Социобиология или биосоциология: чем они отличаются применительно к происходящему в новых поколениях?

Социобиология как обозначение определенной отрасти биологии у нас относительно хорошо известна. Обычно отмечается, что термин принадлежит Эдварду Осборну Уилсону, что введение термина относится к 1975 г. и связано с фундаментальной и открывающей новые перспективы исследования человека книгой «Социобиология» этого американского этномолога [36]. Уилсона принято называть среди крупнейших этномологов [26], возможно, поэтому его книга встречена была с особым вниманием, а в том, что касалось человека, нередко нелицеприятной критикой. Был, в частности, критически отмечен ее сдвиг к социал-дарвинизму [1], что касается по сути только главы 27 «Человек: от социобиологии к социологии» [38]. Уилсона обвиняли в злоупотреблении биологией [34]. Возникали даже публичные скандалы со студентами (поливание автора водой из кувшина под скандирование соответствующих лозунгов и т. д.). Некоторые исследователи считали, что попытка биологизировать социологию (а по сути вновь поставить вопрос о человеке как биологическом существе) закончилась неудачей [32].

Тем не менее книга Уилсона многократно переиздавалась и считается своего рода классикой в миро- вой биологии, а в предисловии к ее 25-му академическому изданию подчеркнуто, что исследования в области генетики человека и нейробиологии укрепили доводы автора в пользу биологической природы человека. Он уточнял: «Социобиологию часто называют эволюционной психологией, которая за последние четверть века приобрела свое поле исследования, опираясь на теорию и данные из биологии и социальных наук» [37]. Эти позиции оспариваются до сих пор, и генетические доводы эволюции видов не убеждают, например, Ричарда Докинса и возглавляемого им научного лагеря, который противостоит Эдварду О. Уилсону и его соратникам в науке, и эта борьба вышла за пределы страны [35]. Критика не смутила автора, он продолжает развивать свое направление, что нашло отражение в его интервью 2014 г. [38]. «Социобиология» Уилсона, по его собственному мнению и по мнению его сторонников, закрепила новый подход к синтезу наук о природе и обществе, а сам термин обозначает систематическое исследование биологической основы социального поведения.

Но в научном сообществе социобиология остается под подозрением, которое в определенном смысле понимается и как опасность ее использовать в политическом аспекте (например, социолог из Гарварда У. Се- герстрале предположила в своей критике социобиологии, что эта научная дисциплина имеет либеральные политические последствия и автор идеи пытается их перенести на человеческую природу [33]. Появление биосоциологии — один из ответов на отмеченные неясности и подозрения. Но не только в этом дело: повод для перестановки частей сложного слова не может быть исчерпан столь ничтожным для науки обстоятельством. Мы стремимся в этой статье, во-первых, прояснить некоторые обстоятельства появления и смысл термина Уилсона (здесь в нашей науке немало домыслов и искажений), во-вторых, увидеть, в чем биосоциология ближе подошла к пониманию того, как в новых условиях молодежь предопределяет возникающие социальные практики, развитие которых может пока только угадываться как события будущего, и как от этого зависит межпоколенческая дифференциация общества.

Социобиология: эволюционизм Э. О. Уилсона

Надо уточнить детали, тогда многое в утверждениях Уилсона станет яснее. Социобиология не возникла как термин в 1975 г., в этом качестве известна по крайней мере с 1940-х годов, а как синтетическая теория эволюции еще раньше [22]. У автора книги с названием «Социобиология: Новый синтез» она продолжает линию его книги 1971 г. [35]. В известной мере путь к этому пониманию разнообразия видов, который сложится у Уилсона раньше, в 1960-е годы, когда вместе с математиком Р. Макартуром он формировал теорию островной биогеографии (теория эта, признаваемая многими главным достижением Уилсона в биологии, утверждала, что на любом острове будет обнаружено меньше видов, чем на материке, равном этому острову по площади и в тех же местах обитания [31].

Будучи фундаментальным трудом об обществах насекомых, прежде всего о муравьях, книга 1971 г., с одной стороны, характеризует экологию, динамику численности и социальное поведение множества видов общественных насекомых, а с другой, уже строится на социобиологической основе. Позже Уилсон продолжил это специализированное направление исследований, и его работа по муравьям, написанная вместе с биологом Б. Хёльдобнером, была удостоена Пулитцеровской премии [26], но первая из двух таких премий, очень почетных в США, была получена Уилсоном вовсе не на монографию 1975 г., а за книгу 1978 г., к которой мы еще вернемся. А пока отметим, что в работах по социальным насекомым (в фундаментальной соавторской монографии «Муравьи» 1990 г., а также в книгах о муравьях, термитах, пчелах, осах и т. д.), появившихся после книги 1971 г., автор исходил из оснований социобиологии и показывал, что сложные функциональные отношения, которые управляют такими насекомыми и определяют жизнь в их колониях, формируются эволюционно как суперорганизм и выражают стремле- ние природы к разнообразию видов, хотя деятельность человека все время уменьшает это разнообразие. Красота, элегантность и необычность обществ насекомых связывалась авторами с природным эволюционным процессом [27]. В книге о разнообразии видов [40] Уилсон подчеркивал, что человек потребляет от 20 до 40% солнечной энергии, чем усиливает конкуренцию живых существ Земли за нее [41], так что в ближайшие тридцать лет «мир потеряет не только половину своего лесного покрова, но почти половину лесных видов» (Idid.: 278). Он выражает восхищение биоразнообразием (Idid.: 35) и подчеркивает, что оно эволюционировало миллиарды лет и определяет стабильность окружающей среды, именно эта «сборка жизни» и создала наш мир (Idid.: 15). Уилсон попытался объяснить, как возникло и изменялось во времени это разнообразие, и исследовал массовое вымирание видов, вызванное деятельностью человека по разрушению созданного природой «театра эволюции».

В духе первой книги подготовлен совместно с М. Хосе Гомесом Дураном труд 2010 г. «Царство Муравьев», где, в частности, дана краткая биография одного из ранних этномологов испанского ботаника Хосе Мутиса, разработавшего оригинальную систематизацию муравьев, с которыми он сталкивался во время изучения Южной Америки [41]. В следующем году вышла книга Уилсона в соавторстве с Б. Хёльдобнером о муравьях-листорезах, где поставлен важный вопрос о формировании на основе инстинктов цивилизации [28]. Наконец, в 2016 г. Уилсон выдвинул идею, что падение биоразнообразия может быть смягчено путем передачи половины планеты под заповедные зоны, где нет человека, зато процветает остальная жизнь на Земле [43].

«Социобиология», таким образом, — вторая книга научного триптиха. На живых организмах Уилсон показал, что у социального поведения есть биологические основы. Он их осмыслил как биологические принципы, на которых строится жизнь в любых животных сообществах, человеческих в том числе, и это результат эволюции. Хотя Уилсон утверждал, что поведение человека генетически обусловлено лишь на 10%, а в остальном оно соотносится с окружающей средой, критика относилась не к муравьям, где Уилсона признавали мировым экспертом, а именно к людям. Тезис, что человек в своих действиях подвержен биологическим законам, что и порождает его агрессивность, сексуальность и этику, вызвал осуждение со стороны видных ученых по широкому спектру дисциплин как попытка оправдать вредное или разрушительное поведение и несправедливые социальные отношения в человеческом обществе. Но вывод Уилсона в конечном счете был затронут мало, а он состоял в том, что социобиология и эволюция дают принципы для объяснения социального поведения социальных насекомых и других животных, включая человека. Он утверждал, что все поведение животных, в том числе и человека, является продуктом наследственности, экологических стимулов и прошлого опыта, и что свобода воли является лишь иллюзией. В целом это и означало, что социобиология выступает как новое научное направление (не случайно Уилсона называют в конце 2000-х годов «отцом социобиологии» и «отцом биологического разнообразия» [23]. Но и сомнение в том, что социобиология — это «новый синтез», многократно воспроизводились [9, 10].

В третьей книге триптиха «О природе человека», которая появилась в 1978 г. и была в 1979 г. отмечена Пулитцеровской премией за особый вклад в науку, Уилсон от частного для себя вопроса о биологическом основании человеческой жизни перешел к тому, что этот вопрос в ключе социобиологии стал для него главным [38]. Он и в этом случае опирается на социобиологию, которая, по его мнению, призвана научно обосновать несостоятельность просвещенческого подхода к человеку как к «чистой доске» («tabula rasa»), согласно которому человек рождается без каких-либо врожденных знаний (Idid.). Уилсон утверждает в этой своей третьей книге, что на человеке эволюция оставила такие следы, как щедрость, жертвенность, поклонение и использование секса ради удовольствия. Исходя из этого он, в частности, предлагает социобиологическое объяснение гомосексуализма как древнего и благотворного механизма сохранения вида, что не встретило особого возражения. Но для многих Уилсон предстал как расист, женоненавистник и лицо, сочувствующее евгенике. В этом противоречивом контексте мнений автор пребывает и сегодня: с одной стороны, Уилсона всячески возвеличивают, и, например, в 2011 г., журнал «Time» назвал его книгу «О природе человека» в числе 100 лучших и самых влиятельных книг, написанных на английском языке с 1923 г., отмечено и то, что автор не стремится использовать социобиологию для укрепления традиционной роли полов, а, с другой, Уилсона ниспровергают, нередко его же коллеги, которых он встречно именует шарлатанами.

Линия книги «О природе человека» представлена Уилсоном в ряде последующих книг: они характеризуются как детерминистские представления о поведении и смысле человеческого существования, что нашло в них последовательное воплощение. В книге «Совпадение: Единство знания» он говорит о биологических основах поведения человека, которые называет «генетическим поводком» [39]. Иначе говоря, социобиологический смысл такого определения заключается в том, что все социальное поведение животных, человека в том числе, регулируют эпигенетические правила, сложившиеся в результате эволюции.

В книге «Смысл человеческого существования» [42] Уилсон показывает человека как вид в эволюционном континууме и утверждает, что человечество большую часть своей истории не связывает с биологическими факторами, которые по незнанию об их действии оказываются в тени влияния на формирование общества фактора культуры. Он называет «проклятием палеолита» то, что генетические приспособления, которые хорошо работали в течение миллионов лет, все чаще мешают в го- родских условиях глобального и технонаучного общества (Ibid.: 180). Примитивные импульсы выживания во многом определяют историю человечества, но при конечной ничтожности видов во Вселенной человек путем дальнейшего научного поиска способен более полно понять себя в космическом масштабе.

В итоге обзора, очень неполного (Уилсону принадлежит более 30 книг), можно прийти к выводу, который сделал известный антрополог Д. Э. Браун, что «социобиологи были бы более убедительными, если бы они ограничивались объяснением универсалий, а не пытались показать, что практически все, что люди делают, как-то увеличивает их репродуктивный успех» [24].

Главное же состоит в том, что Уилсон продолжает развивать дарвиновскую теорию эволюции, применяя ее не только к отдельным живым существам, а ко всему живому миру, включая и человека, и показывая, как под влиянием окружающей среды и генетики формировались социальные свойства общественных животных, как в целях выживания вида шел отбор, единицей которого является ген, основной элемент наследственности, по Уилсону. Что касается использования родственного отбора при объяснении поведения общественных насекомых, то в одном из интервью он подчеркивал: «Новый взгляд, который я предлагаю, заключается в том, что это был выбор всей группы вместе, и эту идею сначала в самых общих чертах сформулировал Дарвин» [25].

По прошествии лет не ясно, что вызывало в отношении социобиологии шквал критики. О ней писали, что в ее положениях есть потенциал стать религией научного материализма, автора высмеивали за концептуальную путаницу, сциентизм и антропоморфизацию генетики. В то же время социобиология способствовала возобновлению интереса ученых к природе и воспитанию, хотя для многих это было неприемлемо.

Сегодня позиции Уилсона не кажутся столь шокирующими, какими они кому-то казались в 1975 и тем более в 1978 г. Эволюция по-дарвиновски и даже элементы социал-дарвинизма не раздражают так, как десятилетия назад, но они не позволяют ответить на вопрос, как случилось, что миллиарды лет успешной эволюции растительного и животного мира оказались в течение десятков лет почти стертыми новыми поколениями людей, которые сами могут скоро стать заложниками постчеловека и для этого не потребуются миллиарды лет эволюции с выживанием вида, естественным отбором и т. д. Возможно, в социобиологии не следует искать ответы на то, к чему она в силу авторского замысла не приспособлена, а учитывать ее достижения в том, что она убедительно показывает, а именно в том, что эволюция человека основывается на биоразнообразии, сама человеческая изменяемость лишь частично генетически предопределена, а окружающая среда требует развития у людей адаптационных механизмов, закрепляемых длительными социальными практиками, и в этом они подобны всему животному миру.

Биосоциология молодежи: особенности развития

Социобиология Э. О. Уилсона интересна, но на некоторые вопросы, как было выше замечено, не отвечает. Академик PC МАН К. С. Хруцкий, редактирующий журнал «Биокосмология — нео-аристотелизм», вокруг которого собираются исследователи из России, Китая, Южной Кореи, Греции и других стран, справедливо говорит о несоответствии «современных интеллектуальных оснований, главных ценностей и стратегических приоритетов» вызовам и реалиям нашей эпохи, «что создает определенно недопустимое и опасное положение вещей» [18]. Попытки искать ответы в прошлом, обращение к Космосу — характерная черта преодоления этого несоответствия логической конструкции науки и того, что мы, вслед за академиком PC МАН И. И. Ильинским, называем Происходящим [5, 6], т. е. того, что неразрывно соединяет повседневность и события, нередко и мирового масштаба, внешние для человека,.

Биосоциология — одна из таких попыток, и определенный ее смысл связывается с группой ученых, работающих в области биокосмологии и ориентированных на нео-аристотелизм. В. Г.Шолохов в этой связи отмечает: «Биоcоциология — это наука о человеческом обществе с позиции философии Аристотеля. Необходимость использования нового по форме, но самого древнего по существу, подхода вызывается тем, что социология до сих пор не имеет однозначного понимания и разделена на множество так называемых «социальных наук»… философия Аристотеля позволяет согласовать все три уровня познания общества без обращения к «божественному» началу» [40]. Эта ветвь биосоциологии обращается к идее В. И. Вернадского о ноосфере, в нео-аристотелизме и его трактовке биосоциологии такое обращение не случайно. Интересный поворот дает поиск условий перехода биосферы в ноосферу через коэволюционное взаимодействие общества и природы [30]. Мы еще вернемся к теме ноосферы, а пока отметим, что в рамках данного направления иначе поставлена и проблема преемственности и смены поколений: эволюция в ней не выглядит как последовательный процесс, теоретически (и математически) обосновывается пересечение поколений [4], что с точки зрения биосоциологии очень важно. Авторы пишут: «Далеко не все последовательные шаги развития объекта произвольного вида можно представить как соединенные «встык» (т. е. сменяя друг друга). Если развивающийся объект представляет собой последовательность сменяющихся — посредством череды (смены) поколений — относительно короткоживущих элементарных составляющих, то возникает более сложная схема, объединяющая соответствующие шаги/этапы жизненного цикла этих составляющих «внахлёст» (т. е. синхронно и параллельно)» (там же: 78).

«Внахлёст» поколения связаны не только в древние эпохи, хотя изучались и моделировались именно они.

Многое становится яснее и с позиций биосоциологии, которая имеет другой источник — социологию молодежи и связана с тезаурусным подходом, а именно биосоциология молодежи [12, 13]. Как и в других случаях, биосоциология молодежи трактуется как вытекающая из неразрывной связи биологического и социального компонентов в жизни человека и человеческих сообществ (социальных общностей). Она видит своей важной задачей «выявить возможные трансформации общества через накопление в новых поколениях критической массы биологических и интеллектуальных (под воздействием факторов внешней среды обитания и вызванных искусственными средствами), а также социокультурных изменений» [11]. С этих позиций проясняется и ближайшая история (например, сложившиеся из наблюдений за студенческим бунтом 1960-х годов положения Маргарет Мид о постфигуративной, кофигуративной, префигура-тивной культурах), и, что важно для всех, но плохо поддается формализации, — будущего человека и человечества.

Здесь многое не вполне ясно, как не ясно само будущее, которое может стать Происходящим и даже повседневностью для новых поколений, но может ими и не стать. Будущее вряд ли может быть предметом интерполяции, из эволюционизма Ч. Дарвина здесь мало что становится понятным в последние годы, когда культурная дистанция между поколениями нарастает, возрастной разрыв одновременно означает разрыв в освоенных информационных технологиях, новые поколения, а они в ключе средств коммуникации составляют поколения не социальные (в 30 лет), не биологические (в 25 лет), а социокультурные (в 5—7 лет дистанции), которые не только в определенных аспектах не понимают друг друга, но уже не могут освоить возникающие прямо на глазах социальные практики, которые легко даются более молодым (тем, кто «родился с мобильником в руке»). Это касается не только старших поколений, освоивших социализационные нормы и применяющих их к младшим как веками было заведено, но и младших, которые в социальном смысле пока не дифференцированы внутри и занимают общую социальную позицию, закрепленную законодательством и этикой старших поколений, а в информационном уже такая дифференциация произошла, и с ними прежде всего, хотя и в разной мере, ноосфера устанавливает прямую связь, а сама ее идея наполняется реальным содержанием. Как подчеркивал В. И. Вернадский, «Человек впервые реально понял, что он житель планеты и может — должен мыслить и действовать в новом аспекте, не только в аспекте отдельной личности, семьи или рода, государства или их союзов, но и в планетарном масштабе» [2].

Обращение к В. И. Вернадскому и учению о ноосфере и в этом аспекте биосоциологии уместно, поскольку субъектная организация знания, присущая тезаурусному подходу, определяет направленность знания индивида на ту картину мира, которой он придерживается, и которая, таким образом, — несмотря на то, верная ли она или иллюзорная — выступает как основа ориентации в окружающей среде и достаточна, если эта ориентация поддерживает жизнеспособность [14]. Этим определяется и то, почему мы говорим не о повседневности новых поколений, а о Происходящем: повседневной может быть жизнь в условиях мировых событий (войны, революции и т. д.), но понятие повседневности, принятое в современной социологии, сглаживает углы рутинности, с одной стороны, и события, впервые случившиеся в индивидуальной жизни молодого человека и определившие его судьбу, хотя они вполне обычны для человечества и даже отдельного народа, социальной группы (поступление в вуз, первая любовь, первая манифестация и т. д.), с другой. Тезаурусный подход не ставит здесь понятийного забора, поскольку для него важны концепты, а не понятия в чистом виде, значит — важны образы, эмоции и т. д.

Характерная для биосоциологии в этом варианте деталь: эмоции могут передаваться в дистанционном бесконтактном взаимодействии, и это свойство не только человека, но и определенной части, а, может быть, и всего животного мира (биообъектов). В 1999 г. известный физиолог, академик (много лет возглавлявший РС МАН) К. В. Судаков с коллегами опубликовал результаты опыта, проведенного на кроликах породы шиншилла. Опыт показал, что примерно на расстоянии до 44 м фиксируются объективные показатели дистанционного бесконтактного взаимодействия части животных, особенно имеющих родственные связи. К. В. Судаков пишет: «На основании имеющихся данных научной литературы можно предположить наличие в окружающей атмосфере Земли специального информационного поля, с которым все живые существа, включая человека, способны взаимодействовать, природа которого все еще остается неизвестной» [17]. Судаков в этом предположении ссылается на работы В. И. Вернадского [3] и его последователей В. П. Казначеева и Л. П. Михайловой [7]. Это предположение основывается на представлении, идущем от научных идей В. И. Вернадского, что наряду с белково-нуклеиновой формой жизни есть и атомно-полевая форма организации живого вещества, в которой ведущая роль принадлежит слабым электромагнитным излучениям [8]. «Полевая форма организации живого вещества… выполняет роль своеобразного интегрального интеллекта, определяющего эволюционное развитие земной формы разумного живого вещества» [17].

Наличие этого типа связи не воспринималось, пока новые информационные технологии не сделали его очевидным. В науке, социологии в частности, оно нашло очень скромное выражение, поскольку старшие поколения в своих тезаурусах их не отразили и не нуждаются в этом в ориентационных целях. Но биосоциология молодежи их обойти не может и не должна: новые поколения в техномире не знают границ, в том числе и эмоциональных, ориентируются и формируют социальные практики на других основаниях дифференциации. Это — противоречивый и нелинейный процесс, поэто- му многое делается по ранее принятым образцам, но очень быстро фантастическое будущее становится Происходящим. Надо быть готовым к тому, что «развитие человеческого общества неуклонно движется от генетического способа передачи наследственной информации к обогащению информационных голографических экранов больших космических систем — созданию космического хранилища общественного и индивидуального знания — Космического разума» [16]. Такие изменения и породили научное направление, в основе которого не социальная жизнь биологического разнообразия (т. е. социобиология), а социальные последствия превращения человека в биообъект, который и живет иначе, и мыслит иначе (биосоциология).

Заключение

Происходящее в новых поколениях требует обращения и к эволюционным механизмам природы, и к информационным ее основаниям, оно нуждается в понимании того, каким будет человек и человечество, когда эти поколения вполне и массово проявят свои черты, а это уже не будут привычные нам и веками повторяющиеся свойства человека доиндустриального, индустриального и первых десятилетий постиндустриального общества. Человек не константа природы, как ее (и человека в ней) принято понимать, он конструируется разными путями, в том числе и с помощью биомедицинских средств [19, 20]. Он способен стать чем-то иным, но станет ли иным вслед за этими изменениями и само общество? Некоторые свойства общества, связываемые с новыми коммуникативными технологиями, надо признать временными и обратимыми. К ним, например, относятся глобализация, либерализация половой морали, потеря роли государственных границ и т. д. Но выход к масштабам ноосферы этими колебаниями вряд ли изменить, он становится главной чертой Происходящего, а для новых поколений и повседневного опыта.

Когда мы приходим к мысли, что ноосфера есть тезаурус в его предельном выражении, то опираемся на ту концепцию биосоциологии молодежи, которая позволяет за разнообразием новых поколений, даже за «синдромом Бивиса-Батхеда» видеть общее движение к обновленному носителю информационных импульсов.

В этом биосоциология в ее тезаурусо-ориентированном варианте ближе подошла к пониманию того, как в условиях Происходящего молодежь предопределяет возникающие социальные практики, которые еще только предстоит освоить и включить в поле исследовательской работы.

* Статья подготовлена при поддержке РНФ, грант №15-18-30057.

* This article was prepared with the support of the RSF, grant 15-18-30057.