Старообрядцы и текст

Gurianova N. S. Old Believers and Text. Vestnik NSU. Series: History and Philology , 2021, vol. 20, no. 2: Philology, p. 32–41. (in Russ.) DOI 10.25205/1818-7919-2021-20-2-32-41

Реформы в Русской церкви, начатые в середине XVII столетия патриархом Никоном, привели к формированию внутрицерковной оппозиции, которая достаточно быстро превратилась в широкое религиозно-общественное движение, известное под именем «старообрядчество». На протяжении нескольких веков члены сообщества отстаивали свое право не признавать изменения, внесенные реформаторами в обряд и богослужебную практику, поэтому традиционализм справедливо считается характерной чертой их мировоззрения. Действительно, принцип следования старине был провозглашен противниками церковной реформы в качестве основополагающего.

Новшества и их обоснование нашли отражение в печатных изданиях, которые стали предметом обсуждения. В ходе дискуссии в среде противников церковной реформы сформировалось особое отношение к тексту. Для них он стал основным аргументом, свидетельствующим о незаконности и неправомерности действий реформаторов. Обратившись к древним рукописям и старопечатным книгам, защитники старого обряда отыскали фрагменты текстов, которые указывали на отступление оппонентов от традиции Русской церкви. Для обозначения этой традиции им служил Стоглав – свод постановлений церковного собора, состоявшегося в Москве в 1551 г. (Стоглав, 2015). В Стоглаве были зафиксированы путем констатации особенности обряда и церковной жизни Руси, без подробных богословских объяснений. Это вполне объясняется особенностями развития богословской, философской мысли этого и более раннего времени.

М. Б. Плюханова совершенно справедливо обозначила его как «интеллектуальное молчание Древней Руси» 1. Б. А. Успенский еще более определенно охарактеризовал ситуацию: «Как известно, в Древней Руси не было богословия как специальной дисциплины, богословие воспринималось главным образом через обряд, через литургию – иначе говоря, было то, что принято называть литургическим богословием. Это не означает, конечно, что богословия не было вообще, но богословские представления не излагались в сколько-нибудь систематической или последовательной форме» [Успенский, 2002. С. 279]. Последнее замечание особенно важно для решения вопроса об описании традиции Русской церкви противниками церковной реформы в XVII в.

Изменения, внесенные в обряд и богослужебную практику Русской церкви патриархом Никоном, нашли отражение в печатных книгах, т. е. в текстах. Главными аргументами при доказательстве неправомерности действий реформаторов для защитников старого обряда тоже были определены тексты. Благодаря обращению к древним рукописям и старопечатным книгам ими был сформирован фонд цитат, которые свидетельствовали о справедливости отстаиваемой ими точки зрения на новшества.

Каждый фрагмент текста должен был быть авторитетным и для оппонентов, поэтому выписки обязательно сопровождались точным указанием на исходную рукопись или старопечатную книгу с их подробным описанием. Постепенно процесс нахождения нужных цитат приобрел коллективный характер. Отобранные предшественниками фрагменты сохраняли в составе сборников выписок, дополняя их вновь найденными. Расширялся не только круг цитат, в систему книжных авторитетов вводились новые рукописи и печатные издания. Бла- годаря исследованию О. С. Сапожниковой деятельности соловецкого книжника Сергия Шелонина мы можем с уверенностью говорить, что сборники с подобными «свидетельствами» составлялись сразу после начала церковной реформы [Сапожникова, 2010. С. 360–372].

Р. О. Крамми, опираясь на свое знание богатства духовной жизни общин, которая нашла отражение в их книжной культуре, еще в 1993 г. совершенно справедливо назвал старообрядчество «текстуальным сообществом» [Crummey, 2011. P. 22–23]. При этом исследователь ссылался на предложенное Б. Стоком понимание возможностей и механизмов использования текстов в таких сообществах [Stock, 1997]. Речь шла не о переносе характеристик, предложенных Б. Стоком, для определения старообрядчества в качестве текстуального сообщества. Для Нового и Новейшего времени, естественно, они не всегда применимы. Р. Крамми, к сожалению, не представил развернутую аргументацию в пользу своей точки зрения 2.

Текстуальным старообрядческое сообщество можно назвать, если акцентировать внимание на практике использования и интерпретации ими текстов. Речь идет о фрагментах из авторитетных рукописей и старопечатных книг, которые противники реформы использовали в качестве «свидетельств» в пользу защищаемой точки зрения на новшества. Этот фонд Р. О. Крамми очень точно обозначил как «канон священных текстов, сформировавших культурную основу движения» [Crummey, 2011. P. 22]. В его создании приняли участие многие поколения защитников старого обряда.

Унаследовав от книжников Древней Руси уважение к книге, граничащее с ее сакрализацией, противники церковной реформы подобным образом стали относиться и к отобранным фрагментам текстов, включив их в «канон священных». Этот фонд цитат формировал религиозные, политические и социальные взгляды старообрядцев. Их использовали лидеры движения в публицистических сочинениях при оформлении идеологии вновь образованных согласий. С содержанием «канона священных текстов» в письменной или устной форме были знакомы и рядовые члены сообществ. Только этим обстоятельством можно объяснить большое количество бурных дискуссий, происходивших в старообрядчестве при обсуждении основ идеологии согласий. Участники апеллировали к цитатам из этого фонда, обосновывая свою точку зрения на решение вопросов религиозной жизни общины.

Разумеется, раскол в Русской церкви обусловлен многими причинами, но значимым для его начала представляется обвинение реформаторов в том, что изменения, внесенные в обряд и богослужебную практику патриархом Никоном, были нарушением традиции. При описании этой традиции защитники старого обряда, отбирая нужные цитаты из Священного Писания и святоотеческого предания, опирались не только на древние рукописи, но и на тексты, напечатанные в первой половине XVII в. с целью религиозного просвещения населения России. Для противников церковной реформы в дискуссиях с оппонентами и при оформлении идеологии движения основополагающими стали именно фрагменты из дониконовских московских изданий. Цитаты из древних рукописей придавали дополнительную авторитетность аргументам.

Со временем эти выписки стали восприниматься старообрядцами как отразившие традицию Русской церкви и приравнивались к прочтению Божественного Писания. В этой ситуации важно уточнить, имелись ли у противников реформы основания для подобного использования московских печатных изданий первой половины XVII в. Для этого следует обратить внимание на церковную политику, которая особенно ясно проступает в деятельности Московского печатного двора.

Патриарх Филарет после возвращения из польского плена большое внимание уделил его работе, справедливо считая издания литургических книг важной частью процесса оздоровления церковной жизни. Последующие патриархи продолжили политику в области печатного дела, но кроме издания богослужебных книг существенно расширили репертуар, включив четии, учебные и катехетического характера, а также увеличили тиражи 3.

Направленность деятельности Церкви на религиозное просвещение населения, которая нашла отражение в печатных изданиях, особенно заметна в годы патриаршества Иосифа 4. На церковную политику в это время существенное влияние оказывал возглавляемый царским духовником Стефаном Вонифатьевым придворный «кружок», в состав которого вошли и представители движения низшего духовенства за оздоровление церковной жизни. Исследователи называют участников кружка «боголюбцами» или «ревнителями благочестия». Действительно, они пытались реализовать программу оздоровления церковной жизни, повысив нравственность клира и паствы через религиозное просвещение общества 5.

В деятельности Московского печатного двора проступает стремление Церкви с целью религиозного просвещения населения обеспечить общество необходимыми книгами, что проявилось в количестве и качестве изданных текстов. Разумеется, по-прежнему большое внимание уделялось изданию богослужебных книг, но постепенно менялось отношение к их форме и содержанию текстов. Этот процесс хорошо показан в исследовании А. В. Вознесенского, посвященном изучению печатной истории простой Псалтири. Автор представил результаты анализа состава книги и сделал убедительный вывод о том, что в XVII в., превратившись в богослужебный сборник, он менял форму и содержание 6.

А. В. Вознесенский подробно рассматривает внесение дополнений в состав сборника в 1640-е гг., отметив, что наибольший интерес «представляет не способность сборника к расширению… не сопоставление объемов основы сборника и приложений к ней (в простой Псалтири эти “приложения” нередко занимали больше места, чем текст собственно псалмов), но сам факт внесения в него той или иной статьи…» [Вознесенский, 2010. С. 131]. Совершенно справедливое замечание, поскольку в работе книжных справщиков над составом сборника нашло отражение направление церковной политики. Автор достаточно убедительно объясняет политическими или внутрицерковными обстоятельствами включение или изъятие каждого текста.

Следует обратить внимание на важное в плане рассматриваемой темы дополнение в состав богослужебного сборника. Речь идет о появлении в Псалтири, напечатанной в 1641 г., в предисловной части сочинения «О крестном знамении», в котором утверждалось в качестве единственной формы крестного знамения двуперстие и разъяснялось его символическое значение [Там же. С. 139–142] 7. Западнорусское происхождение этого сочинения свидетельствует, что Церковь столкнулась с отсутствием в русской традиции богословского обоснования формы крестного знамения

Для религиозного просвещения населения явно было недостаточно решений Стоглава, в которых была обозначена специфика церковной жизни. Отсутствие богословских объяснений особенностей обряда и богослужебной практики, воспринимаемых в качестве традиции Русской церкви, заставило книжных справщиков Московского печатного двора обратить внимание на творческое наследие Киевской митрополии. В конце XVI в. православные в Польско-Литовском государстве оказались в трудном положении, которое еще более осложнилось после заключения в 1596 г. Брестской унии. Они вынуждены были в дискуссиях с инославными и униатами отстаивать основные постулаты веры 8. Это существенно обогатило их богословскую мысль 9. Усвоив приемы схоластики и западной образованности, что было неизбежно в дискуссиях, православные авторы достаточно успешно защищали свое вероучение 10, но при этом, по мнению московских книжников, неизбежно допускали отступления от ортодоксального учения.

Патриарх Филарет в 1620 г. положил начало настороженному отношению к выходцам из родственной митрополии 11. Несмотря на временный запрет распространения «литовских» книг 12, он не препятствовал функционированию сочинений, составляющих творческое наследие родственной митрополии [Опарина, 1998. С. 36, 142–192]. Постепенно ориентация Русской церкви на достижения богословской мысли православных авторов Киевской митрополии, живших в конце XVI – начале XVII в., стала еще более очевидной [Робинсон, 1974. С. 312–314.]. По-видимому, книжников направило по этому пути желание дополнить богословскими обоснованиями утвержденный, вернее, обозначенный Стоглавым собором вариант русского православия, а также отсутствие религиозного учебника для просвещения населения.

Книжные справщики XVII столетия, естественно, при формировании состава простой Псалтири – сборника, должного, по их мнению, служить религиозному просвещению паствы, ориентировались на Стоглав. С целью познакомить читателей с формой крестного знамения они включили не текст соответствующей главы Стоглава, а сочинение западнорусского происхождения. В нем не только утверждалось двуперстие, но было дано и его богословское обоснование. Русская церковь в деле религиозного просвещения из-за недостаточного развития собственной богословской мысли, вернее, отсутствия изложенного в систематической форме учения, ориентировалась на достижения в этой области авторов родственной митрополии.

О распространении богословских идей, сформулированных в конце XVI – начале XVII в. украинскими и белорусскими православными авторами в ходе полемики с инославными и униатами, свидетельствует рукописная история сборника «Просветитель Литовский». Т. А. Опарина в монографии представила убедительную картину постепенного складывания сборника и его бытования во время патриаршества Филарета и Иосифа. Один из вариантов Просветителя послужил основой для издания в 1644 г. сборника «Кириллова книга» [Опарина, 1998. С. 102–142]. Его основу составили адаптированные для русского читателя сочинения православных авторов Киевской митрополии, написанные в конце XVI – начале XVII в. Сборник, как это было заявлено в предисловиях и послесловии, был издан с целью защитить «православие перед лицом еретиков, католиков, протестантов и униатов» и способствовать религиозному просвещению населения [Гурьянова, 2007. С. 45–53].

Издатели явно рассчитывали, что «Кириллова книга» способна не только предоставить материал для предстоящих дискуссий с протестантами, но и выполнять катехизаторские функции. Главу 14 «О кресте, чесо ради знаменуем лице свое крестообразно» (Кириллова книга, 1644. Л. 178–184 (третий счет)) составило сочинение о двуперстном крестном знамении, впервые напечатанное во вводной части к простой Псалтири в 1641 г. О намерении московских книжников придать сборнику форму религиозного учебника свидетельствует последняя (без обозначения номера) глава, составленная из трех символических текстов (Кириллова книга, 1644. Л. 547–552).

Составители сборника стремились обеспечить население литературой катехетического характера, чтобы в ясной и доступной форме познакомить читателей с основами вероучения. Эта глава из «Кирилловой книги» составила дополнение, внесенное в 1647 г. в простую Псалтирь [Вознесенский, 2010. С. 146–147]. Книжные справщики, явно ощущая потребность в религиозном просвещении населения, включили в богослужебный сборник эти тексты. Через два года в Москве они еще раз были переизданы в составе сборника «Собрание краткия науки об артикулах веры» 13. По-видимому, они были помещены вначале, чтобы подготовить читателя к восприятию текста, связанного с именем митрополита Петра Могилы.

Речь идет о переводе и адаптации для русского читателя сочинения «Книга Катихисис, рекше учение о вере, и нужнейших винах пристоящих к ней» (Собрание краткия науки…, 1649. Л. 1–64 (второй счет)) 14. Киевский митрополит написал его в 1640-е гг. под влиянием католической традиции 15. Обращение книжных справщиков к этому тексту еще более убеждает в их ориентации на достижения родственной митрополии, а также в том, что Русская церковь испытывала потребность в Катехизисе, излагающем в доступной форме суть православного вероучения.

Явно с целью приблизить изложение к русской традиции в конце сборника поместили еще и «Святаго Генадия, патриарха Константинополскаго. О вере…» (Собрание краткия науки…, 1649. Л. 65 – 77 об. (второй счет)) 16. Так называемый «Стословец» – популярный на Руси переводной памятник, древнейший список которого находится в Изборнике 1076 г. Его содержание составили сто кратких правил, излагающих основы христианского вероучения и христианской морали 17. «Стословец» Геннадия включен московскими книжниками дополнительно к уже напечатанной статье, составленной из символических текстов, возможно, с целью еще более смягчить сохранившиеся в «Малом катехизисе» Киевского митрополита, несмотря на адаптацию, элементы влияния католической традиции.

Издание этого сборника свидетельствует о явно ощущаемой Русской церковью потребности в Катехизисе. С этой целью годом ранее, в 1648 г., в Москве была напечатана «Книга о вере» 18. Как справедливо заметил немецкий исследователь Х. Роте, она «представляла собой разновидность Катехизиса, религиозного учебника» [Rothe, 1983. S. 417]. Действительно, этот текст способен был служить религиозному просвещению населения России, но изложение основ вероучения было осуществлено с освещением дискуссионных вопросов, которые обсуждались в ходе полемики с инославными.

«Книга о вере» была написана на материале сочинений, составивших творческое наследие Киевской митрополии. В 9-й главе представлен вариант сочинения «О крестном знамении» из предисловной части Псалтири (Книга о вере, 1648. Л. 41 об. – 42). Н. В. Савельева убедительно атрибутировала текст «Книги о вере» игумену Бизюкова монастыря иеромонаху Гедеону [Савельева, 2011; 2013]. Авторство западнорусского писателя и издание «Книги о вере» в Москве в 1648 г. свидетельствуют о стремлении Русской церкви предоставить населению религиозный учебник, ориентируясь на достижения богословской мысли родственной митрополии. Как ранее отмечено, «Книга о вере» включала элементы полемики с инославными при обсуждении основ вероучения, возможно, поэтому внимание московских книжников привлек краткий вариант «Исповедания веры» Петра Могилы, в котором знакомство с учением осуществлялось в традиционной для Катехизисов форме – вопрос-ответ.

Подобные примеры явной ориентации Русской церкви при решении задачи религиозного просвещения населения в первой половине XVII в. на достижения Киевской митрополии в области богословия можно продолжить. Объем статьи позволил обратить внимание только на появление в изданиях в 1640-е гг. сочинения о двуперстии и текстов катехетического характера. Это дало возможность показать, что в изданиях Московского печатного двора нашла отражение попытка Церкви систематизировать изложение учения и привести богословские обоснования особенностям русского варианта православия. Следовательно, противники церковной реформы имели все основания при описании традиции Русской церкви опираться на тексты печатных книг времени патриарха Иосифа.

Описывая традицию, они использовали фрагменты текстов с точным указанием на исходный, считая возможным опираться не только на древние рукописи, но и на дониконовские московские печатные издания. Отобранные цитаты защитники старого обряда объявили священными, обосновав их авторитетность. Сделано это было настолько убедительно, что официальной Церкви пришлось объявлять «Кириллову книгу», «Книгу о вере» и даже Стоглав как не вполне соответствующие православию. В начале XVIII в. старообрядцы сумели обосновать свое право оставить эти тексты в кругу авторитетных, опираясь на высочайший уровень книжной культуры и особое отношение к тексту. Фрагменты из авторитетных рукописей и старопечатных книг служили защитникам старого обряда аргументами в дискуссиях с реформаторами, обоснованием идеологии движения и особенностей религиозной жизни общин. Все это дает основание для того, чтобы назвать сообщество текстуальным.