«Стратегия национальной безопасности России» 2021 года - сравнительный анализ реальных и декларируемых геополитических угроз

Волгоградский институт управления – филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Волгоград, Россия, ,

and Public Administration, Volgograd, Russia, ,

2015 года и принятая с учетом выводов из событий российско-украинского конфликта1. Стратегия 2015 года обозначила в восприятии российского политического руководства главную внутреннюю угрозу – технологии дестабилизации гибридных (авторитарно-демократических) политических режимов, совокупно именуемые «цветной революцией», и главную внешнюю угрозу – военные приготовления стран – участниц Североатлантического договора (НАТО)2.

Документ 2021 года призван скорректировать официально декларируемые взгляды российского руководства на изменяющуюся конфигурацию угроз национальной безопасности страны. В фокусе анализа данной статьи находятся только геополитические угрозы (внешнего и внутреннего генезиса), нашедшие отражение в рассматриваемом документе применительно к их проекции на геополитическую ситуацию, сложившуюся вокруг России в текущий период.

Основным методологическим принципом геополитического подхода к анализу политических процессов является пространственно-территориальный императив, исходящий из того, что даже в XXI веке основные межгосударственные конфликты по-прежнему возникают вокруг контроля той или иной физической среды, преимущественно земной поверхности (суша или водный бассейн). Соответственно, если согласно российской нормативной правовой базе угрозой национальной безопасности является «совокупность условий и факторов, создающих прямую или косвенную возможность причинения ущерба национальным интересам Российской Федерации»3, то геополитическую угрозу можно определить как совокупность условий и факторов, создающих прямую или косвенную возможность нарушения территориальной целостности России. Термин «геополитика» в различных вариациях встречается в Стратегии 2021 года пять раз, термин «территория» (чаше всего прямо или косвенно подразумевается территориальная целостность) – 33 раза, что позволяет констатировать повышенное внимание российского руководства к вопросу сохранения государственного суверенитета над территорией страны.

Приведенные в Стратегии геополитические угрозы национальной безопасности можно классифицировать как внутренние и внешние. Под первыми из названных подразумевается сепаратизм в различных его проявлениях (которые в документе не раскрываются подробно), под вторым – военная экспансия на территорию России с наиболее вероятных географических направлений. Последний аспект раскрыт в документе подробно и многогранно. Описывая тенденции эволюции современной международной системы, авторы Стратегии исходят из предположения, что геополитическая напряженность (и как следствие – вероятность применения военной силы) будет нарастать, а ее основной причиной является «стремление стран Запада сохранить свою гегемонию»4. Указывая на общую негативную роль НАТО и конкретно США, авторы Стратегии по политическим, очевидно, соображениям, становятся предельно неконкретны, когда дело доходит до описания деструктивных действий со стороны акторов, расположенных у российских границ. Относительно таковых упоминаются:

– «недружественные страны», которые пытаются расколоть единство российского народа, воспользовавшись сложной социально-экономической обстановкой в России;

– «некоторые страны», которые стремятся инспирировать дезинтеграционные процессы в СНГ;

– «ряд государств», которые в своих официальных документах указывают Россию как военного противника.

Подобный язык обобщений, позволяющий читателю включить в каждую из приведенных категорий любые государства, в зависимости от своей осведомленности или фантазии, резко контрастирует со стилем аналогичных американских стратегий. Например, в выпущенном Белым Домом в марте 2021 года «Промежуточном руководстве по стратегии национальной безопасно-сти»5 в качестве основных оппонентов США прямо перечислен ряд стран: Россия, Китай, Северная Корея, Иран – с пояснениями, чем эти государства «неудобны» Вашингтону и какие конкретно геополитические цели ставит для себя США в каждом регионе планеты. В российской же Стратегии ни разу не упомянута ни Украина (Харыбин, 2019), «Военная доктрина» которой прямо предписывает готовиться к войсковым операциям против России; ни Грузия, являющаяся одной из немногих стран, принципиально разорвавших с Россией дипломатические отношения. Не упоминается и Япония, имеющая к России столь жесткие территориальные претензии, что до сих пор не идет на подписание мирного договора по итогам Второй мировой войны.

Обращает на себя внимание и факт сознательного, скорее всего, игнорирования авторами Стратегии подробного разбора геополитических угроз, исходящих для России с южного и восточного направлений. Уже очевидным фактом стал стремительный рост притязаний Турции в качестве нового геостратегического центра, проецирующего свое влияние не только в региональном, но и отчасти в мировом масштабе. В этой связи характерно заявление президента Турции Р. Эрдогана о необходимости пересмотра конфигурации пула лидеров глобального управления, сложившихся по итогам Второй мировой войны: «мир больше пяти»1. В отношении России политика Анкары в последнее десятилетие весьма похожа на попытку определить границы дозволенного, и Москва каждый раз уступает, хотя и с оговорками, позволяющими формально «сохранить лицо». Примерами подобной турецкой политики можно считать:

– уничтожение турецкими ВВС российского штурмовика СУ-24 в Сирии в 2015 году и фактическая оккупация части территории Сирийской Арабской Республики вопреки воле её законного руководства;

– поддержка азербайджанской армии в боевых действиях в Нагорном Карабахе в 2020 году (в этом конфликте над территорией Армении Россия потеряла уничтоженным вертолет МИ-24, формально ответственность за это взял на себя союзник Турции Азербайджан2), что привело к нарушению военно-политического статус-кво в Закавказье – крайне важного для России региона в системе обеспечения безопасности;

– заявление турецкого руководства о непризнании легитимности проведения выборов в Государственную Думу России в Крыму и в Севастополе – двух субъектах Российской Федерации;

– продажа Украине производимого Турцией оружия (ударный беспилотный летательный аппарат «Bayraktar TB2», эффективно зарекомендовавший себя во время армяно-азербайджанского военного противостояния и потенциально способный дать дополнительные преимущества вооружённым силам Украины в конфликте с самопровозглашёнными Донецкой и Луганской народными республиками);

– декларация строительства нового судоходного канала, соединяющего Черное и Средиземное море в обход положений конвенции Монтрё от 1936 года, что потенциально открывает проход в Черное море иностранным военным кораблям без прежних ограничений (Баранов, 2021). Учитывая тенденцию развития военно-морских вооружений, направленную на увеличение дистанции ведения огня и поражение кораблей противника без тактического сближения с ними3, можно предположить, что основной целью проникновения в акваторию Черного моря кораблей потенциального противника станет не стремление вступить в противоборство с российским Черноморским флотом, а проведение десантных операций на российском побережье, то есть экспансия.

Не следует забывать, что исторически Черноморский регион являлся ареной многовекового военного противостояния между Турцией и Россией и было бы несколько преждевременно считать, что в начале XXI века исторические законы геополитики утратили актуальность. Но Россия в отношении Турции сейчас реагирует именно так, словно потенциальной угрозы не существует или она в понимании Москвы незначительна в своем масштабе. Характерна осторожность и дипломатичность, с которой Президент России В.В. Путин на Валдайском форуме в октябре 2021 года отвечал на вопросы о неоднозначных заявлениях Р. Эрдогана4. Кроме того, в армяно-азербайджанском военном конфликте вокруг Нагорного Карабаха Россия заняла по факту нейтральную позицию, не оказав военной помощи Еревану, формально являющемуся ее союзником по Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Впрочем, политологи давно ставили под вопрос реальную эффективность этой организации в кризисный период. Например, А.А. Кривопалов обращает внимание на то, что «идеологическая основа объединения, подобная существующей между странами НАТО, у членов ОДКБ, по сути, отсутствует... Государства – члены ОДКБ зачастую имеют расходящиеся внешнеполитические интересы. В процессе взаимодействия с Москвой они ревниво оберегают свой суверенитет» (Кривопалов, 2021: 131). В данном случае Россия нашла обоснование своей позиции в том, что территория Нагорно-Карабахской области не является территорией Армении, поэтому собственно на союзника нападение не совершено. Не повлиял на позицию Москвы и тот факт, что азербайджанские войска сбили российский военный вертолёт над территорией Армении, двое из трех членов экипажа которого погибли.

Российское политическое руководство значительно ограничило себе возможность маневра на международной арене, строго придерживаясь геополитического императива «Враги на Западе, а друзья на Востоке». Действительно, ещё пять лет назад опора на страны Центральной Азии, Турцию, Китай как противовес Западу и своеобразный геостратегический тыл России (Бельских, 2020) казалась оправданной и вполне работоспособной. Однако в 2021 году ситуация качественно изменилась. После поражения Армении в военном конфликте с Азербайджаном из-за Нагорного Карабаха уже не скрывается факт турецко-азербайджанского военного союза, растущие геополитические претензии Турции (неоосманизм). Формирование в Афганистане теократического режима талибов, несмотря на формальные заявления их представителей о невмешательстве во внутренние дела соседних государств, самим фактом своего существования может стимулировать активность религиозных экстремистских движений в странах Центральной Азии (Абрамов, 2021). Китай, последовательно расширяя влияние на мировую экономику, менее всего заинтересован ввязываться в качестве союзника Москвы в сформировавшиеся вокруг России геополитические конфликты, что показал осторожный подход Поднебесной к крымской проблеме. При этом нельзя исключать потенциальную заинтересованность Китая в ресурсах Восточной Сибири, которая при неблагоприятных условиях, например, в случае ослабления федеральной власти в России из-за обострения социально-политических конфликтов, может стать предметом уже не экономического, а геостратегического интереса. Особым фактором является демографический прирост населения центральноазиатских республик на фоне неблагоприятных экономических тенденций, что неизбежно ведёт к усилению миграционных потоков на российские земли.

Резюмируя сказанное, можно сформулировать следующий вывод. Геостратегическая картина мира, изложенная в российской «Стратегии национальной безопасности» 2021 года, является упрощённой и уже сейчас устаревающей на фоне темпов мирового политического процесса. Вокруг России в настоящий момент сложился пояс реальных и потенциальных геополитических угроз, реагировать на которые по шаблонной схеме «Запад – враг, а Восток – друг» становится всё менее эффективно. Геостратегическое окружение России (под данным термином подразумевается система акторов международного процесса, имеющих выход на границы России либо через прямое соприкосновение государственных территорий, либо через участие в военно-политических альянсах, потенциально позволяющих проецировать на Россию военно-политическое давление через размещение военных баз, поддержку недружественных России граничащих с ней государств) характеризуется как уже сформировавшимися, так и потенциальными угрозами по всему периметру границы, часть из которых не отражена и не проанализирована в рассматриваемом документе.

Одним из вариантов альтернативной геостратегической модели России могло бы стать обращение к голлистской модели «обороны по всем азимутам» (Трико, 1997), основанной не на противостоянии, а на лавировании между сложившимися мировыми центрами силы, избегании открытого столкновения с ними, но не ценой уступок своих важнейших национальных интересов. Разумеется, подобная модель, учитывающая не только реальные, но и потенциальные угрозы, потребует более диверсифицированных направлений финансирования, чем существующий подход «Враги на Западе, друзья на Востоке». Но, учитывая запланированные на 2022 год государственные расходы (при профицитном бюджете затраты на национальную оборону – 3,51 трлн рублей, на национальную безопасность – 2,799 трлн рублей) [5], не исключено, что искомую цель можно обеспечить в рамках оптимизации статей расходов, а не привлечения дополнительных ресурсов.