Становление гендерных исследований в изучении Сталинградской битвы

DOI:

Цитирование. Елохина А. К. Становление гендерных исследований в изучении Сталинградской битвы // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2023. – Т. 28, № 4. – С. 253–262. – DOI:

Введение. Историография, посвященная изучению Сталинграда военного времени, обширна и постоянно дополняется. Важно обратить внимание, что сталинградские исследования демонстрируют развитие и интересные смены объекта исследования. Причем исследования меняются вместе с современной трансформацией исторического знания и общественного сознания.

В нашей статье рассмотрены последовательные этапы изменения исследовательского интереса (а именно переход исторического нарратива от более традиционного маскулинного взгляда на войну к менее явным проблемам мирного населения, в частности женщин) и приведены основные источники и литература по каждому из них.

Стоит обратить внимание, как усложняется образ женщины в исторических исследованиях. Изначально в литературе сталинградская женщина описывается как одна из составных частей (не самая важная, к тому же) общей многоликой массы «мирного населения», но позже оказывается, что именно женщины, по сути, являются этим «мирным населением». Что сталинградская женщина сама по себе является важным объектом исторического исследования, а ее социальные функции вовсе не сводятся только к функции материнства.

Методы и материалы. Статья носит обзорный, историографический характер, ее предметом являются нарративы исследования Сталинградской битвы и основные этапы изменения этих нарративов.

Основной метод исследования в данной статье – методика исследования научных исследовательских программ, сформулированная И. Лакатосом. Важно обратить внимание, что у И. Лакатоса ядро научной исследова- тельской программы состоит из «неопровержимых доказательств», которые во многом определяются внутренней логикой, но подвержены влиянию социального и исторического контекста.

Каждая научно-исследовательская программа обладает своим «узлом» проблем и ценностных отношений, которые позволяют одни вопросы рассматривать как «важные», а другие считать «несущественными». Женский вопрос долгое время относился именно к таким «несущественным» вопросам, но в силу некоторых социальных изменений сейчас меняет свой статус и превращается в «важный» вопрос. Мы такую перемену связываем с появлением новой научно-исследовательской программы гендерной истории, которая по-своему выстраивает и оценивает давно известные исторические факты и события.

На основании такого подхода И. Лакатоса нами выявлены четыре исследовательских нарратива в рамках изучения Сталинградской битвы. Каждый из этих нарративов связан с определенной научной исследовательской программой.

Гендерные исследования с недавнего времени стали важной частью современной исторической науки. В нашей стране важнейшую роль в становлении гендерных исследований сыграли работы Н.Л. Пушкаревой, которая заложила как основы теории, так и практики гендерных исследований [21]. Гендер вместе с национальностью и классовым происхождением стал важной социальной характеристикой. Что значит быть советской женщиной в 40-е гг. XX века? Этот совсем не тривиальный вопрос усложняется драматическими обстоятельствами Великой Отечественной войны.

Традиционный позитивистский подход к войне как организованной исключительно мужской государственной и военной деятельности исключал из внимания исследователей и мирное население, и самих женщин. А это приводит к упрощению картины. Всем известно про героическую оборону дома Павлова сводной группой 3-го батальона Жукова, но то, что в подвале дома весь сентябрь и октябрь жили мирные жители, просто игнорируется традиционными историками. Мирные жители просто не вписываются в традиционный нарратив.

С этой точки зрения гендерным исследованиям свойственен критический подход. Попытки написать историю «глазами женщин», с точки зрения женского опыта, тяготение к индивидуальному неизбежно приводят к конфликту с традиционными историческими подходами. В этом смысле очень показательна первоначальная негативная реакция исторического сообщества на ставшую уже классической работу Дж. Скотт [40]. Поэтому гендерные исследования – это попытка написать «другую» историю, опираясь часто на методы «устной истории», изучить половую иерархию в контексте советского общества 40-х годов.

Гендерные исследования направлены на выявление специфической роли женщины в довоенном и послевоенном Сталинграде, на изучение изменения социальной роли женщины в период всей Великой Отечественной войны. Важность гендерного метода доказывает развитие исторического нарратива, который уже не рассматривает женщину только как жену и мать (то есть как часть семьи), но начинает видеть в женщине самостоятельного и полноценного члена общества. У женщины кроме биологических появляются социальные функции, которые в драматическое военное время приобретают новые важные качества.

Анализ. Историография, посвященная изучению Сталинграда военного времени, демонстрирует изменение объекта сталинградских исследований. Мы можем выделить несколько последовательно сменяющих друг друга исследовательских нарративов и исследовательских программ [13, с. 147].

Традиционный естественный нарратив посвящен описанию военных действий в го- роде с сентября 1942 г. до февраля 1943 года. Это традиционная военная история, берущая свое начало чуть ли не с сочинений К. фон Клаузевица о кампаниях Бонапарта Наполеона. В центре внимания военных историков оказываются военные части и соединения (батальоны, полки, дивизии, армии), ведущие боевые действия, и их командиры.

Так как подавляющая часть комбатантов мужчины (чаще всего это старшие командиры, которые в послевоенное время написали мемуары, история обычных солдат редко интересует историков, хотя есть исключения [27; 41]), – это преимущественно мужская история с его позитивисткой спецификой. Это история сильных военных и политических лидеров, история героизма на поле боя и на производстве, история решительных поступков, сложных и подробных военных планов и т. д. Это классическая событийная история.

В самом обобщенном историческом взгляде такой подход может превращаться в историю институтов: сталинградских государственных органов в военное время [20; 28; 29], военного производства [6; 22], военного управления, социалистического общества [33] и т. д. Это направление особенно популярно в нашей стране, так как оказывается идейно близким к традиционной государственной школе отечественной историографии.

Внимание к женщинам в этих традиционных исследовательских подходах (яркий пример – воспоминания В.И. Чуйкова [34]) – концепция общенародной борьбы, когда весь народ и даже женщины встали в строй (зенитчицы, связистки, летчицы). Но в целом война в таком нарративе – не женская тема. Особенно интересно это выражается в немецкой мемуарной литературе: сражающиеся советские женщины – это пример «нечестной», «подлой» «азиатской» войны [23], в то время как настоящая роль «европейской» женщины в пассивном ожидании своего мужа / брата / отца и самоограничении в тыловой жизни [31].

Традиционный нарратив Сталинградской битвы обширен. Он берет начало с вышедшего уже в 1943 г. в Сталинграде небольшого сборника статей «13-я гвардейская в боях за Сталинград». Военная история Сталинграда последние 20 лет стала очень актуальной темой, по которой практически ежегодно выходят научные монографии. Перечислим основных, на наш взгляд, авторов: А.В. Исаев [8], В. Рунов [24], Е. Кобяков [9], А. Чуни-хин [35], Д. Гланц [38], Дж. Марк [39], А. Вет-тштейн [42].

Военная история сейчас переживает активный этап развития, который связан с открытием военных архивов (2007 г.) и целым потоком новой информации, требующей анализа и интерпретации. Новые документы неизбежно повлекут создание новой истории Сталинградской битвы, которая будет неизбежно отличаться от традиционного советского нарратива. Не случайно многие авторы в названии своих книг обыгрывают тему «неизвестного» или «забытого» Сталинграда.

2000-е гг. внесли в историографию Сталинградской битвы существенное изменение объекта исследования. Исследователи на фоне кризиса советской историографии обнаружили гражданское население г. Сталинграда. В это время советское военное и политическое руководство подвергалось крайней критике историками (часто абсолютно незаслуженно), советская героика обороны Сталинграда казалась некоторым историкам неуместной. Поток зарубежной мемуарной и исторической литературы, негативно оценивающей советское военное руководство и продвигающей немецкий взгляд (теперь немецкие солдаты становились героями и мучениками) на историю Сталинграда, усугублял историографическую ситуацию. В этом контексте сама Великая Отечественная война стала представляться негативным событием, а все ее участники, вольные и невольные, ее жертвами.

На наш взгляд, ключевой в этом дискурсе является книга Татьяны Анатольевны Павловой [19]. Впервые в ее монографии само по себе мирное гражданское население военного Сталинграда стало объектом пристального исследования. Военная героика в данном исследовательском подходе вытеснена переживанием драмы мирного населения, которое рассматривается как бы отдельно от войны, которую ведет советское государство. Гражданское население рассматривается как оказавшееся между двух воюющих армий: РККА и Вермахта. Война описывается как абсолютное зло, как драма всех ее участников и рассматривается вне ее при- чин и следствий. В этом контексте появляется тема критики советского руководства, допустившего трагедию мирного населения (запоздалая эвакуация мирного населения), что свойственно для историографии этого времени.

Проблемы мирного населения Сталинграда продолжают и сейчас изучаться специалистами [16]. В конце 2022 г. вышел важный сборник документов, раскрывающий роль мирного сталинградского населения в строительстве оборонительных сооружений вокруг г. Сталинграда [32]. Возникает исследовательский интерес к частной жизни советского человека [11]. В целом такой нарратив носит антивоенный и антимилитаристский характер, что связывает эту историографию с развитой послевоенной европейской традицией осмысления Второй мировой войны.

Этот новый для отечественной историографии исследовательский подход, тем не менее, опирается на очень развитую еще советскую тему преступлений против советского мирного населения. Недаром диссертация Т.А. Павловой написана именно в таком контексте [18]. Но в этом подходе мирное население рассматривается не как самостоятельный объект изучения, а как жертва военных преступлений Вермахта, войск СС, частей восточноевропейских коллаборационистов. Эта исключительно важная тема традиционно привлекает внимание исследователей.

Так, в 2008 г. вышли сборники документов «Оккупация. Мирное население города и области в период Сталинградской битвы» [17] и «Сталинградская областная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям Сталинградской области» [28]. Сборники содержат уникальный источниковый материал, который в основном еще ждет своих исследователей. Многие частные вопросы оккупационной политики в Сталинградской области не изучены, роль оккупационных полицейских частей, в частности эстонских или украинских, не исследована.

Тематика преступлений против мирного населения в последние годы становится все более и более актуальной. Ведущими отечественными специалистами на сегодняшний день в этой теме являются А. Дюков [5], Е. Яковлев [36], Е.Ф. Кринко [10; 12].

Тема явно будет расширяться и исследоваться дальше. В основе ее находится концепция, что война – это не только солдаты и мужчины, но и мирное не воюющее население (старики, женщины и дети), что откровенно и недвусмысленно является нарушением правил и обычаев войны. Анализ преступной политики Германии, ее сателлитов на оккупированной территории СССР, связи этой политики с нацисткой идеологией и экономикой находится в центре этого подхода.

Продолжением и углублением нарратива «мирного населения» является тема «детей Сталинграда». Тема детей, как самой незащищенной в военное время категории населения, имеет сильный общественный резонанс.

Интересно, что раньше ученых темой занялись общественники (сами повзрослевшие «дети Сталинграда»). Еще в 1991 г. была создана общественная организация «Дети военного Сталинграда», которая собирала воспоминания сталинградских детей. Определенную работу проводили в этом направлении и научные сотрудники Музея-панорамы «Сталинградская битва». Совместными усилиями на сегодняшний день собраны тысячи документов, писем, фотографий. Накоплен очень богатый материал «устной истории». По этой важной теме на сегодняшний день существует своя историография [1; 4; 15; 30].

Значительный вклад в развитие тематики сталинградского детства внесла и вносит Марина Александровна Рыблова, создавшая целое направление исследований «антропология военного города». Коллективная монография «Детство и война: культура повседневности, механизмы адаптации и практики выживания детей в условиях Великой Отечественной войны (на материалах Сталинградской битвы)» [26], изданная под ее руководством, задает достаточно высокий исследовательский стандарт.

Здесь важно обратить внимание, что М.А. Рыблова прежде всего этнограф, и тема детей Сталинграда в ее работах оказывается этнографической, а не исторической. Этног- рафия детства, находящаяся между методами социологии и подходами психологии, исходит из изучения детской субкультуры, которая коренным образом отличается от субкультуры взрослых. Дети в этом смысле оказываются слишком непохожими на взрослых, чтобы стать «настоящим» объектом истории. Тем не менее разрыв между этнографией детства и историей детства не столь велик и может быть преодолен. Военная сталинградская повседневность резко отменила детство, и история 15-летнего разведчика Саши Филиппова яркое тому подтверждение. Феномен пионеров-героев, сынов и дочерей полков еще ждет своего серьезного объяснения.

Подводя итог, можно сказать, что изучение сталинградского детства – целая исследовательская революция, подобная революции, совершенной в 60-е гг. во французской историографии Ф. Арьесом [2].

Казалось бы, после изучения сталинградского детства логично говорить и о сталинградских женщинах. Но сталинградская женщина становится объектом научного исследования с большим трудом.

Так, женщина могла рассматриваться в антивоенном контексте [7], в религиозном контексте [14], в контексте материнства [25], но сама по себе сталинградская женщина практически не рассматривается специалистами. Если ребенок уже стал «законным» объектом исторического изучения, то женщина все еще рассматривается, как своеобразный «слабый» аналог мужчины.

Функциональные роли женщины (жена и мать) практически всегда вытесняют ее гендерную особость и ее опыт несмотря на то, что социальная роль женщины конструируется и меняется в зависимости от требований окружающей действительности. Однако именно этот опыт, механизмы и причины изменения женских ролей редко рассматриваются в историографии, продолжая оценивать женщин с точки зрения функций, которые она выполняет в тот или иной период времени. Особенное социально-экономическое и политическое положение женщины в советском военном обществе еще требует своего пристального изучения. В сталинградские исследования должна прийти методология гендерных исследований [3].

Важно обратить внимание, что война серьезно изменила женский социальный статус и социальные роли. Даже после эвакуации в Сталинграде оставалось до 200 тыс. мирного населения, и подавляющую часть этого населения составляли женщины. Сталинградки оказались в экстремальной ситуации. Сначала в армию / ополчение были призваны их мужчины (мужья, отцы, братья), а потом, в сентябре 1942 г., город покинула советская власть (14 сентября переправился за Волгу первый секретарь Сталинградского обкома и горкома ВКП А.С. Чуянов). Даже Красная армия, последний оплот советской власти в городе, была вынуждена отступить к самому берегу Волги и оставить все жилые кварталы врагу (исключение – Бекетовка и Красноармейск).

Сталинградские женщины без мужчин и государства были вынуждены впервые сами организовывать свою жизнь (выживание) в оккупированных центральных районах города Сталинграда (Дзержинский, Ворошиловский, Ерманский), искать способы взаимодействия с армией противника и его оккупационной администрацией. Сталинградские женщины создали свои оригинальные формы социального взаимодействия и социальной организации, в которых оригинальным образом смешались традиционные крестьянские обычаи и сравнительно новые пролетарские социальные нормы. Этот интересный социальный феномен требует своего пристального изучения.

В зарубежной историографии тема женщин в Великой Отечественной войне набирает все большую и большую популярность. Но, к сожалению, советская женщина часто в иностранных исследованиях рассматривается просто как жертва советской государственной пропаганды и советского тоталитарного режима. Советская женщина подвергается двойному угнетению – традиционному мужскому и государственному. Это, конечно, ангажированный и крайне упрощенный подход, который лишает советскую женщину своей онтологии [37]. В противовес современной западной идеологизации и политизации изучения советских женщин необходимо, используя методологию гендерных исследований, описать женский опыт в экстремальных условиях Сталинграда.

Заключение. Несмотря на обилие источников и историографии, описывающих как военные действия в Сталинградской битве, так и жизнь мирного населения, история военного времени не может быть полной без взгляда на жизнь женщин на оккупированной территории, их проблемы и способы выживания. Одной из задач в рамках подобных исследований должен стать анализ изменения социальной роли женщины от жены, матери, хранительницы очага к более самостоятельному и важному члену общества (глава семьи, воительница (военная?), гражданка, восстанавливающая город и свой дом из руин). Изучение сталинградских женщин, несмотря на все сложности, должно быть целостным и корректным, учитывая специфику сложноорганизованного советского общества в военные и послевоенные годы.