Суверенитет и киберпространство

Развитие информационных технологий качественно изменило нашу жизнь. Сложно представить повседневность без Интернета и социальных сетей. Информационная среда не знает географических границ, поэтому иногда ее именуют пятым интернациональным пространством. Между тем распространение Интернета и социальных сетей, а вкупе с ними и многочисленных информационных технологий позволило получить такие инструменты воздействия на государство, о которых разведывательные сообщества противоборствующих стран могли только мечтать в эпоху «холодной войны». И хотя компьютерная сеть глобализирована, утверждения о ее космополитичном характере могут быть оспорены. В свете послед- них политических событий, а также вследствие непрекращающихся попыток недружественных России государств найти новые способы коммуникации с ее населением для реализации своих внешнеполитических интересов вопрос о защите государственного суверенитета в киберпространстве заявляет о себе вновь.

Так исторически сложилось, что Соединенные Штаты Америки в последние сто лет были ведущей державой в плане разработки и внедрения достижений научно-технического прогресса. И бурное развитие Интернета и информационных технологий не стало исключением из этого правила. Другим странам тоже удалось значительно продвинуться в развитии и внедрении информа-

ционных технологий, однако США продолжает оставаться если не безусловным лидером, то весьма влиятельным актором в этой сфере.

Поскольку развитие Интернета напрямую связано со сферой информационных технологий, а также учитывая значительную долю американских IT-корпораций в сегменте Интернета, влияние США на происходящие в Интернете процессы огромно. К сожалению, до сих пор контроль над Интернетом фактически принадлежит одному государству, Соединенным Штатам Америки. Управление доменными именами осуществляется американской некоммерческой организацией под названием «Корпорация по присвоению доменных имен и номеров» (Internet Corporation for Assigned Names and Numbers). Гипотетически США в любой момент может «выключить» доменное имя любой страны и сделать пользование сервисами Интернета в этой стране невозможным. Так, например, во время войны в Ираке американское государство не раз перекрывало функционирование расширения «.ik», принадлежащего Ираку. В недавнем конфликте Грузии и России в Грузии была заблокирована русскоязычная часть Интернета, что являлось несомненным козырем в развернутой тогда информационной войне против России [1]. Поскольку международное право призывает государства воздерживаться от применения силы в отношениях друг с другом, а современные вестернезированные общества не приемлют войну как способ разрешения накопившихся противоречий, политическое руководство стран остро нуждается в таком ресурсе, который позволял бы им достигать поставленных целей относительно безболезненными способами и избежать при этом риска быть вовлеченными в войну. Таким ресурсом стала информация. Американские аналитики всерьез размышляют о новых формах ведения военных действий, утверждая, что в современных войнах нет необходимости видеть врага «через прицел автомата». В современном глобальном мире стали говорить о кибервойне, гибридной войне, прокси-войне и, наконец, информационной войне [2].

Для ответа на вопрос о том, насколько обоснованно приравнивать информационное воздействие на страну к применению силы и вмешательство в ее внутренние дела, представляется целесообразным ознакомиться с рассуждениями зарубежных исследователей по данной проблематике. Статьи «Sovereignty in Cyberspace: Lex lata vel non?» и «Sovereignty in the age of cyber» настолько друг на друга похожи, что имеет смысл рассматривать их в одном кейсе.

Авторы статьи утверждают, что нарушение территориальной целостности и неприкосновенности территории подразумевает физическое воздействие на чужую территорию, однако это не в полной мере относится к цифровому пространству. Поскольку международное право призывает стороны воздерживаться от применения силы, вопрос о том, какие действия в киберпространстве могут быть приравнены к применению силы, вызывает много дискуссий, и многие комментаторы высказывают свои предположения по этому поводу. Ведь подавляющее большинство киберопераций являются чем-то меньшим, чем применение силы, и не вписываются в традиционно признанные элементы правила невмешательства [3].

Несмотря на отсутствие полной ясности, общепризнано, что информационное воздействие, которое в конечном итоге приводит к смерти, ущербу или значительным разрушениям или представляет собой непосредственную угрозу таковых, является применением силы. Квинтэссенцией нарушения принципа невмешательства является принудительное вмешательство одного государства во внутренний политический процесс другого государства, например путем изменения подсчета голосов и тем самым влияния на результаты выборов [4]. Если все эти действия совершаются с помощью информационных технологий, то тогда можно смело утверждать, что налицо факт нарушения суверенитета.

Далее авторы вводят термин «порог нарушений в киберпространстве». Это своеобразная красная линия, пересечение которой будет означать нарушение суверенитета. Было установлено, что нарушение суверенитета в киберпространстве может иметь место при наличии двух оснований: 1) степень посягательства на территориальную целостность государства-цели; 2) если имело место вмешательство или присвоение присущих правительству функций [5].

Поскольку посягательство на территориальную целостность подразумевает собой физическое воздействие на территорию иностранного государства, то возникла проблема относительно понимания, как именно кибероперации приводят к нарушению территориальной целостности. Ведь они по своему характеру могут быть разными, начиная от простого сканирования портов и заканчивая выводом технической аппаратуры из строя. Ученые согласились с утверждением, что нарушение суверенитета имеет место в том случае, если враждебная кибератака повлекла за собой реальный ущерб, такой как вывод из строя компьютерных серверов. По их единодушному мнению, государство нарушает суверенитет другого государства, когда оно посредством киберопераций препятствует реализации исключительно государственных функций. Например, таких как предоставление социальных услуг, проведение выборов, сбор налогов, эффективное ведение дипломатии или выполнение критически важных мероприятий в области национальной обороны [6].

Таким образом, для ответа на вопрос о том, имело ли место нарушение суверенитета в киберпространстве, необходимо установить два фактора. Первое: причинно-следственная связь между информационным посягательством и территориальной дезинтеграцией атакуемого государства. Второе: факт атаки на критически важные объекты инфраструктуры. Причем авторы подчеркнули, что такая атака должна непременно нанести ущерб, чтобы было возможным рассматривать ее по аналогии с вторжением. Однако здесь важно подчеркнуть, что данный критерий неразрывно связан с принадлежностью атакуемого сервера к объекту критически важной инфраструктуры. Только в этом случае можно говорить о нарушении суверенитета в киберпространстве. Но и здесь мнения разделились. Если имела место атака на серверы коммерческой структуры, то данный пример, скорее, нельзя рассматривать как нарушение государственного суверенитета. В качестве примера приводится случай с Sony Pictures Entertainment, имевший место в 2014 году, который едва ли может рассматриваться как нарушение суверенитета. Авторам представляется, что атака на критически важные объекты инфраструктуры по своим последствиям намного тяжелее, чем атака на серверы коммерческой организации, чья деятельность не настолько важна для функционирования общества и государства. В принципе, данное суждение весьма убедительно и не лишено логики.

Поскольку концепция суверенитета прочно закрепилась как в международном праве, так и в европейской философско-политической мысли, апологеты суверенитета утверждают, что суверенитет сам по себе является обязательным признаком государства, который исключает практически любые действия одного государства на территории другого, нарушающие внутреннее право этого другого государства, при отсутствии согласия последнего.

Однако авторы статей склонны не разделять данный подход. Они приводят утверждение, будто бы правило о суверенитете является изменчи- вым: в каждом случае оно корректируется в зависимости от потребностей и интересов конкретной страны. Суверенитет неодинаково отображается в международном праве в отношении космической и морской областей, что еще раз подтверждает мнение о том, что суверенитет является признаком, подлежащим корректировке в зависимости от практических императивов государств, а не твердым и незыблемым правилом. Например, в случае с космической областью объекты на орбите находятся за пределами территориальных претензий любого государства, а космическое пространство (включая космическое пространство над территорией другого государства) доступно для эксплуатации всеми. В случае с морями многие входы в территориальные воды другого государства и транзит через них допустимы без согласия этого государства, но есть условия, при которых такой вход будет нарушением международного права – это зависит от конкретных фактов и обстоятельств. Тот факт, что государства разработали совершенно разные режимы управления космическим и морским пространствами, подчеркивает ошибочность универсального правила о суверенитете с четким применением к области киберпространства. Признак суверенитета является универсальным, но его применение к уникальным особенностям киберпространства остается на усмотрение государств через государственную практику и / или разработку договорных норм. Между тем авторы утверждают, что, хотя принцип невмешательства прочно закрепился в международном праве, наблюдается недостаток государственной практики, не говоря уже об авторитетных мнениях ученых-правоведов относительно контуров его применения к кибердеятельности. А это значит, что деятельность по урегулированию данной проблематики может быть развернута в любом направлении.

С принципом невмешательства неразрывно связана Декларация о недопустимости интервенции и вмешательства во внутренние дела государств [5], принятая резолюцией 36/103 Генеральной Ассамблеи от 9 декабря 1981 года. Представляется целесообразным продемонстрировать отдельные положения ст. 2:

• a)    обязанность государств воздерживаться в их международных отношениях от угрозы силой или ее применения в какой бы то ни было форме с целью нарушить международно признанные границы другого государства, свергнуть или изменить политическую систему другого государства или его правительство, вызвать напряженность между двумя или более государствами;

• b)    обязанность государства обеспечить, чтобы его территория не использовалась каким-либо образом, который нарушал бы суверенитет, политическую независимость, территориальную неприкосновенность и национальное единство или нарушал политическую, экономическую и социальную стабильность другого государства;

• c)    обязанность государства воздерживаться от подрывной деятельности;

• e)    обязанность государства воздерживаться от любых действий или попыток в какой бы то ни было форме или под каким бы то ни было предлогом дестабилизировать или подорвать стабильность другого государства или любого из его институтов;

• j)    обязанность государства воздерживаться от любых клеветнических кампаний, оскорбительной или враждебной пропаганды с целью осуществления интервенции или вмешательства во внутренние дела других государств;

• k)    обязанность государства при осуществлении своих международных отношений в экономической, социальной, технической и торговой областях воздерживаться от любых мер, которые могут представлять собой интервенцию или вмешательство во внутренние или внешние дела другого государства, препятствуя ему тем самым свободно определять свое политическое, экономическое и социальное развитие; это включает, в частности, недопущение использования транснациональных или многонациональных корпораций, находящихся под его юрисдикцией или контролем, в качестве средств политического давления или принуждения против другого государства, в нарушение Устава Организации Объединенных Наций;

• l)    обязанность государства воздерживаться от использования или искажения вопросов о правах человека в качестве средства вмешательства во внутренние дела государств, оказания давления на другие государства или создания атмосферы недоверия и беспорядка в пределах государств и между государствами или группами государств;

• o)    обязанность государства воздерживаться от любой политической деятельности на территории другого государства без его согласия.

Если придерживаться буквального толкования данных положений, можно прийти к выводу, что кибероперации неприемлемы вообще. Суверенитет является своеобразным оберегом, защищающим государство от враждебной деятельности. Поскольку подрывную деятельность возможно осуществлять с помощью кибердеятельности, это может стать аргументом в пользу усиления контроля над информационным пространством. В конце концов, деятельность отдельных государств говорит о том, что суверенитет предпочтительнее свободного и открытого киберпространства. Россия не исключение из этого правила. Например, 1 мая 2019 года был принят Федеральный закон № 90-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон «О связи» и Федеральный закон «Об информации, информационных технологиях и о защите информации», предусматривающий создание национальной системы маршрутизации интернет-трафика. 12 апреля 2021 г. Президентом РФ был принят Указ № 213 «Об утверждении Основ государственной политики Российской Федерации в области международной информационной безопасности», который был посвящен реализации государственной политики Российской Федерации в области международной информационной безопасности. Примечательно, что п. 8 данного Указа, рассматривающий использование информационнокоммуникационных технологий для проведения компьютерных атак на информационные ресурсы государств, в том числе на критическую информационную инфраструктуру как одну из основных угроз международной информационной безопасности, полностью согласуется с выводами зарубежных ученых, приводившимися выше. Такие примеры нормотворческой деятельности говорят о том, что государством взят прицел на ужесточение контроля над цифровой средой. Следуя данной логике, представляется целесообразным внести изменения в Закон РФ «О Государственной границе Российской Федерации» от 01.04.1993 № 4730-1, чтобы помимо физико-географической границы существовала граница в виртуальном пространстве. Нововведения должны затрагивать понятия «государственная граница Российской Федерации» и предусматривать формулировку о том, что киберпространство составляет пределы государственной территории наряду с сушей, водой, недрами и воздушным пространством. В конечном итоге это должно выглядеть следующим образом: «Государственная граница Российской Федерации (далее – Государственная граница) есть линия и проходящая по этой линии вертикальная поверхность, определяющие пределы государственной территории (суши, вод, недр и воздушного и киберпространства) Российской Федерации, то есть пространственный предел действия государственного суверенитета Российской Федерации».

Таким образом, киберпространство является той средой, которой может быть придан опре- деленный правовой режим. Государства вправе самостоятельно его определять в зависимости от своих интересов и потребностей. Ведь Интернет не только сближает людей, но и имеет свойство наносить значительный ущерб. Поэтому все большее число технически развитых государств в интересах обеспечения своей национальной безопасности будут стремиться к тому, чтобы цифровое пространство, которое сейчас именуют глобальным, стало локализированным, что не противоречит принципу невмешательства, а скорее дополняет его.