Современная русская словесная культура как фреймовая структура

Какие предметы и люди символизируют лично для вас пространство русской культуры? В процессе создания рекурсивной цепочки в сознании сложится «живая схема», которая, как писал философ Ф. Степун, «всегда порождение интуиции; всегда высказанный на территории Логоса результат сверхлогического подхода к жизни. Только из вне живая схема – схема; изнутри же она не схема, а образ (курсив – авт. ), но, конечно же, образ типический» [2, с. 309].

Данное ниже облако слов наглядно демонстрирует набор фреймов в пространстве концепта «русская культура», которые зафиксированы в образе слов в ментальной памяти на материале стихотворения поэта русского зарубежья Нины Буровой (1894–1998):

большойРусская Песни

снеколыбельные

, женщина доблести1^

?ДИВНЫИ северных J"девушка беспримерная s

СТИХОВ ОДНОЙ

Наш многое

~ честь лампадкой силах ни вечными Бородинского л             ^славится разрумяненный

Достоевского п г       оадость т^лг>гтиь1м м мечтаньями Гоголя рэдис । ь сладостный Русская^ культура-убогая ду| о               грустные^

мертвом ручей з чисток замкамит сказки 5 щеголя£

3 „О

„ m ночей ж душой         net °

I найти §

Лихость ж очень слезы

га Жуковского дедушка з варежкахСтаниславский о Невского

tU

OJ

X

Пушкина 5 слез Детская § дорогойнаР°Д

Владимира

Рисунок 1 – Облако слов на материале стихотворения Н. Буровой «Русская культура»

Сравните эти теги со своими ассоциациями. Есть ли совпадения? Каково их общее число? Какие именно пересечения кажутся вам знаковыми, принципиально значимыми? «Что жизнь ни в какую схему не укладывается, ясно, но это отнюдь не значит, что схемы во всех отношениях совершенно излишни, – рассуждал Ф.А. Степун. – Они очень нужны, но, конечно, не для того, чтобы улавливать в них бездонную глубину жизни, а лишь затем, чтобы ориентироваться при их помощи на ее поверхности» [2, с. 309]. Так, как видно из облака слов, этой доступной нам репрезентативной «схемы», на «поверхности» художественного текста как «феномена культуры» [3, с. 13] фиксируются наиболее значительные компоненты индивидуально-авторских представлений, в данном случае – ностальгических, о концепте «русская культура».

Прочитаем теперь внимательно стихотворение Н. Буровой. Попробуем посредством анализа и интерпретации семантики номинативных компонентов проникнуть, говоря словами Ф. Степуна, в «бездонную глубину жизни» автора и в движение его поэтической мысли.

Русская культура – это наша детская

С трепетной лампадкой, с мамой дорогой,

Русская культура – это молодецкая

Тройка с колокольчиком, с расписной дугой.

Русская культура – это сказки нянины, Песни колыбельные, грустные до слез, Русская культура – это разрумяненный В руковицах-варежках дедушка Мороз. Русская культура – это дали Невского В бело-мертвом сумраке северных ночей, Это радость Пушкина, горечь Достоевского И стихов Жуковского сладостный ручей.

Русская культура – смех сквозь слезы Гоголя, Станиславский, Савина, дивный наш балет, Лихость беспримерная, честь гвардейца-щеголя, Поля Бородинского доблести завет.

Русская культура – это всё, чем славится

Со времен Владимира наш народ большой,

Это наша женщина, русская красавица,

Это наша девушка с чистою душой.

Русская культура – наша жизнь убогая,

С вечными мечтаньями, с замками во сне…

Русская культура – это очень многое,

Что найти не в силах мы ни в одной стране! [1, с. 5]

Что же прежде всего обращает на себя внимание в этом тексте? Элементарный статистический подсчет (проведенный нами на сайте дает основание для обнаружения количества «уникальных» слов – 86 и «значимых» 52-х лексических единиц от общего числа слов в тексте, равного 128-ми. Показатели статистики текста позволяют выявить семантическое ядро сочинения: на 9 употреблений словосочетания «русская культура» приходится однократные упоминания фреймовых составляющих в роли сказуемых.

Выпишем компоненты концепта в именительном падеже, единственном числе: «детская», «лампадка», «мама», «тройка», «сказка», «песня» и др. Удивительно, что в начале стихотворения сконцентрированы упоминания о фреймах, номинированных существительными и субстантивированным прилагательным именно в форме женского рода. В движении авторской мысли ряд грамматически подобных аналогий в репрезентации фреймов далее обогащается более абстрактными существительными, некоторые из которых являются эмотивными по своей семантике (радость, горечь, лихость, честь, доблесть, жизнь), при этом и другие номинанты фреймов также являются в начальной форме существительными женского рода (дали – даль; слезы – слеза).

Далее. Кто, по мысли поэтессы, номинирует русскую культуру из числа ее представителей в самых разных сферах? Обратим внимание на имена собственные. Заметим, что перед нами встает, обращаясь к терминам грамматики, ряд антропонимов в подавляющем числе мужского рода. Пушкин, Достоевский, Жуковский, Гоголь, Станиславский, Савина, князь Владимир. Несколько выделяется из этого ряда образ святого князя Владимира I Крестителя. По-видимому, автор желает подчеркнуть тем самым его культуртрегерское значение для эпохи Древней Руси. Акцент этот заметен в контексте названных поэтессой антропонимических фреймов. Ф. Степун, имя которого нами уже упоминалось выше, писал, что «мы, в сущности, все время говорим схемами, отнюдь не улавливающими всей конкретности нарекаемых ими личностей» [2, с. 309].

Итак, анализируемое стихотворение раскрывает перед во всем богатстве и полноте безмерное пространство русской культуры, наполненное разнообразными «предметами» и реальными историческими лицами, образы которых всплывают у нас в ментальной памяти, когда мы начинаем подбирать ассоциативные предикаты в простой, казалось бы, грамматической основе: «Русская культура – это…».