Темпоральные детерминанты виктимности личности

Введение                           Описание исследования

Проблема виктимности и виктимизации личности продолжает оставаться в числе востребованных направлений теоретико-эмпирических исследований. Указанное обусловлено динамичными общественными трансформациями, которые с одной стороны предоставляют современной личности новые возможности и ресурсы, расширяют пространство ее самореализации, а с другой — блокируют активность, способствуют виктимизации и дисфункциональности. Заявленный контекст оставляет за пределами рассмотрения случаи ситуативной виктимизации личности, акцентируя внимание на генезе индивидуальной виктимности как личностного свойства в пространстве и времени жизни. В связи с этим в рамках настоящего исследования предпримем попытку систематизировать информацию о темпоральных (временных) основаниях и детерминантах рассматриваемого феномена.

В основе виктимности, как системного свойства личности, лежит деформация хронотопических основ развития и функционирования личности, сопровождаемая нарушением преемственности, последовательности, интеграции событий прошлого, настоящего и будущего [12]. В качестве системообразующего фактора можно выделить гипертрофированное воздействие прошлого опыта, фиксацию на событиях, объективно не существующих в реальности, но оказывающих влияние на субъективное восприятие действительности, запускающих ограничивающие стереотипные реакции и действия и блокирующих возможность управления жизнью. Неспособность симультанизировать и интегрировать опыт прошлого и перспективы будущего в настоящем моменте запускает дезадаптивные, саморазруша-ющие личностные тенденции, наращивая виктимогенный потенциал.

Остановимся на психологических механизмах дезинтеграции, дисбаланса и асинхронности временных аспектов. Негативное влияние событий прошлого на развитие и жизнеосуществление личности подчеркивается во многих отечественных и зарубежных исследованиях (В. Д. Менделевич, Д. Магнуссон, Н. Г. Осу-хова, З. Фрейд, А. Фрейд, К. Хорни и др.), фиксирующих значение пережитого психотравматического опыта, условий развития и социализации на ранних этапах онтогенеза, психологического здоровья и индивидуальных особенностей ближайшего окружения в становлении личности.

Исследования Г. Бейтсона, М. Кляйн, Х. Кохута, Д. Винникотта, Й. Лангмейера, З. Матейчека, К. Хорни [1; 2; 3; 5; 6; 14; 16] подчеркивают значимость опыта ранних отношений со значимым взрослым в восприятии и структурировании информации о себе, других и окружающем мире. Личностные особенности и поведенческие паттерны ухаживающего взрослого (например, авторитаризм и доминирование, эмоциональное отвержение, депривация потребностей ребенка, изоляция и дефицит аффективно-насыщенных отношений, нестабильная/прерывающа-яся забота) обусловливают формирование у ребенка комплекса когнитивных, эмоциональных и поведенческих деформаций и деструкций, коррелирующих с повышенным уровнем виктимности: психопатологических особенностей, невозможности выстраивать конструктивную коммуникацию, проблем самопринятия и самоценности, ощущения беспомощности, зависимости, неполноценности, ненужности, отчужденности и собственной неэффективности, затрудняющих формирование аутентичного самоощущения, истинного Я.

Среди событий прошлого, обусловливающих виктимную деформацию личности, особо следует остановиться на ситуациях психологической травматизации. Психоаналитическая концепция З. Фрейда [13] рассматривает травматический опыт как детерминанту фиксации на одной из фаз развития (оральной, анальной, фаллической, генитальной), которая во взрослой жизни индивида находит воплощение в виде патологических зависимостей, регрессивных формах поведения и др. С точки зрения А. Фрейд [15] негативный опыт продуцирует формирование невротических защит, искажающих восприятие реальности и блокирующих продуктивную деятельность личности.

В отечественных исследованиях психологическая травматизация является результатом переживания ситуаций «разрыва жизни», невозможности последующего восстановления [9], сопровождаемого нарушением преемственности, последовательности, интеграции событий прошлого, настоящего и будущего. Травмирующее событие выходит за пределы нормального человеческого опыта, затрагивает значимые стороны жизни человека и приводит к стойким переживаниям [4]. Обзор современных исследований по вопросам хронотопической организации жизни личности в условиях психотравмы (Н. В. Тарабрина, Н. Г. Осухова, И. Г. Малкина-Пых [7; 9; 10] и др.) позволил выделить ряд специфических нарушений:

• •    Частое обращение к травматическим событиям прошлого, малая дифференцированность представлений о будущем, потеря смысла существования, которые снижают субъективную удовлетворенность настоящим, блокируют перспективы на будущее. Травматический опыт не интегрируется в когнитивную схему личности и не трансформируется с течением времени: личность не принимает травматическое событие как событие прошлого, фиксируясь на нем как на актуальном переживании. Пережитое событие остается в памяти в виде интенсивных эмоций и соматосенсорных явлений, активизируясь в ситуациях, напоминающих о травме.

• •    Навязчивое повторение травматического опыта / компульсивное повторное переживание травматических событий / ревиктимизация — поведенческие паттерны повторного переживания травмы; неосознанное включение в ситуации, аналогичные травмирующей. Из непрерывного потока жизненных ситуаций и событий вычленяются и фиксируются преимущественно те, которые могут повторить травматическую ситуацию, с соответствующими поведенческими паттернами. Данный аспект функционирования личности может оставаться пролонгированным

до тех пор, пока травматический опыт не будет переработан, отреагирован и включен в личную биографию.

• •    Постоянное предвосхищение (антиципация) серьезной угрозы вследствие физиологической гипервозбудимости: нейтральные и случайные стимулы провоцируют реакцию тревоги и воспринимаются как источники опасности. Физиологические ощущения теряют адаптивную функцию — мобилизации ресурсов в ответ на опасную ситуацию, в связи с чем физиологическая активность генерирует страх. Личность становится сензитивна к триггерам и пытается их предупредить.

Непереработанный травматический опыт встраивается в матрицу хронотопа, обусловливая деформации интеграционных процессов [11]. Новое видение ситуации с ее ресурсами и возможностями блокируется, выражаясь в вик-тимогенных реакциях фиксации или противодействия, что в итоге завершается невозможностью выхода за пределы ситуации, реализацией фиксированных форм поведения, адаптации стагнирующими и разрушительными способами. В целом, преобразовательные возможности хронотопа резко ограничиваются, наблюдается регресс, распад/деструкция и гибель/авто-деструкция системы [8].

Заключение

Таким образом, негативные события и опыт прошлого встраиваются в структуру личности, блокируя возможность дальнейшего развития. Наличие данных конструктов детерминирует тенденцию личности действовать реактивно в ответ на стимулы окружающей среды. Проактивные тенденции, заключающиеся в возможности использовать жизненные ресурсы для эффективного решения многочисленных задач современной жизни, организовывать и управлять своей жизнью, не реализуются, обусловливая повышенную виктимность личности.