Теоретические вопросы формирования коллективной идентичности: национальная, региональная, этническая

Коллективная идентичность является по своей сути социальным фактом. Коллективные идентичности конституируются не только воображаемым материалом, из которого они состоят, но и также материалом, с которым они имплицитно сравниваются. Коллективные идентичности существуют благодаря тому, что отделяет одних людей от других при помощи опреде- ленных маркеров. При этом коллективные идентичности становятся предпосылками к действию. Объясняя отдельной группе людей, кто они такие и какова модель поведения людей этого конкретного типа, можно связать их воедино и обеспечить коллективную деятельность. С этой точки зрения, коллективная идентичность - вид производительной силы. Она предоставляет возможность деятельности и структурирует социальное поле, предлагая осуществлять те, а не иные действия.

Норвежский антрополог И. Нойманн разделяет теоретические рассуждения о формировании коллективной идентичности с точки зрения «Я/Другой» на четыре основных подхода: этнографический, психологический, философский, альтернативный (последний подход И. Нойманн называет «восточным экскурсом») [4]. С точки зрения автора данной статьи, последние два подхода лежат в русле социальной философии и могут рассматриваться как единый философский подход, характеризующийся концептуальным разнообразием.

• •    Этнографический подход

Базовой идеей для этих исследований была теория Э. Дюркгейма о разделении общественного труда: выделение «внутренней группы» по необходимости должно повлечь за собой ее отграничение от «внешних групп», и такое отграничение является активной частью формирования идентичности. В классической работе «Этнические группы и границы» антрополог Ф. Барт предложил рассматривать отношения «Я/Другой», с точки зрения маркеров идентичности, которые он назвал «диакритиками». До этого исследования имели тенденцию к составлению несистематических каталогов культурных черт, которые исследователи мыслили как эндогенные. В данной теории формирование идентичности отмежевывается от психологического подхода и связывается со сферой социального взаимодействия. По сути дела, все что угодно может получить значение политически релевантного показателя границы. В большинстве исследований к маркерам этнической идентичности относят такие «диакритики» как язык, история, религия, территория и т.д. Например, сегодня язык считается одним из главных маркеров национальной идентичности. При этом главным свойством языка как основы идентичности не является его обязательное несходство с другими языками. В качестве примера можно сказать, что, с точки зрения этимологии и синтаксиса, разница между украинским и русским языками кажется незначительной по сравнению с разницей, например, между бурятским и русским языками, однако диакритическое значение, приписываемое, в частности к украинскому языку, является очень существенным. Общеизвестным является тот факт, что борьба за независимость американских штатов с Британской империей привела к сознательному искажению некоторых английских слов, что объясняет современную разницу между американским английским и британским английским языками.

• •    Психологический подход

Проведение границы между «нами» и «ними» - традиционная область исследований в социальной психологии, которая в ХХ веке целенаправленно исследовала проблему этноцентризма и национализма. Это, в первую очередь, теории аттрибуции и когнитивной связности. При этом эти исследования в основном рассматривали концепцию «Я», а не отношения между «Я» и «Другой».

• •    Философский подход

Социальная философия рассматривала «Другого» как данность или явление реальности, и поэтому она не занималась серьезно проблемой взаимоотношения «Я/Другой». В основном диалектика европейской философии концентрирует свое внимание на проблеме достижения консенсуса или, говоря иначе, ассимиляции. М. Бахтин считал, что «Другой» имеет статус как гносеологической, так и онтологической необходимости [1].

Следует отметить, что в антропологии, психологии и философии существуют сходные теоретические концепты, которые связывают формирование коллективной идентичности с познанием «Другого» и выделением четкой границы между «Я/ Другой» с помощью определенных маркеров, или «диакритиков».

Для отдельного человека именно этническая группа, к которой он принадлежит, представляется тем, что важнее и больше его самого, что во многом определяет пределы и направленность его жизненных стремлений и что будет существовать после него. Такое одновременно сакральное и естественное восприятие своего этноса обусловлено тем, что человек его не выбирает. Этническая принадлежность "задается" вместе с рождением, умением говорить на "родном" языке, культурным окружением, в которое он попадает и которое, в свою очередь, "задает" общепринятые стандарты поведения и самореализации личности. Для миллионов людей этническая идентичность – это само собой разумеющаяся данность, не подлежащая рефлексии, через которую они себя осознают и благодаря которой могут ответить сами себе "Кто я и с кем я?". Таким образом, этническая идентичность формируется стихийно, в процессе социализации личности, в то же время осознание принадлежности к определенной этнической общности становится одним из первых проявлений социальной природы человека.

В то же время в современном обществе для личности имеет важное значение и нацио-нальная идентичность, которая как правило всемерно культивируется и поощряется со стороны государства. Сосуществование данных идентичностей – этнической и национальной – отражает наличие двух наиболее значимых форм социальной группировки людей – этнической и государственной, между ними существуют сложные взаимосвязи, взаимопересечения, а иногда и взаимоисключения, и каждая из этих идентичностей – многомерное явление.

Какое содержание вкладывается современной наукой в понятие этническая идентич-ность и как она отграничивается от национальной идентичности?

Так, например, считается, что у населения современного (национального) государства должна быть единая идентичность. Из этого вовсе не следует, что все граждане государства должны принадлежать к одной и той же этнической группе. Национальная идентичность может быть и во многих случаях является политической (гражданской), а не этнолингвистической. Именно так дело обстоит в странах Западной Европы. Однако в Восточной Европе и на территории бывшего СССР бытует представление о том, что нацию формируют прежде всего этнические и культурные факторы (общий язык, традиции, обычаи, религия и т.д.).

Эта разница может быть, по-видимому, объяснена тем, что в Западной Европе стал преобладающим способ формирования наций в своих собственных государствах, т.е. «наций-государств»: англичане-великобританцы, испанцы-кастильцы, французы-северяне. В силу целого ряда исторических факторов на Западе сформировалась сильная государственная власть, которая регулирует и управляет всеми сферами общественной жизни, в том числе и этнонацио-нальной.

Однако следует отметить, что и во Франции, и на Британских островах, в Испании и Бельгии продолжают существовать такие малые этнические группы или народности, как провансальцы и бретонцы, уэльсцы и шотландцы, баски и каталонцы, валлоны и фламандцы, которые пытаются не смешиваться и не ассимилироваться. Можно даже вести речь об этническом возрождении этносов в составе наций-государств: все больше организовываются периодическая печать и телевизионные сети на родных языках, открываются школы, нередко раздаются политические требования по расширению автономных прав (корсиканцы, баски) и т.д.

История и современность преподносит массу других примеров этнического возрождения и наличия разграничения между национальной (гражданской) и этнической (культурной) идентичностью. Этническая идентичность демонстрирует и свою живучесть, активность, силу в ситуациях общественно-политических изменений. Так, например, идеалом современных космополитов является политика «плавильного котла», распространенная в США в 20-50-е годы ХХ века, когда наличие этнического самосознания считалось признаком недостаточной интегрированности в американское общество. Однако в дальнейшем оказалось, что целый ряд этнических групп упорно не ассимилируется и не интегрируется в единую американскую нацию-государство: прежде всего выходцы из Юго-Восточной Азии, а также латиноамериканцы. Теоретическое осмысление этого феномена привело в американской науке и политической практике к парадигмальному сдвигу от концепции «плавильного котла» к концепции «этнического салата» в описании американского полиэтнического общества. Тенденция создания пестрого культурного сообщества вместо однородного сплава национальностей, рас и религий получила название мультикультурализма. Это означает, по мнению С.Хантингтона, что этническая идентичность приобрела большую значимость для людей, чем национальная.

В эпоху социальных перемен именно этническая идентичность становится наиболее значимой для большинства людей. Как уже отмечалось ранее, такое восприятие своей этнической принадлежности обусловлено тем, что ее человек не выбирает, она «задается» вместе с рождением. Недаром в современной научной литературе, да и в политической практике постепенно становится центральным вопрос об идентичности современного российского общества.

Современные исследователи утверждают, что в современный период развития общества этническая идентичность устойчива, несмотря на процессы модернизации, характерные для индустриальных обществ. В зарубежных теориях взаимодействие общенациональной и этнической идентичности рассматривается посредством выделения мажоритарной и миноритарной этнических групп, которые компактно проживают на определенной территории [5]. Данная модель, на наш взгляд, может быть применима и для исследования национальных процессов в условиях трансформации российского общества. Мажоритарная этническая группа обладает политической властью, которую она использует для распространения своего экономического и культурного влияния. Миноритарная этническая группа (национальные меньшинства) находится под постоянным влиянием мажоритарной, которое выражается в процессах экономической и культурной модернизации.

Под модернизацией исследователи обычно понимают комплекс связанных друг с другом структурных, культурных, психических и физических изменений, который сложился в предшествующие столетия, сформировал окружающий нас сегодня мир и все еще продолжает вести его в определенном направлении. Как известно, европейские государства в их современном виде появились как следствие индустриальных революций XIХ века, которые привели к созданию общенациональных экономических систем. Процессы экономической модернизации разрушали культурную изоляцию миноритарных групп. Государство всегда заинтересовано в создании устойчивой национальной идентичности у всех членов общества, так как это является условием его стабильного развития. Соответственно ценностно-нормативная система у миноритарных групп подвергается соответствующим изменениям, посредством внедрения общенациональной системы образования, созданием общенациональных средств массовой информации, господством идеологии большинства и т.д. Тем не менее, история и современность доказывают устойчивость «этнической оппозиции» в многонациональных государствах, когда миноритарные группы актуализируют свою этническую идентичность или откровенно противодействуют системе господствующих ценностей. Как правило, причину такого поведения исследователи видят в географической, культурной и экономической изоляции миноритарных групп. Согласно принципа диффузии, усиление коммуникации между социальными группами неизбежно приводит к нивелированию значения культурных различий и возникновению культурной интеграции. Эмиль Дюркгейм обсуждал эффект роста межкультурных взаимодействий как аналог физического процесса диффузии. Антропологической версией этого предположения является процесс аккультурации в сфере межгрупповых отношений. Аккультурация происходит, когда группы индивидуумов, имеющих различные культуры, входят в непосредственный контакт друг с другом, следствием чего являются изменения в культурах одной или обеих групп. Процесс аккультурации сопровождается целенаправленной политикой государства по укреплению общенациональной идентичности.

При анализе национальных процессов в России, следует учитывать тот факт, что экономическая модернизация осуществлялась на национальных окраинах только начиная с рубежа XIХ-XX веков и была ограничена по своим масштабам. Именно этот период исследователи отмечают, как время окончательного оформления этнической идентичности у целого ряда этносов Российской империи. Как правило, процессы модернизации, разрушая традиционный хозяйственный, социальный и культурный уклад национальных меньшинств, воспринимаются с их стороны в негативном аспекте. Процесс складывания этнической идентичности именно у бурят начинается с момента вхождения в состав России и установления российской государственной границы с Монголией и Китаем. Естественно, что в XVIII веке понятие границы для кочевников было весьма условным, но сам факт принятия российского гражданства и, соответственно, исполнения ряда государственных повинностей не мог не сказаться на самоидентификации бурят. Это время является началом формирования их идентичности, отличной от остального монгольского мира, который в тот период находился под политическим влиянием Китайской империи. Понятно, что это отличие являлось минимальным и не было реализовано посредством основных маркеров: культуры, языка, религии, психологии.

Как считают исследователи, процесс конструирования этнической идентичности у бурят начинается в XIX веке, и проявлением этого процесса является создание первых бурятских летописей. В течение XIX века колонизационная политика России по заселению Прибайкалья и Забайкалья способствовала увеличению притока переселенцев в эти районы из центральных регионов. Суровый климат в регионе способствовал развитию исключительно экстенсивного сельского хозяйства. При этом количество земель, пригодных для земледелия и кочевого скотоводства было ограниченным в силу специфического ландшафта (большие территории были заняты тайгой и гористой местностью). Все эти факторы в совокупности создавали и создают сегодня достаточно трудные условия для развития эффективного и, по настоящему доходного, сельского хозяйства.

К концу XIX века увеличение количества населения, занятого взаимоисключающими видами сельскохозяйственного производства, привело неизбежно к земельному кризису и возникновению чересполосицы, которая как правило приводила к конфликтам. Значительные экономические, социальные, политические, культурные изменения в общественной жизни России этого периода обусловили включение бурят в этот процесс и, соответственно, их социокультурную модернизацию. Ослабление социальных связей, разложение символической системы традиционной культуры стали результатом этого процесса. Включение бурят в процесс модернизации вызвало к жизни новые социальные практики и активизировало деятельность бурятской интеллектуальной элиты по конструированию идентичностей (подобные процессы происходили и в других регионах Российской империи, так например, именно в данный период, активно развивалось татарское пантюркистское движение). Именно в конце XIX-начале XX веков в среде бурятской интеллигенции возникают дискуссии о роли и значении этнической идентичности в условиях быстрого общественного прогресса. Эти дискуссии привели к процессам национально-культурного возрождения и консолидации нации вокруг определенных этнополитических идей.

Сознательное конструирование этнической идентичности было вызвано, в первую очередь, социально-экономическими факторами (или социально-экономической конкуренцией) и проявлялось через конкурентные этнополитические отношения. Формирование «Другого» у бурятского населения происходило в условиях растущих контактов с пришлым, преимущественно русским населением. Если в начале этих контактов, в XVII веке, эти взаимоотношения носили часто негативный характер, то в дальнейшем они строились на основе взаимовыгодного сотрудничества. В конце XIX-начале XX веков, именно земельный кризис вызвал обострение национального вопроса и как следствие актуализацию этнической идентичности.

Исследователи бурятской этничности, на основании анализа летописей и хроник, выделяют шесть уровней самоидентификации у бурят в дореволюционный период: 1) родовой; 2) племенной; 3) комплекс представлений об единой общности, обозначаемой этнонимом бурят; 4) таксон бурят-монголы, который подчеркивал их единство с монгольским миром; 5) принадлежность к буддийской цивилизации; 6) осознание себя частью Российской империи, т.е. российский [3].

По своей социальной значимости наиболее важным уровнем самоидентификации традиционно являлся родовой. Традиционное родовое устройство по характеру собственности напоминает русскую общину, в сохранении которой российское государство также преуспело.

Все покосные угодья традиционно находились в родовой (общинной) собственности, и каждому кочевнику выделялись определенные наделы (паи). Таким образом, родовое землепользование аналогично принципам устройства русской общины, где вся пашенная земля находилась также в общинном пользовании. Можно сказать, что род у бурят являлся в первую очередь явлением социально-экономического и административного характера, особенности которого формировали определенные культурные черты. Родовая принадлежность остается актуальной и сегодня, что косвенно подтверждается активным развитием территориальных землячеств в г. Улан-Удэ.

Исследователи отмечают, что когнитивное наполнение российской идентичности в чем-то совпадает, а в чем-то не совпадает с этнической. Этническая идентичность в основном базируется на языке, культуре, национальности родителей, историческом прошлом, территории. Российская идентичность - на месте в мире, геополитическом пространстве, цивилизационном развитии, на представлениях о ресурсах страны, достижениях в культуре, исторической общности. Когнитивное наполнение той и другой идентичности не противопоставляет, не исключает, а способно дополнять друг друга. Это дает основание говорить о концептуальной совместимости этих идентичностей. Для того чтобы эта совместимость реализовалась на практике, государство должно выстроить систему отношений, основанную на взаимопонимании. В России, где русское население составляет доминирующее большинство, государственная идентичность не может не базироваться на этнической идентичности большинства. Но именно это обязывает общероссийскую идентичность стать привлекательной для других народов России, соответствовать также и их интересам.

Социальные и политические решения в демократических обществах всегда тесно взаимосвязаны с культурными и идеологическими факторами, т.е. с наличием определенной мировоззренческой подготовки населения регионов. В этих условиях изменение содержания этнической идентичности миноритарных этнических групп является важным культурным и идеологическим фактором для успешного объединения регионов. В первую очередь, это связано со способностью человека самоидентифицировать себя в рамках нового административно-территориального объединения. Общественность региона традиционно имеет целый набор идентификаций, как этнических, так и территориальных, например: россияне, сибиряки, забайкальцы.

Региональная идентичность формируется на основе территориальной принадлежности, которая обуславливает развитие специфических социальных, психологических и культурных признаков. Эти признаки считаются значимыми как самими членами территориальной общности, так и представителями других регионов.

Сибирь всегда считалась территорией, где сложилась своя субкультура, и обитатели которой обладают специфическим менталитетом. Географическая отдаленность от центральных властей, суровый климат, территориальный простор способствовали выработке определенных экологических, культурных и бытовых традиций. Сосуществование в крае многих этносов и конфессий, отсутствие на данной территории крепостного права, относительная слабость контроля со стороны духовно-церковной и светской власти, наличие большого количества политических ссыльных и старообрядцев, которые являлись по сути идеологическими противниками централизованной власти - все эти факторы несомненно повлияли на формирование специфичного менталитета местного населения. Традиционный собирательный образ сибиряка в научной литературе прошлых веков характеризуется такими чертами как стремление к свободе и независимости, самостоятельность в принятии решений, оппозиционность власти, веротерпимость и межэтническая толерантность. По статистике сибиряк имел в среднем более высокий уровень материального благосостояния, что объяснялось отсутствием помещичьего землевладения. На территории Сибири происходило взаимодействие и смешение различных культур, что привело к заметным культурным отличиям русских старожилов от русского населения центральных районов России. На территории Сибири культура русского населения, основан- ная на земледельческом типе хозяйства, активно взаимодействовала с культурами кочевых и охотничьих цивилизаций.

Сибирская идентичность имеет два основных проявления: это идентичность русских (и других) старожилов и идентичность коренных сибирских этносов. Естественно, что для представителей коренных народов Сибири этническая идентичность является наиболее главной. Для них историческая территория проживания не имеет такого значения как этничность. «У европейцев-старожилов сибирство (территориальный фактор) имеет большее значение…. Особо выделяются «новые» поселенцы, о приверженности которых к сибирской ментальности, стандартам жизни или о переживании сибирскости говорить трудно. Поэтому среди этой категории населения Сибири наблюдается активный отток (за годы последних реформ – прим. автора)» [2]. Если традиционно сибирская идентичность формировалась в ходе исторического развития края и зависела от комплекса природно-географических, экономических и культурных факторов, то на современном этапе региональная идентичность носит конструктивистский характер.

Как правило, конструирование политики по созданию привлекательного образа региональной и общенациональной идентичности осуществляется государством, и в качестве наиболее эффективного регулятора общественного мнения по данной проблеме выступают средства массовой информации. Формирование мировоззрения осуществляется посредством определенных дискурсивных практик, являющихся частью политических процессов.

На наш взгляд, можно говорить о существовании диалектического взаимодействия между отдельными дискурсивными актами и ситуациями, институтами и социальными структурами, в которые они внедрены: ситуационные, институциональные и социальные контексты создают и влияют на дискурс и, в свою очередь, дискурсы влияют на социальную и политическую реальность. Дискурс-аналитики исходят из того, что совокупное знание человечества «течет» через многие каналы, которые могут быть связаны друг с другом, пересекаются друг с другом, перетекают друг в друга и сливаются, но могут и иссякнуть. В отличие от рек, которые могут только течь, дискурсы представляют собой продукт человеческих действий. Люди воспринимают дискурсы, донесенные до них традицией, изменяют их и актуализируют. Дискурс связан с властью, более того, является ее практикой. Поэтому и власть над дискурсами распределена в высшей степени неравномерно, так, скажем, представители политической элиты, обладающие доступом к средствам массовой информации, находятся в более привилегированном положении, чтобы определять и влиять на дискурсивные процессы, чем «простые люди», голос которых слышен только в узком кругу.

Соединение дискурса и власти ведет к тому, что гегемониальные дискурсы утверждаются как нормальные или настоящие . Тогда они задают в целых обществах и группах неписаные правила и порядки, т.е. нормы и условности в отношении того, о чем следует и о чем не следует говорить, или даже о том, что должно считаться правдой (советский политический дискурс является идеальным примером гегемониального дискурса). В современном информационном обществе речь также идет не о том, что «действительно» произошло, а о «значении» происшедшего, т.е. о значениях, которые приписываются происшедшему в рамках того или иного дискурса. Одно и то же «реальное событие» может быть представлено совершенно различным образом, может совсем или частично замалчиваться или преувеличиваться.

Важнейшим механизмом конструирования региональной идентичности являются геополитические, геокультурные образы регионов. Так, например, в настоящее время значение, придаваемое как государством и политическими элитами, так и «простыми людьми» комплексу проблем, связанных с озером Байкал, существенно возросло ввиду принятия постановления Правительства РФ от 6 декабря 2006 г. о создании и развитии в Республике Бурятия особой экономической зоны туристско-рекреационного типа. В данном случае можно говорить о том, что формирование геополитического образа, сконцентрированного вокруг наиболее узнаваемого и известного символа, «бренда» республики в мировом сообществе – озера Байкал – это результат двух основных процессов: процесса целенаправленного конструирования «сверху»

(со стороны политических и культурных элит) и процесса реконструкции, выявления идентификации «снизу» (восприятие массами данного геокультурного образа). Помимо этого, в последнее время такие дискурсивные понятия, как Байкальский фактор, Байкальский регион перешли из сферы экологии и культуры в сферу экономики и политики.

Современные дискурсивные практики, существующие в Байкальском регионе, демонстрируют готовность общественности к идентификации себя в рамках новой региональной идентичности – жителей Байкальского региона. Данные процессы подтверждают тот факт, что современные российские дискурсы развивают и укрепляют феномен региональной идентичности.