Социальный статус культа кугурака у марийцев

Процесс демифологизации бытия представляет собой сужение пространственной модели мира до элементарной точки. Конечным ее этапом является человек — непосредственный носитель и «элементар- ная клеточка» общества. Другими словами, «секуляризация мифа» привела к «открытию» социально значимого субъекта, концентрированно выражающего в себе всю глобальность мироздания. Социально значимый, обобщенный и в значительной степени идеализированный субъект мыслился при этом не иначе, как мифологический эквивалент понимания личности вообще. В связи с этим следует согласиться с утверждением А.Ф.Лосева о том, что сущность религии есть таинства... Таинства же — суть формы субстанционального утверждения личности как таковой в вечности1

Суверенная личность в эпоху раннего средневековья еще не стала, да и не могла быть объектом внимания. Хотя идея личности, пусть еще в рамках религиозно-мифологического понимания, уже сложилась. Мифологически воспринимаемая личность — это субъект, выделившийся из числа других людей, обладающий исключительностью, индивидуальностью благодаря своему положению в структуре общественных отношений. Именно такого рода субъект был достоин занять соответствующее место в жизненном пространстве социального мира. Только социализированная ойкумена могла в качестве таковых выделить личности, уподобляемые горным вершинам. Таковыми являются Турек кугуза, Арын патыр, Карман курык кугыза, Юл умбал кугуза и т.п.2 К их числу относится и Курык кугыза —

КАЛИЕВ Юрий Алексеевич, доцент кафедры философии Бирского государственного педагогического института, кандидат философских наук.

другое наименование Чумбулата3. Отождествление кугыра-ков с отдельными всхолмлениями и ассоциирование впоследствии их с духами этих объектов свидетельствует о том, что природный мир воспринимается уже как социально освоенный с его антропоморфизованными знаковыми ориентирами. Таким образом, окружающее пространство представлено не как однородно воспринимаемая реальность, а как социально обозначенные субъектно маркированные природные объекты. Перед нами вырисовывается антропо-морфизованное понимание пространства. Это не просто очеловеченное, окультуренное пространство, оно включено в ткань социальной реальности, т.к. воспринимается как поле реализации мирских отношений. Вот почему его следует обозначить социализированным пространством.

Социализированное пространство представляется в виде этапа, аспекта понимания социального пространства. Социализированное пространство при этом выглядит как сетка со свойственными ему элементами (в нашем случае мерами), или другими социальными ориентирами, соединенными в некую упорядоченную структуру на основе какого-либо принципа. Подобное организованное, упорядоченное понимание окружающего в соответствии с иерархией культовых объединений, таких как еш (семья), тукым (род), кумыж (околоток), урмат (племя), тиште (религиозно-территориальная группа), мер (религиозно-территориальное объединение), выражающих различные степени единства народа, и явилось основой перехода на качественно новую ступень исторической общности — на этап формирования феодальной народности. Организующей, «цементирующей» и идейной основой этого процесса стала социальная составляющая марийского язычества — культ Кугурака.

Формирование понимания о социальном пространстве — следующий этап в развитии общественного мышления. Оно явилось результатом понимания сопричастности людей к социальному пространству. Это структурированно воспринимаемый в соответствии с социальным бытием мир жизнедеятельности людей. В нашем случае оно еще несет реликты этнической ойкумены, да и возникло на основе такого понимания окружающего. Уникальность в формировании идеи социального пространства для марийцев состояла в том, что они должны были осознать его как свою новую родину. Ведь здесь они были все еще чужаками. Автохтонное население, проживающее тут и известное марийцам под названием овда, наводило на них ужас своими проклятиями. По поверьям, результатом этих проклятий являлись исчезновение деревень на новом месте поселения, гибель людей. Овда, по представлениям марийцев, были мистически связаны с данной территорией. Их нельзя было прогнать — они имели «вывернутые назад ступни», т.е. в любом случае, согласно народным поверьям, возвращались назад, куда бы не уходили. Да и потом они не исчезли, а стали невидимыми4. Поэтому идея внутренней взаимосвязи с окружающей ойкуменой, социальной адаптации к природе приобрела значимость. Окончательно она реализовалась в культе Кугурака, в рамках освоения и понимания через этот религиозно-мифологический феномен окружающего.

Но сама идея адаптации, а затем и вписанности этнически воспринимаемого социума в природно-ландшафную реальность заключает более глубокий смысл. Он обнаруживается в наличии таких социальных ориентиров, как гора и река (речка). Подобные фетиши являются непременными атрибутами восточно-марийских поселений. Они в миниатюре повторяют священную гору Чумбулата и реку Вятку как важнейшие сферы пребывания Кугыена и Вичыудыр на их новом месте обитания. Это не просто стремление воспроизвести микромодель сакрального, а значит социально освоенного и этнически породненного пространства. Тут проявляются способ понимания и образ мышления людей. Столь широкая распространенность этого явления свидетельствует о более глубоком восприятии культа Кугурака. Перед нами не что иное, как культ родины, родной земли, опять-таки осмысленный в соответствии со средневековой традицией понимания природной или социальной реальности. Согласно М.Элиаде, «...мир, окультуренный руками человека, подлинен только в той степени, в какой он подобен своему внеземному прототипу. Только в том случае освоение новооткрытых земель наделяется реальностью и значимостью, неосвоенное пространство сначала „космизирует-ся“, затем заселяется»5. Однако значимость культа не ограничивается только этим обстоятельством, т.к. изменилось идейное основание мифологического. Если предшествующая система миропонимания базировалась на нравственных началах, то теперь определяющим в его содержании становится мистически осмысленный социально-регулятивный принцип. Социально-регулятивное включает в себя, кроме прочего, и элементы социального произвола, которые не всегда имеют рациональное основание, поэтому и не поддаются рациональному объяснению. Отсутствие рационального, равно как и нравственного, в социальном насилии, принуждении создает возможность мифологизации социальной реальности. Насилие, гнет, завоевание, иго не имеют нравственного содержания. Они основываются на попрании моральных принципов. Беспринципность как норма жизнедеятельности, основанная на отсутствии какой-либо ответственности за содеянное, снятие всех ограничений создают возможность произвола. Поскольку это — надобщественный субъект, то и дейстия его не могут быть описываемы в рамках традиционного понимания нравственного. Его поступки — выше общественно значимого нравственного принципа. Следовательно, подобный субъект абсолютен в своих поступках и делах. Вот почему он занимает равнозначное с Богом место с той лишь разницей, что сфера его действия ограничена пространством социального мира. Не случайно Кугурака обозначали не иначе как социального бога — Мер юмо.

Итак, в рамках культа Кугурака обнаруживается ряд явлений, непосредственно связанных с социальной действительностью, и это проявляется не только как мифологизация социальной реальности, но еще в большей степени как формирование новой парадигмы в восприятии окружающего. Оно выражается в мифологизированном представлении о социальном времени и социальном пространстве. Поэтому его можно было обозначить как социальное бытие мифологического, точнее, объяснение социальных явлений и процессов на основе наличного духовного опыта. Однако такое понимание еще не является исчерпывающим и не в полной мере отражает суть перемен в общественном сознании народа. В действительности произошел переход не к мифологическому, а к религиозно-мифологическому пониманию социальной действительности. Религиозно-мифологическое бытие — данность, далеко не равнозначная поня- тию мифологического бытия. Дело в том, что оно охватывает лишь область социального. Тогда как остальные составляющие мира выпадают из этого поля зрения. К тому же не все социальное бытие подпадает под сферу действия культа Кугурака. Область его функционирования ограничена лишь абсолютным социальным бытем, реальное социальное бытие так же, как и прежде, представляется как актуальная данность. Поэтому и поле действия Кугурака распространяется из социального сверхбытия, так сказать, абсолютной социальности, на реальное, подчиняющееся обыденной, а значит, земной пространственно-временной определенности.

Следовательно, при этом модель социального мира понимается не как единая целостность, а как бинарная конструкция реального и трансцендентного. Поэтому и социальный мир видится не как мифологический, а как мир, воспринимаемый через призму религиозного сознания. Это дает нам основание рассматривать его как мифологизированное социальное бытие. Но если в культе Кугурака мы находим мистифицированное и мифологизированное понимание социального бытия, то что же тогда представляет собой комплекс этих религиозно-мифологических воззрений? В чем их социальный смысл? Поскольку этот культ — факт общественного сознания, то мы вправе рассматривать его как специфическую форму сознания. Учитывая, что она направлена на социальную реальность и является своеобразной формой отражения явлений на определенном этапе общественного развития, ее следует обозначить как форму исторического сознания.

Действительно, здесь мы обнаруживаем характерные признаки исторического сознания. Ведь рассматриваемый культ фиксирует начало социального времени. Таковым является время правления легендарного Чумбулата. Иначе говоря, история при этом получает свою исходную точку. Последующее развитие событий уже соотносится с ней. Это уже не этническое время, не мифологическое, не абсолютное, а время, не снятое из своей реальной определенности. При этом в рамках такого понимания мы сталкиваемся с земным временем, земными событиями. И, как результат, время здесь имеет уже две формы бытийствова- ния: реальную и трансцендентную. Чумбулат пребывает как в реальном, так и в сверхъестественном мире. Он одновременно соотносится как с нашим земным временем, так и с трансцендентным. Он пребывает как в вечности, так и во времени, как в бытии, так и в небытии. Наличие двух форм мерности протекания исторических событий и есть констатация социального времени. Ведь история связывает настоящее и прошлое как разные действительности, относящиеся к тому же к разным временным планам.

Если этногенетический миф свидетельствовал о формировании самосознания исторической общности древних мари, то становление язычества означало форму культового закрепления данного единства. Культ же Кугурака необходимо, на наш взгляд, считать уже историческим самосознанием, осознанием своего социального бытия, бытия не просто этноса во времени, а в определенной системе социально-классовых отношений. И это самосознание воплотило в себе через призму религиозно-мифологического осмысления весь круг исторических реалий и перипетий становления новой исторической общности — марийской феодальной народности. Как религиозно-мистический феномен, культ Кугурака выполнял специфические функции исторического сознания, осуществляя «связь времен» реального — настоящего и потустороннего — прошлого, бытия и инобытия. В этом смысле культ Кугурака выступал в качестве «ретроспективы, необходимой для перспективы»6 этнического, культурного и социального развития марийцев. Поэтому он и явился универсальной социальной идеей, сыгравшей важную роль в консолидации и этнической идентификации народа в феодальную эпоху.

Данный культ всегда играл важную роль в духовной культуре марийского народа. И после уничтожения в 1832 г. священного для марийцев Камня Чумбулата, где, по преданию, он был захоронен, и запрета устраивать языческие моления вплоть до 90-х гг. XX в. продолжались тайные священнослужения.