Тема религиозного раскола в журнале М. М. и Ф. М. Достоевских «Время»

В декабре 1859 г. Ф.М. Достоевский возвращается из сибирской ссылки в Петербург и уже с начала 1860 г. активно включается в литературную жизнь столицы.

Братья Достоевские начинают издавать большой ежемесячный журнал, разрешение на издание которого было получено М.М. Достоевским еще осенью 1858 г. «Время» вышло в свет в январе 1861 г.

Россия и Запад, западники и славянофилы, народ и интеллигенция, национальное и общечеловеческое, реформы Петра – вот неполный список проблем, которые освещались на страницах нового журнала.

В.С. Нечаева отметила, что редакция «Времени» «очень щедро предоставляла страницы журнала для публикации документов, связанных с русской историей, специальных исследований и обширных рецензий на исторические труды» [2, с. 195]. Причиной этого, по мнению исследовательницы, являлась возможность именно в статьях и материалах на исторические темы «развивать и защищать основополагающую идею журнала – «почвенничество», сближение с народом оторванной от него образованной части общества» [Там же].

В напечатанных в журнале статьях, касающихся вопросов русской истории, нашли отражение две большие темы. «Это, во-первых, стремление проникнуть в мировоззрение и идеалы простого народа, являющиеся причиной неприятия им европейской цивилизации. И, во-вторых, история европейской цивилизации в России, вскрывающая те отрицательные ее стороны, которые и должны были привести к отрыву общества от народа. Первая тема нашла выражение, с одной стороны, в особом интересе журнала к русскому сектантству, его идеологии, возникновению и распространению, с другой – к истории общинного уклада в жизни русского народа» [Там же].

Интерес редакции «Времени» к истории раскола, несомненно, связан с тем значением, которое придавал Ф.М. Достоевский его изучению как самого крупного явления в русской жизни.

В 1860-е годы в России поиск новых общественных форм жизни идет по пути анализа важнейших событий прошлого: в исторических первоисточниках разыскиваются объяснения современной действительности. И тема религиозного раскола имеет здесь большое значение. Она является своеобразным соединительным звеном между историей и современностью. Поэтому братьям Достоевским важно привлечь к сотрудничеству в своих журналах самых авторитетных исследователей в области русской истории, способных дать историческое объяснение таким важным темам, как религиозный раскол и сектантство.

Одним из них стал известный в 1860-е годы историк А.П. Щапов. Его взгляды на историю русского раскола представляются нам интересными и заслуживающими особого внимания, так как отношение Ф.М. Достоевского к расколу формировалось в том числе и под влиянием работ этого исследователя. Работы А.П. Щапова «Земство и раскол. Бегуны» было напечатано в 10-м и 11-м номерах «Времени» за 1862 г.

Бегуны – одна из сект русского раскола, возникшая в конце ΧVІІІ в. в среде крестьян, мещан, беглых солдат;

АГАШИНА Елена Николаевна, старший преподаватель кафедры русской филологии и культуры Института переподготовки педагогических кадров (Дальневосточный государственный технический университет, Владивосток).

известная в народе также под именем страннической, или сопелковской (от села Сопелок близ Ярославля). Секту основал Евфимий, беглый солдат из крестьян, в проповедях которого простое бегство от невыносимых условий жизни возводится в религиозный жизненный принцип. А.П. Щапов писал в своем исследовании о бегунах: «Основной мотив всех этих движений и физических, и нравственных сил податного, крепостного и служилого народа составляла – месть за угнетенье и жажда воли… В бегунах преимущественно выразилось отрицанье ревизской, военно-служилой и податной прикрепленности душ, личностей к империи и великороссийской церкви и порабощенности их властям и учреждениям той и другой» [5, с. 506].1

Исходной точкой учения бегунов являются их представления о том, что с 1666 г. в Российском государстве настало царство антихриста. В данном случае антихрист – это преемственный ряд царей, начиная с Алексея Михайловича и Петра І; патриарх Никон – лжепророк антихриста, сумма букв имени которого в греческой форме (Никитос) – 666 – означает «звериное» число. Во время Никона церковь поклонилась Дьяволу: ее «священнослужители суть демоны, …уста зверины; новопечатные книги … суть учение дьявольское» [5, с. 548].

Особым нападкам бегунов подверглись реформы и нововведения Петра І: перепись населения, табель о рангах, размежевание земель. Возмущение бегунов вызвало требование Петра принять «печать антихриста» – паспорт и изменить образ божий в человеке – брить бороды и носить немецкое платье. Все эти «мерзости антихристовы» продолжаются и после Петра, во времена, когда живет Евфимий.

Что же делать человеку, который хочет спастись от антихриста и его властей и порядков? Остается одно: бежать от мира, в котором царствует антихрист, отказавшись от всякого соприкосновения с гражданской жизнью. Это бегство прямо объявляется «бранью с антихристом»: «Браться подобает с антихристом, говорили бегуны, но до времени открытой брани с ним браться нельзя, а подобает только браться противлением его воле и неисполнением его законов; а, когда придет время открытой брани, тогда всяк, иже убиен будет, получит венец, какой не получал никто из мучеников» [5, с. 547–548].

Как замечает В.А. Туниманов, статья о бегунах «должна была произвести благоприятное впечатление на А. Григорьева и Ф. Достоевского оригинальным решением проблемы, созвучием постановки вопроса их собственным размышлениям, наконец, поэтичностью повествования» [4, с. 44].

А.П. Щапов так определил предмет своего исследования: «В настоящем очерке мы хотим сказать главным образом о происхождении и значении в народной истории согласья бегунов, касаясь, впрочем, отчасти и прочих согласий раскола» [5, с. 506].

Определяя значение реформ Петра для разрушения земства, Щапов предложил периодизацию взаимоотношений земства и централизации. Он выделил две эпохи: первая «эпоха первых двух ревизий, 1718 и 1742 годов, характеризующаяся тяжелой для народа постройкой империи, была временем самого болезненного и напряженного хаотического движения податных, служилых и крепостных масс народа» [Там же]. Этой эпохе соответствуют такие формы борьбы земства, как «дух отрицанья», «хаотическое, беспокойное брожение», «бегство от службы, от податей, от крепостного рабства, бегство из самой империи, за границу»; вторая «эпоха следующих двух ревизий, 1762 и 1782 годов, когда начался поворот к установке, к образованию русского сословно-разъединенного общества» [Там же]. Этой эпохе, по мысли автора, соответствовали две формы борьбы: пугачевщина и бегунство.

Щапов различал в народе два протестных движения: одно – «мятежный порыв несносно-сдержанных могучих сил народа к выходу из-под векового гнета: это пугачевщина . Другое – тихое, духовно-нравственное, мистико-идеалистическое. Это болезненное выражение угнетенного, наболевшего сердца, духа народного, выражение страдальческих чувств народа крепостного, порабощенного, оставленного самому себе, без просвещения <_> Это общество людей божиих , селивановщина (здесь и далее курсив оригинала. - Е.А. ), и вообще все так называемые мистические пророчествующие секты» [5, с. 544].

Когда ни пугачевщина, ни мифически-пророчеству-ющая селивановщина не завоевали воли народу и не облегчили «земной, ежедневной, деннонощной, злой неволи», возникло согласье бегунов. «Оно указывало податным, крепостным и служилым массам путь спасения не отвлеченный, не мистический, а чисто земной, и притом уж указанный историей путь бегства, странничества , скрытия » [5, с. 547].

Щапов рассматривал это согласье как историческое явление, характерное для русского народа. По его мнению, социальный состав бегунов, в отличие от других согласий раскола, был более однородным: как правило, это беглые солдаты и крепостные крестьяне. Щапов проанализировал экономические причины, толкавшие различные сословия в бегуны. Современные исследователи научной деятельности А.П. Щапова увидели заслугу историка в том, что он привлек внимание к социально-экономическим аспектам расслоения раскола. Анализируя согласье бегунов, историк отмечал, что единое у своих истоков согласье впоследствии разделилось «на два равно необходимых разряда: на странников, или бегунов жиловых, мирских, пристанодержателей, и на бегунов странствующих, бегствующих» [5; c. 561]. При этом он оговорился, что «бегуны мирские или жиловые, большею частью богатые купцы и зажиточные меща- не и крестьяне, живут в городах и селах, вместе с православными в своих домах» [Там же].

А.П. Щапов понимал, что странство, бродяжничество для них только формальность. Но это, с его точки зрения, только доказывало, что корни бегунства гораздо глубже их религиозной догматики. Он считал, что у бегунства есть реальные экономические основы, привлекающие к нему различные сословия.

Щапов уделил большое внимание положению купечества. Он считал, что купечество стало слабеть вследствие «воспреобладания приказно-государственной силы над земскими стремлениями» [5, с. 510].

В заключение своей работы Щапов утверждал: «Все учение бегунов есть всецелое, решительное, деятельное или фактическое отрицание всех основных начал и учреждений империи, всей государственной системы» [5, с. 574]. Ту революционную энергию, которую таил в себе народ, он назвал «демократически-революцион-ным отрицанием» существующего порядка.

Хотя руководители «Времени» придерживались более умеренных взглядов, редакция журнала проявляла интерес к воззрениям А.П. Щапова и дала ему возможность высказаться на страницах издания.

О том, что интерес Достоевских к этой теме был значителен, свидетельствуют опубликованные в журнале рецензии на некоторые книги о расколе. В 10-м выпуске 1861 г. был помещен отзыв на книгу А.И. Бровковича «Описание некоторых сочинений, написанных русскими раскольниками в пользу раскола. Записки Александра Б.» (СПб., 1861). Автор рецензии не указан, но В.С. Нечаева предполагает, что им был Н.Н. Страхов [2, с. 197].

Рецензент говорит об интересе к расколу, которым были отмечены 1860-е годы: «В последнее время особенно как-то развилась у нас охота заниматься расколом. Вопрос о русском расколе чуть не сделался модным вопросом, о котором толковать у всякого пробудилась охота. Так вот явилось много и печатных толкований о нем. Но главное-то дело в том, что, за немногими исключениями, никто не постарался заглянуть в дело поглубже» [3, с. 83].

В ироническом тоне рассказывая о попытках Бров-ковича найти корни раскола в «невежестве» и «суеверии» русского народа, автор рецензии связывает причину появления раскола с социальным положением народа и его отрывом от образованной части общества: «Не было ли причин к отделению нашего простого народа от русской церкви в самом социальном положении тогдашнего простого народа» [3, с. 88].

В 1-й книге «Времени» за 1862 г. была напечатана статья Н.Я. Аристова «По поводу новых изданий о расколе», в которой автор рассматривал три книги: «Рассказы из истории старообрядства, переданные С.В. Максимовым по раскольничьим рукописям», «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное», изданное под редакцией Н.С. Тихонравова, и «Повесть о новгородском Белом клобуке. Два произведения раскольничьей литературы» (1861).

Н.Я. Аристов в своей рецензии развивал основные положения А.П. Щапова о происхождении раскола как протеста народа против насилия над ним: «Наконец против стеснения прав, мысли и совести, против беспорядков жизни гражданской и духовной восстали целые тысячи народа, известные у нас под общим именем раскольников <…> Руководясь порывами ума и совести на пути к самостоятельности и свободе развития, они организовали свое демократическое общество, составили тесное братство на народных началах, стали в оппозицию к правительству, и никакая сила не могла поколебать их задушевных естественных убеждений и стремлений» [1, с. 82].

Н.Я. Аристов идеализирует раскол как движение антиправительственное и даже демократическое, расценивает раскольничьи поселения и скиты как разновидность русской общины. Публицист особо подчеркивает специфическую психологию раскольников, с уважением описывает их образ жизни, затрагивая принципы воспитания, создания семьи, отношение к женщине. Автору импонирует грамотность и начитанность раскольников, их трудолюбие, предприимчивость, честность в делах. «Да, не напрасно же в расколе таится такая несокрушимо живучая и деятельная сила, не напрасно тысячи людей погибли, отстаивая его, в самых варварских истязаниях, а тысячи произвольно отдавались смерти» [1, с. 91].

Рассмотренные нами статьи на тему русского раскола, помещенные в журнале «Время», преследовали задачу, вполне отвечающую духу 1860-х годов – понять психологию народа, его роль в судьбе страны, вызвать интерес общественности к проблемам народа и интеллигенции, к вопросам обустройства России в эпоху реформ.