Согласие Российской Федерации и Исламской Республики Иран по урегулированию вооруженного конфликта в Сирии

В ооруженный конфликт на территории Сирийской Арабской Республики со всей очевидностью продемонстрировал не только какие именно государства стремятся к установлению мира в таком взрывоопасном регионе, как Ближний Восток, но также и то, какие страны могут по-настоящему считаться союзниками Российской Федерации.

Нельзя не признать, что роль международных организаций в урегулировании вооруженного противостояния в Сирии крайне низка. Касается это даже ООН, которая, по замыслу своих создателей, и должна была заниматься решением такого рода проблем. К сожалению, следует признать, что государства, руководствующиеся своими национальными интересами, и по сей день эффективнее, нежели руководствующиеся международным правом и абстрактными ценностями международные институты.

В целом, по нашему мнению, в первую очередь наличествует совпадение позиций по сирийской проблеме у Российской Федерации и Исламской Республики Иран. Именно эти государства, наряду с Турецкой Республикой, запустили астанинский процесс, являющийся наиболее действенным по отношению к сирийскому конфликту. Упомянем, что именно «Анкара и Тегеран наряду с Москвой выступили посредниками в организации очередных раундов межсирийских переговоров в январе–феврале 2017 г. в Астане и Женеве» [Иванов 2017: 46]. Данные переговоры в итоге и привели к коренному изменению ситуации в Сирии в пользу Б. Асада и, соответственно, приблизили наступление мира на территории САР. Важно также указать, что, в отличие от официальной Анкары, Москва и Тегеран всецело поддерживают не сирийскую оппозицию, но Дамаск в лице Б. аль-Асада.

Нельзя не при этом не признать, что официальный Тегеран зачастую руководствуется иными причинами при выработке своей внешней политики на Ближнем Востоке, нежели Российская Федерация.

Итак, кроме давнего военно-политического сотрудничества с Сирией, большую роль в деле поддержки Б. аль-Асада играет и религиозный фактор. Прежде всего, он связан с тем, что алавиты нередко рассматриваются как течение в исламе, близкое к шиизму, т.е. тому направлению ислама, что доминирует в Иране. Впрочем, нельзя не признать, что «принадлежность алавитов к шиитской ветви ислама в историческом плане оспаривается как суннитскими, так и шиитскими теологами» [Куршаков 2012: 31]. Тем не менее все же можно признать, что отношения между шиитами и алавитами более близкие и менее конфликтные, нежели между суннитами и алавитами.

Далее, следует указать, что усиление позиций суннитов на Ближнем Востоке идет вразрез с иранской стратегией, предусматривающей необходимость всемерной поддержки шиизма. Именно поэтому ИГИЛ1 и иные организации террористической направленности являются врагами Ирана [Резаи Фарамани, Вализаде Авати 2016: 20]. Кроме того, и суннитские монархии Персидского залива, с разной степени отрицательности относящиеся к официальному Дамаску, также являются оппонентами Тегерана. Как справедливо отмечали исследователи, «противостояние их с Ираном усилилось после начала конфликта в Йемене в 2015 г., а также после казни в Королевстве Саудовской Аравии (КСА) в начале 2016 г. видного шиитского богослова шейха Нимра и 46 представителей шиитского меньшинства» [Долгов 2018: 90-91].

Никак нельзя обойти вниманием и тот факт, что именно через Сирию традиционно идет иранская поддержка «Хезболлы» в Ливане (деятельность означенной шиитской организации отвечает стратегическими интересам ИРИ) [Агасарян 2019: 18; Лукьянов 2013: 75]. Верно также мнение, согласно которому именно «через совместную поддержку “Хезболлы” образовался стратегический союз Сирии и Ирана, или, как его еще называют, ось Дамаск – Тегеран» [Комлева 2016: 5]. Верно также и то, что «в случае падения режима Б. Асада шиитский анклав Леванта, который сейчас держится на усилиях “Хезболлы”, будет отрезан от канала внешней поддержки. Кроме того, поражение Сирии усилит агрессивное давление на шиитское меньшинство в целом ряде арабских монархий» [Комлева 2016: 5].

Нельзя не отметить и антиамериканскую и антиизраильскую направленность действий ИРИ в Сирии. Не случайно, например, «верховный лидер Ирана аятолла А. Хаменеи в этой связи заявил: “В Сирии заметны происки Америки и Израиля. Мы одобряем любое народное исламское движение, противостоящее США”» [Куршаков 2012: 31]. Это вполне логично ввиду санкций, которые введены Соединенными Штатами против Ирана.

Таким образом, «в нынешней кризисной ситуации отношения между Ираном и Сирией по-прежнему характеризуются как стратегическое партнерство. Этому, безусловно, способствует “общность региональных интересов и схожесть позиций по ключевым проблемам Ближнего Востока”» [Скуратова 2015: 115]. Данным обстоятельством объясняется тот факт, что «Иран мобилизовал на помощь Асаду боевиков-шиитов из Ливана, Афганистана, Пакистана, Йемена, Ирака и других стран» [Кошкин 2018: 59-60].

Самое главное, что на текущий момент позиции РФ и ИРИ в наибольшей мере содействуют мирному урегулированию на Ближнем Востоке. Нельзя, конечно, отрицать, «что несмотря на опыт сотрудничества этих стран в сфере урегулирования гражданских конфликтов в Таджикистане и в некоторой степени в Афганистане, совместную работу по разрешению сирийского конфликта РФ и ИРИ начали только в 2016 году» [Cаламова 2019: 26] (противостояние к этому времени в САР уже длилось не один год!), т.е. российско-иранский союз сложился далеко не сразу. Причины этого заключались в различиях в понимании национальных интересов. Однако самое главное – признание легитимности Б. аль-Асада и стремление сохранить Сирию в ее нынешних границах, равно как и отсутствие ставки на внутрисирийскую оппозицию, делают Россию и Иран полноценными союзниками.

Современное состояние российско-иранских отношений, особенно в свете сирийского урегулирования, дают основания признать всецело соответствующими реальной действительности слова главы российского МИДа С.В. Лаврова, что «наши отношения с ИРИ основываются на принципах дружбы и добрососедства и не подвержены политической конъюнктуре. Политический диалог между нашими лидерами поддерживается на постоянной основе и в последнее время отличается высокой интенсивностью. В 2019 г. президенты России и Ирана встречались четыре раза, в текущем году – трижды общались по телефону»1.

Логичным в этих реалиях выглядит и экономическое сближение Ирана и России, особенно с такой структурой, как ЕАЭС, где РФ является лидером. Не случайно С.В. Лавров заявил, что «отдельно хотели бы отметить большое значение, которое придаем реализации вступившего в силу Временного соглашения, ведущего к образованию зоны свободной торговли между ЕАЭС и Ираном. По этому случаю Президент Ирана Х. Рухани принял участие в саммите ЕАЭС на высшем уровне, состоявшемся в Ереване 1 октября 2019 г. Данное соглашение послужит основой для расширения торгово-экономического сотрудничества с Ираном»2.

Таким образом, признаем, что между Российской Федерацией и Исламской Республикой Иран имеется согласие по сирийскому вопросу, которое, в свою очередь, содействует укреплению межгосударственного сотрудничества и в других сферах, прежде всего в экономической. То есть, союз этот можно признать носящим стратегический характер.