Специфика влияния цифровых механизмов массмедиа на формирование политической идентичности молодежи

полемику не только среди рядовых граждан, но и в научном сообществе, акцентировав внимание на масштабах и механизмах влияния цифровых массмедиа, прежде всего социальных сетей, на пользователей, в том числе в аспекте формирования политических взглядов и идентичности последних.

При этом проблема не ограничивается российской ситуацией и носит глобальный характер. В мировой практике можно отметить аналогичные процессы: политику запретов ряда социальных сетей в Китайской Народной Республике; ограничения, введенные в Евросоюзе и США в отношении российских медиа; острую полемику вокруг цензурирования и политически мотивированной подачи информации в североамериканских цифровых массмедиа в период президентских выборов 2020 и 2024 гг. Все это свидетельствует о высокой значимости исследования влияния цифровых массмедиа на политическую сферу и механизмы конструирования политической идентичности.

Цифровизация в данном контексте выступает как фундаментальная основа трансформации общества. В политическом отношении она означает перенос активной деятельности в интернет-пространство, что кардинально меняет характер коммуникации и придает новые формы политическому участию. Современная практика подтверждает: цифровизация не только изменила социально-экономические отношения, культуру и формы занятости, но и оказала глубокое воздействие на политическую социализацию, особенно молодежи, для которой виртуальное пространство становится естественной средой идентификации.

Особую актуальность исследуемая тема приобретает применительно к молодежи как к социальной группе, наиболее тесно связанной с цифровыми технологиями (Гончарова, Чувардин, 2024). Она является ключевым объектом исследования политических последствий цифровой трансформации.

Проблема исследования заключается в определении зависимости между паттернами использования цифровых ресурсов молодежью и спецификой формирования ее политической идентичности.

Цель работы – установление сущностной специфики влияния цифровых механизмов мас-смедиа на формирование политической идентичности молодежи.

Научная новизна исследования состоит в том, что влияние цифровых массмедиа на политическую идентичность рассматривается через призму сетевого подхода, позволяющего выявить новые механизмы политической социализации, характерные именно для цифровой среды. В отличие от традиционных работ, акцентирующих внимание на институциональных или медийных эффектах, данное исследование анализирует хэштег как специфический инструмент политической коммуникации и конструирования идентичности. Это позволяет зафиксировать качественно новые формы политической самоидентификации молодежи, которые не сводятся к классическим моделям политической социализации и требуют отдельного научного осмысления.

Теоретико-методологические основания исследования . В силу высокой актуальности рассматриваемых вопросов политического влияния цифровых массмедиа на общество, специфики формирования политической идентичности в условиях цифровизации и связанных с ними широкого спектра проблем существует определенное концептуальное многообразие подходов. Это обстоятельство требует фиксации базовых понятий рассматриваемой темы, которые позволят нам определить теоретическую базу настоящего исследования.

Цифровизация представляет собой многогранное понятие, широко применимое в различных сферах общественных наук. Инвариантным ядром различных толкований цифровизации является положение о том, что цифровизация есть «процесс перехода на цифровые технологии, распространяющийся на все сферы жизни общества, в результате чего появляется возможность использования новейших технологий для наиболее эффективного выполнения операций, а также использования цифровых технологий для осуществления деятельности, осуществление которой ранее не было возможным» (Кондратьева, Комахина, 2022: 138).

С этих позиций применительно к сфере политики цифровизация представляет собой «распространение цифровых технологий на политические отношения» (Коньков, 2020: 48). В широком смысле в отношении политики под ней понимается процесс и результат перехода активной политической деятельности в виртуальное интернет-пространство, что кардинально меняет характер прежде всего политической коммуникации, трансформируя общество «все ближе к идеалу информационного социума, в котором компьютерно-опосредованные сети выступают центральным фактором общественного развития» (Солдатенков, 2022: 198). В политико-философском отношении такое широкое толкование восходит к концептуальным построениям М. Кастельса (Кастельс, 2000), М. Маклюэна (Маклюэн, 2003) и ряда других теоретиков, которые говорили о том, что переход коммуникативных практик в виртуальное пространство приведет к фундаментальным трансформациям человеческой цивилизации. К концу первой четверти XXI в. становится очевидным, что Интернет и цифровизация не только превратили человеческое общество в «глобальную деревню», но и «радикальным образом изменили структуру занятости населения, характер социально-экономических и социально-политических отношений, функционирование и воспроизводство культуры» (Сащенко, 2021: 42).

В политическом отношении цифровую основу приобретает как механизм политической коммуникации, так и сама природа передаваемой информации. В информационном – в отличие от цифрового политического активизма цифровизация приводит к тому, что ее важнейшими агентами становятся цифровые массмедиа, которые охватывают собой далеко не только и не столько цифровые аналоги традиционных средств массовой информации. Последние составляют лишь малую часть цифровых медиаресурсов, тогда как преимущественно цифровое пространство предполагает передачу информации в социальных сетевых сообществах. Социальные сети, мессенджеры, блоги, посты, комментарии превращают реальных граждан в цифровом пространстве в разновидность массмедийных акторов. Именно последнее обстоятельство оказывает сильнейшее трансформационное воздействие на специфику политической деятельности и идентичности в цифровом пространстве.

С точки зрения исследователей (Морозов, 2009; Тимофеев, 2008), не менее многогранным, чем цифровизация, является понятие политической идентичности. Наиболее признанной в отечественной науке считается следующая его трактовка: «Политическая идентичность представляет собой комплекс идейно-политических ориентаций и предпочтений, которыми субъекты политического процесса наделяют себя и друг друга в процессе коммуникации, и предполагает отождествление носителя политической идентичности с тем или иным политическим сообществом»1.

Анализируя данное понятие, исследователи отмечают его видовое (например, выделяют групповую, референтную и персонифицированную политическую идентичность (Легенина, 2017)) и типологическое разнообразие. В последнем случае исследователи склонны рассматривать в качестве отдельного типа политическую онлайн-идентичность, понимая под ней «репрезентуемые с помощью интернет-технологий ориентации и предпочтения, выражающие представление индивида о себе и о других в контексте политического процесса, а также отождествление себя с сообществом политического характера, происхождение которого может быть связано как с онлайн-, так и с офлайн-пространством» (Солдатенков, 2022: 202). В этом случае политическая онлайн-идентичность выступает разновидностью более общей сетевой, трактуемой как способ «отождествления человеком (интернет-пользователем) себя с той или иной группой, созданной в Сети»2, а также как «метастабильное образование, которое творчески раскрывается в зависимости от возможностей, которые предоставляет тот или иной сетевой интерфейс» (Фленина, 2014: 313).

Можно сказать, что терминологическая дихотомия «онлайн – офлайн» несколько затемняет типологическую специфику рассматриваемой политической идентичности. Создается впечатление о наличии двух типов политической идентичности, противопоставленных по принципу объективно данный – субъективно представленный, виртуальный. Такое противопоставление неверно в силу хотя бы того факта, что любая политическая идентичность предполагает конструирование, а потому «есть не столько объективный, сколько субъективный феномен»3, при этом в психологическом отношении любая идентичность «воображается»4. В этом смысле более адекватным будет указание на то, что в «онлайн» типе идентичности мы имеем цифровую по своей природе и сетевую по своему характеру политическую идентичность, допустимость самостоятельного рассмотрения которой обосновывается трансформацией сущностной специфики политической идентичности и процессов ее формирования, происходящих под влиянием цифровой среды. При этом значение подобного типа политической идентичности настолько велико, что отдельные исследователи говорят о том, что «идентичность, не представленная в коммуникациях социальных сетей или вытесняемая из них, сегодня становится маргинальной в политическом процессе и в общественном мнении» (Пинюгина, 2021: 210).

В качестве отличительных особенностей сетевой политической идентичности исследователи выделяют:

• –    приоритет сложносоставных, гибридных, подвижных форм идентичности, «в основе которых лежат политико-психологические механизмы подражания и заражения» (Титов, 2020: 592);

• –    преобладание визуализированных и синтетических форм политической идентификации⁵;

• –    ситуативность (Каминченко, 2023), «преобладание слабых связей» (Пинюгина, 2021: 212);

• –    «гетерархия тематического наполнения и идейно содержательная многоаспектность» (Каминченко, 2023: 73).

Следует также отметить определенную разницу в механизмах формирования сетевой политической идентичности в цифровом пространстве у двух различных в возрастном отношении социальных групп. Здесь исследователи едины в особом месте молодежи (Башурина, 2021), однако, как представляется, использование для маркировки границ этой социальной группы в данной ситуации медико-социальных или физиологических характеристик, связывающих ее с определенным возрастом, не вполне верно. В большей степени мы разделяем позицию А. Ке-шарвани, который предлагал рассматривать в качестве маркера молодежи особенности ее коммуникативно-технологического взаимодействия с цифровыми ресурсами (Kesharwani, 2020).

А. Кешарвани предлагает выделять «цифровых мигрантов» (digital immigrants) и «коренных цифровых пользователей» (digital natives). Первая категория – это пользователи цифровых ресурсов, рожденные ориентировочно до 1980 г., чье взросление пришлось на период, когда виртуальная цифровая среда отсутствовала. Коренные цифровые пользователи родились после 1980 г. и начали использовать цифровые технологии в период формирования личности. В целом коренные цифровые пользователи могут рассматриваться как молодежная социальная группа.

«Цифровые мигранты» и «коренные цифровые пользователи» (молодежь) имеют совершенно разные паттерны использования виртуальных цифровых технологий. Цифровые мигранты – это, как правило, пользователи онлайн-контента, тогда как коренные цифровые пользователи выступают создателями информации, они ведут блоги, каналы, создают чаты и группы, участвуют в обсуждениях, оставляют комментарии, отзывы, оценки, публикуют сторис, выставляют статусы и т. д. Цифровые мигранты тяготеют к использованию цифровых продукций и технологий преимущественно по их функциональному предназначению («телефон, чтобы звонить»). Коренные цифровые пользователи видят в сетевых технологиях и цифровой коммуникации, прежде всего, возможность для сетевого интернет-взаимодействия и личностной активности (продвижения себя) (Kesharwani, 2020).

Методологией исследования выступает сетевой подход, который является наиболее адекватным методом «для выявления влияния пользователей социальных сетей на коллективные действия и результаты в публичной политике и для анализа практик и их сообществ в Интернете в качестве акторов политической сети» (Пинюгина, 2021: 206). Непосредственной эмпирической основой подобных исследований ранее становился анализ политической коммуникации в форме постов, комментариев (Сальников, Сальникова, 2023) и мемов (Олешкова, 2022). В этой связи представляется интересными рассмотреть специфику формирования политической идентичности на основе хэштега как особого механизма политической коммуникации в цифровом пространстве.

Результаты и обсуждения . Одним из наиболее ярких примеров формирования идентичности в цифровом пространстве с помощью хэштегов является движение «#metoo». 5 октября 2017 г. газета New York Times сообщила о серии обвинений в сексуальном насилии против Харви Вайнштейна, известного голливудского продюсера. Десять дней спустя, 15 октября 2017 г., актриса Алисса Милано опубликовала в Twitter следующее сообщение: «Если вы подверглись сексуальным домогательствам или нападению, напишите “#metoo” (“#ятоже”) в ответ на этот твит». В твиттере была размещена фотография, на которой было написано: «Если бы все женщины, подвергшиеся сексуальным домогательствам, написали “#metoo” в качестве статуса, мы могли бы дать людям представление о масштабах проблемы» (Hu, Lovrich, 2023: 43). Уже в течение месяца было опубликовано более 2,3 млн твитов с хэштегом «#metoo». По состоянию на 2018 г. им отметили свой статус или иную активность в Facebook более 24 млн пользователей. Только за 2017 г. в Twitter было отправлено более 19 млн подобных сообщений (Tipett, 2018).

Обратим внимание на то, что само строение хэштега напрямую отсылает к идентификации. Фиксация статуса «#metoo» означает выражение принадлежности к определенной группе, однако такая идентификация имеет ряд специфических особенностей.

Прежде всего, хэштег «#metoo» имеет достаточно расплывчатое содержание. Само понятие «быть жертвой сексуальных домогательств» варьируется от изнасилования до бытовой или офисной грубости. Установить статус или пометить сообщение хэштегом «#metoo» не всегда даже означало непосредственно признание пользователем того, что именно он был жертвой, но в целом ряде случаев указывало на солидарность с пострадавшими от сексуальных домогательств. Пользователь идентифицировал себя не с конкретной группой, а с общественной позицией, системой взглядов, социальным движением, продвигаемым в цифровом пространстве. Более того, в дальнейшем использовании хэштег «#metoo» распространился и на тему повышения степени осведомленности третьих лиц о сексуальном насилии как угрозе для «цветных» женщин, а также для привлечения внимания к проблемам насилия в семье и гендерной предвзятости (Hu, Lovrich, 2023).

Таким образом, мы видим, что в цифровом пространстве идентичность формируется не через «ясное представление человека о социальных группах и их специфике и … определение своего отношения к некоторым группам по ощущению “свой” – “чужой”» (Попова, 2002: 52). В цифровом пространстве идентичность формируется в медиуме неопределенности, господства субъективности, когда пользователь не столько озабочен тем, чтобы понять то, с чем он солидаризуется, сколько вложить в акт своей солидарности с чем-либо собственное содержание или как минимум содержание своей идентичности, то, как он ее трактует.

Хэштег «#metoo» не требует идентичности как свидетельства личной подверженности сексуальному домогательству, но является манифестом тех активистов, которые выступают против широкого и весьма туманно ограниченного круга проблем современного общества, имеющих некую корневую соотнесенность с проблемами насилия в отношении женщин и иных социально слабозащищенных, зависимых групп населения. Более того, можно даже заключить, что в сравнении механизмов формирования идентичности в цифровом и офлайн социальных пространствах соотношение содержания и объема идентичности определяется в прямо противоположной закономерности. В рамках реального социально-политического пространства мы наблюдаем обратное соотношение содержания политической позиции и объема ее сторонников. Чем более точно определена политическая позиция, тем меньше количество сторонников, безоговорочно заявляющих о своей солидарности с ней, и наоборот, чем более туманно заявлена идентификация, тем больше у нее сторонников.

В цифровой среде сетевого пространства Интернета мы наблюдаем прямое соотношение объема и содержания идентификации. Каждый пользователь, подтверждающий свою идентификацию принятием хэштега, повествует свой собственный нарратив, максимально конкретный и четкий. Однако же это обстоятельство не выступает препятствием для использования другим пользователем аналогичного хэштега для собственной идентификации при полном несовпадении рассказанных нарративов – содержания того, с чем идентифицируются. Рядом с историей о физическом избиении и принуждении к половым отношениям под тем же хэштегом вполне может появиться история о грубости в семье или школе, что никак не разрушает цифровую идентичность. Чем больше разных историй собирается под одним хэштегом, тем крепче оказывается движение и тем значимее создаваемая им идентичность.

Фактически мы наблюдаем в этом отмечавшуюся выше гибридность и подвижность политической идентичности, основанные в большей мере на психологических механизмах подражания и заражения, чем на рациональном анализе позиции, ситуации, проблемы. Отчетливо видна здесь гетерархия тематического наполнения и идейно содержательная многоаспектность, а также ситуативность политической идентификации.

Важнейший вопрос заключается в том, можем ли мы рассматривать хэштег «#metoo» как пример именно политической идентификации, или же речь идет исключительно о личностной или референтной социальной идентификации. Краеугольным камнем здесь, как представляется, выступает то обстоятельство, что хэштег являет собой механизм социальной активизации, инструмент создания массового движения, которое находится не в бинарности оппозиции «мы – они», «свой – чужой», что характерно для идентификации в реальном социально-политическом пространстве (Попова, 2009). Хэштег задает логику, которую можно выразить следующей формулой «Мы – публичный субъект, которому мы манифестируем о том, что мы есть». Он корреспондирует не к отвергаемому противнику – «чужому», а к центру власти. Именно поэтому движения, сформированные на базе хэштегов, так легко трансформируются в чисто политические.

Классический пример, подтверждающий выдвинутое положение, – хэштег «#BlackLivesMatter». Он был создан в июле 2013 г. профсоюзным активистом из Окленда (США) А. Гарза (Alicia Garza) в знак несогласия с судебным решением, оправдавшим Г. Циммермана по обвинению в убийстве чернокожего Т. Мартина. В 2014 г. популярность хэштега резко возросла после еще одного резонансного события – причинения смерти М. Брауну при задержании. Исследователи отмечают, что только с 9 по 31 августа 2014 г. было опубликовано 12 589 097 твитов с хэштегом «#BlackLivesMatter», активность использования которого начала расти галопирующими темпами. По итогам 2014 г. он стал третьим по частоте использования в Twitter, а к декабрю 2014 г. широко использовался в более чем 100 000 твитах в день (Faust et al., 2019: 243). В дальнейшем хэштег стал маркёром для широкого политического движения, ориентированного на своеобразную трактовку проблем расовой дискриминации. Объединяя идейно-политически далекие течения, движения, отдельных активистов, экстремистских и хулиганских элементов хэштег «#BlackLivesMatter» привел к серии массовых беспорядков, протестных акций и политических проектов в США и целом ряде других стран. Вместе с тем анализ этих событий показал, что само по себе движение «#BlackLivesMatter» осталось максимально разнородным, как если бы все их единство задавалось исключительно хэштегом.

Примечательно, что А. Гарза как его создатель характеризовала «#BlackLivesMatter» как в высшей степени содержательно неопределенное образование, предназначенное для того, чтобы «дать отпор тому, что мы называем античернокожим расизмом и санкционированным государством насилием. Мы очень ясно дали понять, что эта борьба была не только за чернокожих мужчин, но и за создание политического пространства, в котором мы могли бы быть целыми людьми». В конечном итоге «#BlackLivesMatter» «стал девизом, символом и названием общественного движения против жестокости полиции, а также выражал требования достоинства и социальной справедливости для всех чернокожих» (Faust et al., 2019: 243).

Анализируя данный хэштег с позиций формирования политической идентичности, мы наблюдаем все уже отмеченные выше характерные черты цифровой идентификации – ситуатив-ность, высокую степень неопределенности, разнородности, гетерархию тематического наполнения и идейно содержательную многоаспектность. Вместе с тем здесь уже не остается сомнения в том, что идентификация, происходящая при обращении к хэштегу, имеет выраженно политический характер. Именно позиционирование его в обязательной отсылке к «публичному центру» задает политический характер формируемой идентичности. Хэштег самой своей структурой определяет политизацию и формирует не некую социальную идентичность, а содержательно неопределенную, но властно соотнесенную, то есть политическую. Например, в российском обществе примером хештег-активизма может случить резонансное обсуждение в ноябре 2019 г. закона о домашнем насилии. Поддержкой законопроекта стал флешмоб с использованием хештега «#янехотелаумирать», поставленным в 37 629 публикациях (Гуреева и др., 2021).

Примечательно и то, что хэштег как механизм формирования сетевой политической идентификации в цифровом пространстве ориентирован преимущественно и прежде всего на молодежь – коренных цифровых пользователей. Идентификация с помощью хэштега требует не ознакомления с сообщением, что свойственно потребительскому паттерну взаимодействия с цифровыми ресурсами, а его продвижения, создания нового послания, поста, твита, комментария, что свойственно созидающей стратегии. Хэштег – это активное пользование сетевым инструментом, что и предопределяет его ориентацию на молодежную среду.

Заключение . Подводя основные итоги, следует отметить, что проведенное исследование позволило уточнить специфику формирования сетевой политической идентичности в цифровом пространстве виртуальной среды Интернета. Политическая идентификация под влиянием цифровых медиаресурсов достаточно серьезно отличается от политической идентификации в офлайн-пространстве, но при этом они могут быть взаимосвязаны между собой.

На место четкой зависимости между определенностью содержания социальной или политической позиции и степенью формирования идентичности с ней, отмечаемой в реальном мире, приходит неопределенность и подвижность форм идентификации в пространстве цифровых ресурсов. Исследуя особенности создания политической идентичности с помощью механизма хэштегов, мы продемонстрировали, что в мире цифровых медиаресурсов политическая идентификация происходит не с определенным содержанием, а с неким движением, смысловое наполнение которого расширяется по мере увеличения количества идентифицирующихся личностей. Ситуативность, гетерархия и тематическая разнородность не сдерживают политическую идентификацию, но способствуют ей, осуществляемой с помощью сетевых ресурсов. В основе сетевой политической идентичности лежит не здравый смысл, рациональность и логические выводы на базе четких данных, а механизмы заражения и подражания, формирующие идейно многоаспектные и содержательно неоднородные связи. Именно такая идентификация рассчитана на молодое поколение – коренных цифровых пользователей. Выявленную специфику необходимо учитывать при формировании стратегий влияния или противодействия влиянию в цифровом пространстве, ибо трудно, а порой и невозможно противостоять логикой и разумом там, где исходные механизмы обретают себя в неопределенности, подвижности, неоднородности, гибридности.