Социально-психологические аспекты феномена секуляризации

В первые термин «секуляризация» был употреблен в официальных документах при заключении Вестфальского мирного договора 1648 г., который узаконил произведенную ранее конфискацию церковных земель и церковного имущества¹. Получивший свое начало в период Нового времени процесс секуляризации достиг своего апогея, пожалуй, в ХХ в. Начавшись в XVII в. как процесс разделения административных полномочий между представителями церковной и светской администрации, в ХХ в. секуляризация продолжила процесс разделения двух миров – горнего и дольнего – уже на уровне индивида.

Доведенный до максимальной реализации в своей первой части принцип: «кесарево кесарю, а Б-ожье Б-огу»2 во второй части не получил должного развития в обществе, но, перейдя на микроуровни социального взаимодействия, процесс секуляризации поставил индивида в позицию самостоятельного субъекта выбора мировоззренческой модели. Нормально работающие на макро- и мезоуровнях властные институты на этом уровне теряют способность осуществлять регулятивные функции. Таким образом, на первый план выходят интенции индивида как регуляторы, а предоставление статуса свободного субъекта выбора накладывает неизбежную ответственность его совершения.

В своей книге «Мирской град» Харви Кокс характеризует секуляризацию как процесс взросления, где общество уподобляется вчерашнему подростку, которому приходится самостоятельно выбирать, принимать «взрослые решения»3. Не всегда эти решения являются зрелыми и дальновидными, чаще эгоистические желания превращают свободу в разрушительный «праздник непослушания»4. Вероятно, это происходит от слабой укорененности этических норм во внутреннем ценностном пространстве человека.

Секуляризация, принеся индивиду свободу в определении своих религиозных предпочтений, оборачивается отказом от выбора религиозных ценностей и традиций. Свобода как обязанность совершения выбора и как ответственность за последствия его совершения многим россиянам оказалась не под силу. Социально зрелая личность обладает целостной жизненной философией, создающей ценностную основу его жизни и позволяющей ему достичь полноты самореализации личности1. Цельность жизненной философии предполагает определенный уровень саморефлексии, в т.ч. для совершения выбора отказа от Б-ога или стремления к личным отношениям с Б-огом, как, например, это продемонстрировал Б-ертран Р-ассел2.

Термин «секуляризация»³ чаще всего употребляется в контексте обмирщения общественных институций, и в этом смысле светский характер государства, закрепленный Конституцией Р-Ф, свидетельствует о завершении процесса секуляризации российского общества de jure⁴. De facto почти три четверти россиян заявили о своей приверженности христи-анству⁵. II Ватиканский собор определил секулярность как состояние разделения и автономного существования государства и церкви: «Церковь, которая в силу своего служения и своих полномочий никоим образом не смешивается с политическим сообществом и не связывает себя ни с какой политической системой, является в то же время знамением и защитой трансцендентности человеческой личнос-ти»⁶. Традиционно рассмотрение в одной плоскости религиозности и секулярнос-ти предполагает сравнение влияния этих тенденций на общество.

Трехуровневая модель секуляризации, предложенная Карелом Доббеларе, может быть применена для анализа ситуации в российском обществе7. На макроуровне, или уровне социетальной секуляризации, происходит снижение влияния религиозной нормы и религиозного авторитета. Р-елигия перестает привносить элементы иррационального в общественные отношения; сделанный руками человека и предельно рационализованный мир не нуждается в религиозном сознании с его верой, надеждой и любовью.

Р-елигия приобретает статус хранителя культурных и моральных ценностей, ассоциируясь более с музеем, чем с ответом на вопросы современного общества. Мир осознанный, просчитанный становится расколдованным, однако один из персонажей киноленты А-. Тарковского «Сталкер» с тоской констатирует: «…раньше в каждом доме был домовой, в каждой церкви был Б-ог».

Второй уровень секулярности – мезоуровень (организационный), на котором разворачиваются процессы религиозной «конкуренции» различных течений за влияние на макроуровне, за влияние на государство и социум. Р-елигиозное вынуждено подстраиваться под мир, доказывая, что религиозные представления и ценности актуальны и современны.

Монополизация религиозного экспертного знания православной конфессией спровоцировало насыщение пространства повседневности религиозными и псевдо-религиозными символами. Присутствие высших должностных лиц государства на религиозных службах и битвы экстрасенсов находятся на одной информационной плоскости телевизионного эфира. Наличие «культурного давления» религиозных институтов, с одной стороны, и кризис доверия к общественным институтам – с другой, образует содержание травмирующей для личности ситуации, которая находит свое развитие на следующем уровне секуляризации.

Третий уровень секуляризации – индивидуальный уровень, на котором секуляризация проявляется в неверии и нево-церковленности. В культурно-историческом представлении о евразийском цивилизационном пространстве на территории Р-оссии главенствующей считается ортодоксально-православная религиозная традиция, поэтому представление о себе как о верующем, в частности православном, укоренено в этнических представлениях индивида, и любая информация, представляющая его неверующим, отвергается или искажается при рационализации как угрожающая его этничности.

Идентифицируя себя, человек декларирует тождество между собой и индивидом, группой, общностью, имея в виду общий для них набор ценностей, представлений, поведенческих паттернов. Но, как было показано выше, субъект идентификации подобным набором не обладает, следовательно, мы можем предположить, что идентификация в данном случае, лишаясь своей социологической дефиниции, приобретает дефиницию психологическую, выступая уже как механизм психологической защиты личности1.

Само по себе включение механизмов психологической защиты личности говорит о наличии ситуации, так или иначе несущей угрозу для структур личности2. Е-сли какие-либо переживания вступают в противоречие с представлениями о себе, то они либо отрицаются, либо искажаются при осмыслении до приемлемого для сохранения неизменного представления о себе вида. Именно это, на наш взгляд, побуждает респондентов идентифицировать себя с христианством, следуя стереотипам исторической памяти.

В период с 1990 по 2009 г. доля россиян, заявивших о своей вере в Б-ога, увеличилась почти в три раза – с 24% до 73%3. Е-сли абстрагироваться от цифр, а представить себе масштаб данного явления, то можно сказать, что в каждой квартире живет православный христианин. То есть, человек, знающий основы христианского учения, разделяющий общехристианские принципы и практикующий духовные практики по православному обряду.

Е-сли применить специфический религиозный термин, можно сказать, что мы имеем дело с пробуждением. Здесь уместно применение такой прямой метафоры. Пробуждение означает, что человек провел прошлые годы жизни с закрытыми глазами, словно во сне. Открывая глаза во время пробуждения, человек становится способным адекватно воспринимать окружающую его действительность и соответственно этому действовать, при этом возможно изменение модели поведения человека на прямо противоположную той, что была в прошлом.

В религиозном контексте применение этого термина означает массовое обращение к вере, сопровождаемое массовым практическим применением содержания религиозного учения на уровне повседневности. Таким образом, пробуждение, или массовое обращение к вере, вызывает социальные изменения без каких-либо властных реформ и включения административного, экономического или силового ресурса. Задействованный нравственный потенциал общества дает результат здесь и сейчас, там, где живут и действуют «пробужденные» люди.

Используя в качестве одного из признаков религиозного пробуждения руководство религиозно-нравственным законом в повседневной жизни, можно предположить, что в Р-оссии мы имеем дело с иным, нежели пробуждение, феноменом. Количество информационных сообщений на тему поста, Крещения, Пасхи, иных праздников, массированное освещение в СМИ событий церковной жизни, казалось бы, говорит о подъеме религиозности. Смоделированный СМИ всплеск религиозности проявился только в количестве респондентов, выбравших из предложенных ответов на закрытый вопрос: «Последователем какого мировоззрения или религии Вы себя считаете?» ответ: «Православие».

Создатели фильма «А-збука православия» утверждают, что в Р-оссии из 80 млн чел., определивших себя как православных, всего 2 млн знают молитвы, читают Б-иблию и участвуют в церковной жизни. Словом, это те, кого Р-ПЦ называет прихожанами, остальные 78 млн являются «захожанами», или «не практикующими христианами», т.е. теми, о ком не так просто сказать, что они люди верующие. Е-сли человек не посещает церковь, будучи христианином, то он уподобляется человеку, не посещающему церковь, будучи атеистом4.

Последнее исследование ВЦИОМа, посвященное теме изучения соблюдения россиянами религиозных предписаний, наглядно демонстрирует эту тенденцию. Среди респондентов, считающих себя верующими, 38% не соблюдают никаких религиозных предписаний и ритуалов, 18% затруднились ответить на этот вопрос, 17% посещают церковь и только 7% принимают таинства и молятся5. Самоидентификация человека как православного не позволяет нам говорить о его религиозности, вере, воцерковленности, пока мы не получим ответ на вопросы, описывающие содержательную часть человека православного. Пока мы можем только констатировать, что в массе религиозность россиянина – это религиозность человека, не знающего ничего о своей религии.

Секулярный характер образования во многом обусловливает концентрацию на профанном плане общественного бытия. Отсутствие возможности воспроизводства в образовательном процессе аутентичной сакральной традиции приводит к появлению на выходе подготовленных и компетентных специалистов с мышлением, сформированным дихотомией «сакральное – профанное». Психологически появление подобного рода дихотомии приводит к внутренним конфликтам, поскольку технократическое мышление неизбежно приводит к попытке создания прибора, измеряющего градиент сакрального в жизни человека.

Один из основателей экзистенциальной психологии А-ндрэ ван Каам указывал, что потеря веры начинается с образования, что потеря веры является процессом, который остается вне досягаемости количественных методов, и что этот процесс характеризуется степенью дезинтеграции сакрального и профанного, а не степенью вовлеченности человека в религиозные практики. «Страдает ли интеллектуал от потери подобной интеграции, можно судить не по частоте принятия им Таинств, но, скорее, на основе тщательного анализа его утверждений, когда он рассуждает, например, о психологии, биологии, экономике, социологии или литературе. Е-сли его утверждения детерминистичны, материалистичны, позитивистичны и, стало быть, несовместимы с Откровением, то можно сделать вывод о том, что страдает он серьезно. Значительно хуже, когда он не осознает такого рода несовпадения, что случается довольно часто. Тем самым он способствует десакрализации и секуляризации нашего мира смысла без осознания того, что он делает»1.

Дисбаланс сакрального и профанно- го приводит к формированию ценностных моделей, в которых сакральному отводится место рядом с этническими атрибутами – мифами и фольклором. Внутренний конфликт, спровоцированный данным дисбалансом, порождает разрыв ценностных связей между поколениями, которые осуществляются в рамках передачи и усвоения сакральных традиций.

Феномен неверующих детей у верующих родителей встречается с библейских времен. Например, царь Давид, потом его сын Соломон, потом его внук Р-овоам. Все они представляют убывающую последовательность приверженности вере. Давида знают как автора прекрасных псалмов, Соломон известен уже только как мудрейший человек, а про Р-овоама мы не знаем ничего, что могло бы отличить его от любого другого человека – ни веры, ни мудрости2.

Вспомните стихотворение Эдуарда Б-агрицкого «Смерть пионерки»: дихотомия «старое и новое», «мама и дочь»3. Смертельно больная девочка отказывается надеть крестильный крестик, несмотря на слезы и уговоры своей матери. Можно сказать, что болезнь и идеологическая насыщенность информационного пространства 1930-х гг. изменила сознание девочки, но, скорее, нет. Девочка идентифицировала себя как пионерку, а пионерка не может носить крестик. Р-ебенок, обретая собственную веру, не выбрал веру родителей.

Имея несомненные позитивные последствия, разворачивание процесса секуляризации оказалось для современного общества вызовом, на который еще предстоит ответить. Историческая длительность развертывания этого процесса указывает на достаточную степень проникновения его на все уровни социального взаимодействия. Осознание завершения взросления человеческого общества выражается не столько в наличии всеобъемлющих объяснительных концепций философского или социально-психологического плана, сколько в принятии индивидом ответственности за свое экзистенциальное развитие.