Хотелось бы верить, что Хольц сгущает краски, а прокитайская позиция некоторых российских ученых, экспертов, политологов и чиновников не связана с подобными причинами», – пишет С.Л. Кузьмин [10].

«Приемлемая» для КПК точка зрения на историю Тибета и сино-тибетские связи означает также абсолютное неприятие того подхода к истории и культуре Тибета, который представлен книгами и выступлениями Его Святейшества Далай-ламы XIV и позицией тибетской эмиграции в Дхарамсале. Неприятия образа Тибета, рисуемого «сепаратистами», официальный Китай требует не только от китайских специалистов по Тибету, но также от зарубежных ученых. Точка зрения Далай-ламы и многих независимых исследователей Тибета на его историю как историю самостоятельной и оригинальной цивилизации объявляется «мифом». Обвинение Далай-ламы и тибетской эмиграции в мифотворчестве, выдвигаемое официальным Пекином, ныне получает косвенную поддержку в среде западных ученых-востоковедов. С середины 90-х гг. востоковеды стали развенчивать сложившийся на Западе старый образ Тибета как Шангри-ла, а заодно подвергать критике и новые мифы о Тибете, которые, по их словам, творят Далай-лама и другие представители тибетской эмиграции. Так, например, швейцарский тибетолог К. Колльмар-Пауленц считает, что тибетская эмиграция «цепляется за мифический образ Тибета», вместо того чтобы «заново определить и формировать свою собственную историю в качестве действующих актеров». Она пишет, что в своих описаниях тибетской истории тибетские авторы «универсализируют свой частный способ видения» и что их претензии на истину равноправны с другими историческими описаниями [11]. В своей заинтересованности реальной историей Тибета «по ту сторону популярных мифов» и «мифотворчества» Далай-ламы К. Колльмар-Пауленц и другие западные тибетологи нового поколения находят общий язык с китайскими тибетологами.

Т. Лэрд в главе XIII книги «Беседы с Далай-ламой», посвященной истории Тибета и написанной на основе обширного материала, признается, что те, кто в Китае занимается историей Тибета, уклонялись от того, чтобы дать ему интервью для книги, поскольку рисковали свободой. Но и на Западе организация интервью со специалистами по Тибету оказалась для него проблемой: многие отказывались сотрудничать. Один из них объяснил причину отказа так: «Послушайте, нам приходится обращаться за визами для работы в Китае, а всем известно, как болезненно китайцы реагируют на такие факты» [12]. Еще более определенно, чем историки, ученые-политологи на Западе пишут свои книги с оглядкой на Пекин. И тем более правительственные чиновники – не только на Западе, но и в России

– выстраивают политику своей страны в тибетском вопросе, оглядываясь на возможную болезненную реакцию Пекина. Карьеры ученых и чиновников зависят «от виз и доступа к архивам Китая и его лидерам», они знают, «что переход из правительственных офисов на хорошо оплачиваемые должности в научно-исследовательских институтах и университетах им гарантирован, если их высказывания о Китае и его политике в Тибете будут находиться в параметрах, определенных Пекином». Как сказал Т. Лэрду Перри Линк, профессор кафедры Восточной Азии Принстонского университета, «запрет ученому на въезд в Китай оказывает замораживающий эффект на всех других ученых, которые узнают об этом». Иностранные ученые, так или иначе вынужденные придерживаться в своих публикациях господствующей в Китае тибетологической парадигмы, становятся вольно или невольно рупором убедительной пропаганды официальных китайских представлений о Тибете. Тем самым достигается поставленная в 1993 г. в систематизированном докладе о Тибете ЦК КПК главная цель «внешней пропаганды» – использование «высокопоставленных иностранцев» [13].

Учитывая общий политический контекст тибетологических исследований в Китае и международного научного сотрудничества в этой области, бурно развиваемого Китаем, можно сказать, что эти исследования едва ли могут быть вполне свободными от соображений идеологической целесообразности. Идеологическая подоплека научных работ в области культурной и социальной антропологии Тибета открыто прокламируется в публикациях ученых тибетской национальности, работающих в тибетологических центрах КНР, не говоря уже о работах ученых ханьской национальности.

В этом отношении весьма показательно, как специалист в области тибетологии и антропологии Гелек свое исследование тибетской культуры предваряет параграфом «Краткое описание исторических связей между древней тибетской культурой и китайской культурой». Параграф начинается фразой: «Все этнические группы Китая вместе создавали китайскую культуру как единое целое на протяжении её длительного исторического развития», и далее Гелек пишет: «Следовательно, изучение происхождения, формирования и развития всех этнических групп Китая должно способствовать пониманию эволюции китайской культуры как целого и фундаментального единства китайского народа». Он не скрывает, что его работа призвана при опоре на исторические документы, данные археологии, филологии, этнологии и физической антропологии обосновать эту идею и «найти исторические истоки ситуации, которая делает Тибет неотделимой частью Китая» [14].

Среди тибетологических исследований в КНР, ведущихся при активном сотрудничестве с иностранными учеными, выделяется научное направление, которое называется «сино-тибетские исследования в области буддизма», или «сино-тибетская буддология» (Sino-Tibetan Buddhist Studies). О том, что речь идет о новом направлении изучения тибетского буддизма, мы судим на том основании, что появилась новая монографическая серия под названием «Сино-тибетская буддология». Она публикуется Школой китайской классики Ренминского университета Китая и Северо-Американской ассоциацией сино-тибетской буддологии и утверждена Китайским тибетологическим исследовательским центром, а её главными редакторами являются Shen Weirong (Renmin University of China) и Henry C.H. Shu (University of Toronto Scarborough, Canada). В редакционную коллегию серии входят авторитетные китайские тибетологи из Ренминского университета Китая, Китайского тибетологического исследовательского центра, Китайского центрального университета для нацменьшинств, Китайского тибетологического издательского дома, Пекинского университета, Столичного образцового университета (Capital Normal University), Университета Гонконга, Китайского университета (Гонконг). Среди них только два ученых тибетской национальности – Лха-па Пунцок и Драмдуль из Китайского тибетологического исследовательского центра. В редакционную коллегию входят также ученые ряда зарубежных университетов: Tam Shek-wing (The Sino-Tibetan Buddhist Studies Assotia-tion in North America, Canada), Chan Wing-cheuk (Brock University, Canada), Chen Jinhua (University of British Columbia, Canada), Chu Junjie (University of Leipzig, Germany), Christoph Cueppers (Lumbini International Research Institute, Nepal), Franz-Karl Ehrhardt (University of Munich, Germany), Yoshiro Imaeda (Centre national de la recherché scientifique, France), Matthew Kapstein (university of Chicago, U.S.A., École Pratique des Hautes Études, France), Karénina Kollmar-Paulenz (Universität Bern, Switzerland), Helmut Krasse (University of Vienna, Austria), Shunzo Onoda (Bukkyo University , Kyoto), Peter Schwieger (University of Bonn, Germany), Toh Hoong Teik (Academia Sinica, Taiwan), Leonard van der Kuijp, Harvard University, U.S.A.).

Как видим, «сино-тибетская буддология» группируется вокруг китайских ученых, работающих в ведущих тибетологических центрах КНР и на Западе. Главным предметом этого направления являются тесные связи между китайским и тибетским буддизмом, существовавшие – как утверждают его представители – на протяжении истории, с самого возникновения тибетского буддизма. По своему происхождению это научное направление является, вне сомнения, политически ангажированным и призванным служить теоретической основой «патриотического воспитания» тибетцев, в особенности тибетских монахов, в духе «единства Тибета и Китая». Но вместе с тем представителями «сино-тибетской буддологии» уже опубликованы серьезные монографические труды, посвященные сравнительному изучению первоисточников, входящих в китайский и тибетский каноны Учения Будды, которые можно расценивать как серьезный вклад в сравнительную буддологию.

О том, что «сино-тибетская буддология» является новым направлением в мировой буддологии, мы делаем вывод также на основании той характеристики, которую дают своему подходу, принципиально отличая его по предмету и методологии от «индо-тибетской буддологии», его представители. «Сино-тибетская буддология», только начинающая развиваться, также важна, по словам редакторов второго тома исследования текста Майтрейи «Дхармадхарматавибханга» Шэна Вейронга и Генри С.Х. Шу [15], как и «индо-тибетская буддология» (Indo-Tibetan Buddhist studies), как они называют давно сложившуюся парадигму изучения тибетского буддизма в его принципиальной связи с индийским буддизмом. Эту парадигму разделяют как носители тибетского буддизма во главе с Его Святейшеством Далай-ламой, так и признанные историки буддизма и исследователи тибетского буддизма [16].

Как известно из истории распространения буддизма за пределами Индии, тибетский и китайский буддизм относятся к так называемому «северному буддизму» и оба являются направлениями Махаяны. По словам российского буддолога Е.А.Торчинова, китайский буддизм стал результатом встречи буддизма в Центральной Азии и китайской цивилизации в I веке н.э. [17]. Тибетский буддизм появился как иная по сравнению с китайским буддизмом ветвь, ставшая аутентичным продолжением индийского буддизма. Были две «волны» распространения буддизма в Тибете: ранняя – при царе Сронцен Гампо, когда в Тибет пришли Шантаракшита и Падмасамбхава (VIII в.), и поздняя (X в.) – благодаря приходу в Тибет Атиши. Хотя наряду с индийскими мастерами китайские хэшаны (монахи) также сыграли значительную роль на раннем этапе проникновения буддизма в Тибет, после имевших историческое значение дебатов в Самье в Тибете утвердилась, как известно, классическая традиция индийского буддизма, и китайский буддизм больше не играл в истории тибетского буддизма сколько-нибудь заметную роль.

Представители «сино-тибетской буддологии» считают, что, безусловно, тот факт, что индотибетское направление буддологических исследований оказалось очень развитым, имеет конкретное объяснение: прежде всего, причиной явилось то, что базой для изучения индийского буддизма, исчезнувшего в самой Индии, послужил тибетский канон. Поэтому в силу объективных причин исследования в области тибетского буддизма до недавнего времени сводились в западном востоковедении к отрасли индологии. «Даже сегодня, когда тибетологические исследования постепенно стали восприниматься в качестве независимой дисциплины, в Европе, Америке и даже в Японии большинство тибетологических работ все еще ограничено рамками индо-тибетской буддологии» [18]. Как убеждены исследователи сино-тибетского направления, «индо-тибетская буддология» неправомерно отодвинула в тень сино-тибетские связи в истории буддизма – в эпоху Сронгцен Гампо, «золотого века» сино-тибетских связей, и позднее – в эпоху династий Юань, Мин и Цин. По их мнению, китайский буддизм так же, как и индийский буддизм, сыграл важную роль в качестве истока тибетского буддизма. И даже после дебатов в Самье (к. VIII в.) традиция китайского буддизма, хэшанов, «никогда полностью не исчезала из тибетского буддизма», и «неважно, идет ли речь о «Великом совершенстве» (rdzogs chen) Ньигмапы или «Великой печати» (phyag chen) Кагьюпы, – никто не может отрицать влияния китайской традиции чань-буддизма» [19]. С другой стороны, в XI в. тибетский буддизм «проник в китайское общество в Центральной Азии – к тангутам и уйгурам, во времена династии Юань – на территорию собственно Китая, а императоры Мин и Цин были лично заинтересованы в тибетском буддизме». Поэтому, как пишут Шэн Вейронг и Генри С.Х. Шу, «имелись сложные и заинтересованные отношения между китайской и тибетской буддийскими традициями, и их изучение не может на самом деле происходить отдельно» [20].

Толчком к активным исследованиям в области «сино-тибетской буддологии» во второй половине XX в. послужило обнаружение в пещерах Дуньхуана древних китайских и тибетских буддийских текстов, в частности, чаньских текстов, и появление в 1952 г. работы Поля Дюмевиля «Le Concile de Lhasa», вдохновившей тибетологов на изучение передачи чань-буддизма в Тибет. Шэн Вейронг и Генри С.Х. Шу отмечают также вклад в становление «сино-тибетской буддологии», сделанный в 7080-е гг. XX в. некоторыми японскими учеными, в частности Уэямой Дайшуном, которые провели тщательные и детальные сравнительные исследования чаньских текстов. Тибетологи и буддологи, такие как Джузеппе Тучи, Дэвид Сэйфорт Руегг и Самтен Дж.Кармай и другие, также провели «заме- чательные исследования» об историчности «дебатов в Самье» и об элементах чань-буддизма в тибетском буддизме. Но в 1990-е гг., по мнению названных авторов, исследования китайского и тибетского буддизма снова превратились в изолированные дисциплины. А между тем, считают они, изучение дуньхуанских документов, имеющих отношение к существовавшей в Тибете традиции китайского чань-буддизма, находится все еще в начальной стадии. Многие древние китайские тексты и тибетские тексты чаньской традиции еще не попали в поле зрения ученых и не подверглись систематическому изучению. Речь идет также о тибетских текстах, обнаруженных за пределами района Дуньхуа-на, например, в Табо. Среди этих текстов есть более полные рукописи тибетских чаньских текстов, являющиеся копиями дуньхуанских. Это важные древние тибетские тексты, как, например, текст «bsam gtan mig sgron» («Светоч ока концентрации»): систематические заголовки, тематически охватывающие воззрение, медитацию, поведение, а также плод Постепенного Пути, Быстрого Пути, Ма-хайоги, Атийоги. «И не только это, но также изучение истории передачи тибетского буддизма в Центральную Азию и Китай еще не стало на самом деле предметом серьезных исследований. Коллекция Хара-Хото только недавно стала доступной для публики. В этой коллекции мы находим многие тибетские тантрические тексты, которые имеют решающее значение для реконструкции истории трансмиссии тибетского буддизма в Центральную Евразию и Китай на протяжении XI-XIV вв. Короче говоря, сино-тибетские исследования в области буддологии только начинаются. Богатое содержание делает эту дисциплину потенциально такой же важной, как индо-тибетские исследования» [21].

Характеризуя предмет «сино-тибетской буддологии», следует сказать, что он не сводится к изучению истории тибетского и китайского буддизма. Другим важным направлением этой дисциплины, находящейся в процессе становления, является компаративистика – сравнительное изучение тибетского и китайского канонов. При этом, как подчеркивается, важно изучать их вместе, ибо китайский канон содержит более ранний буддийский материал, в то время как тибетский канон – более поздние тексты. В результате изучение их сходств и различий поможет понять, что отсутствует в каждой из традиций. Кроме того, компаративные исследования китайских и тибетских переводов могут, как надеются представители «сино-тибетской буддологии», помочь им исправить ошибки в китайских переводах. Они признают, что в сравнении с тибетскими переводами китайские переводы буддийских текстов изобилуют ошибками. «Хотя в истории китайского буддизма были такие великие переводчики, как Кумараджива и Сюань-цань, имелось также много известных переводчиков, чьи переводы были недостаточно высокого качества. В силу синтаксических и грамматических различий между санскритом и китайским языком даже переводы Сюань-цаня, если сравнить их с санскритскими оригиналами, иной раз очень сильно отличаются от оригинального текста», – пишут авторы предисловия к исследованию Робертсона [22]. Ошибки, допущенные при переводе, не могли не влиять на понимание буддийской доктрины в Китае, следовательно, «сино-тибетская компаративистика» может помочь в распутывании ряда доктринальных контроверз, имевших место в истории китайского буддизма, в частности, разобраться, в чем заключается аутентичное буддийское учение о татхагатагарбхе.

Таким образом, несмотря на решающее значение идеологического и политического контекста КНР для появления во второй половине XX в. «сино-тибетских исследований буддизма» как нового направления мировой буддологии, это научное направление имеет свой предмет и перспективы развития.