Торговля и обмен в процессе политогенеза на Северном Кавказе в раннесредневековый период

За последние десятилетия усилиями социоантропологов существенно изменено и расширено представление о месте торговли в экономическом и социальном развитии ранних обществ и особенно обществ, переживающих переход от первобытно-общинного строя к государственному. Среди выводов, наиболее важных для раннесредневековых образований Восточной Европы, надо отметить следующие: 1) в доклассовом обществе экономический эффект незначителен: престижные обмен и торговля обслуживают лишь небольшую часть общества – формирующуюся знать и практически не затрагивают более широкие слои населения. Поэтому обмен и торговля в первую очередь стимулируют социальное, а не экономическое развитие, прежде всего социальную стратификацию; 2) обмен и торговля позволяют концентрировать богатства в руках тех его представителей, которые осуществляют контроль над торговлей, укрепляют их статус и, консолидируя правящий слой, оказывают влияние на политическое устройство общества.

Северный Кавказ, являясь своего рода мостом между Европой и Азией, играл ключевую роль в системе связей различных «миров-экономик» [4, с. 15]. Значение издавна функционировавших торговых магистралей, на протяжении столетий являвшихся связующим звеном в обмене племен и народов Юго-Восточной Европы, Закавказья, Азии и Дальнего Востока, возросло в первые века нашей эры и еще более увеличилось в эпоху средневековья [23, с. 3]. Их эксплуатация позволяла верхушке быстро обогащаться – торговые по- шлины (десятина) были важнейшей статьей доходов северокавказских «царей» [6, с. 88– 90]. В целом исследования антропологов и археологов показывают, что внешнюю торговлю можно рассматривать как один из способов конкуренции элиты за высокий статус, который приводил к повышению позиций более удачливых вождей и к формированию широкой сети династических браков, вассальных и союзнических отношений. Правители, чьи вождества и ранние государства были расположены в стороне от главных торговых артерий, вели войны за возможность контроля ключевых пунктов обмена [16, с. 99].

Роль торговли в формировании привилегированного статуса иллюстрируют арабские источники. Так, согласно Ибн-Рустэ, булгары «дают своему царю вьючный скот и другое; когда женится какой-либо муж из них, берет царь у них по вьючному животному; если приходят к ним мусульманские суда для торговли, берут с них десятину». У Гардизи чуть иначе: «По требованию царя они отдают ему вьючное животное, когда какой-либо муж берет жену, царь от каждой взимает по лошади; когда приходит торговое судно, взимает одну десятую» [9, с. 32]. Показательны наблюдения Ибн-Фадлана:

«1. У царя нет на это (то есть на посевы. – Б. З. ) никакого права, кроме лишь того, что они платят ему в каждом году от каждого дома шкуру соболя.

• 2.    Каждому, кто у себя устраивает свадьбу или созывает званый пир, необходимо сделать отчисление царю, в зависимости от размеров пиршества.

• 3.    Если прибудет корабль из страны хазар в страну славян, то царь выедет верхом и пересчитает то, что в нем (имеется), и возьмет из всего этого десятую часть» [9, с. 32–33].

Главным источником дохода царской казны в Хазарском каганате была внешняя торговля. О размерах торговых караванов, бороздивших пустыни и степи между Средней Азией и Волжско-Уральским регионом, свидетельствует Ибн-Фадлан – караван, к которому примкнуло его посольство в Ургенче, состоял из «5 тысяч людей и 3 тысяч лошадей» [15, с. 34]. Даже с учетом возможного преувеличения караван все равно был ве- лик, и мы не знаем, сколько таких караванов передвигалось одновременно. Неизвестно также, какие товары они перевозили, однако немалую часть грузов наверняка составляли ткани, сушеные фрукты, мед, воск и специи. Другой важный торговый путь вел через Кавказ в Армению, Грузию, Персию и Византию. По третьему разветвленному пути шли речные караваны русов, спускавшиеся по Волге и устремлявшиеся к восточным берегам Хазарского моря. Перевозили они в основном ценные меха, пользовавшиеся спросом у мусульманской аристократии, и рабов с севера, продававшихся на невольничьем рынке Итиля. Все эти транзитные грузы, включая рабов, хазарский правитель обкладывал десятипроцентной пошлиной [12, с. 24]. Учитывая дань от булгар, венгров, буртасов и других народов, легко представить, как процветала Хазария; однако ее процветание в значительной степени зависело и от военной мощи, а также от уважения, внушаемого ее сборщиками налогов и таможенными чиновниками.

Опираясь на труды арабских авторов, Е. Шимански справедливо отмечает: задолго до появления на Кавказе восточных воинов и купцов данный регион представлял собой средоточие различных крупных торговых путей; здесь же смешивались волны людских миграций. «Стратегическая и экономическая значимость Кавказа не должна обсуждаться; этот же регион был широко известен не только торговцам или путешественникам, но и историкам и географам, которых он привлекал как регион широкого распространения устной истории, эпических памятников, мифологии и космогонии» [27, с. 298].

Длительное функционирование Великого шелкового пути через территории алан приносило им немало прибыли, и вело к ускоренным (особенно в Западной Алании) темпам социально-экономического развития [17, с. 169–182]. В раннесредневековой Алании в руках военно-дружинной знати, владеющей перевалами и дорогами, оседали, в виде пошлины, даров, платы за проводников и коней предметы торговли – монеты, шелка, стеклянная посуда, некоторые типы стеклянных и каменных бус, китайские картины на шелке, одежда [24, с. 86]. Археологическим подтверждением может служить захоронение в

Мощевой Балке, где найдены образцы великолепных шелковых тканей из Китая, Согда, Ирана и Византии, переплет средневековой рукописи. Богатые катакомбные могильники Северной Осетии предлагают археологам материал для суждений о торговых и культурных связях алан со всеми важнейшими центрами мира 1.

Важное торгово-экономическое и стратегическое значение Кавказа в раннее средневековье способствовало глубокой заинтересованности этим регионом Византией. Аланы приобретают ведущую роль в политике империи в этом регионе [8, с. 12]. В период раннего средневековья через Северо-Западный Кавказ проходило два ответвления Великого шелкового пути – Мисимианская и Даринская дороги, соединяющие степи Северного Кавказа с восточным берегом Черного моря, занятым Византией. Естественно, что трассы обоих путей служили зонами распространения византийского импорта, среди которых наиболее представленными являются фибулы, поясные гарнитуры, образцы престижного оружия и конского снаряжения, стеклянной посуды, бус из хрусталя и халцедона, монет. Большая часть импорта найдена в Пятигорье, и происходит из богатых могил, принадлежавших местной знати (Мокрая Балка, Лермонтовская Скала I и II, Клин-Яр, Бермамыт, Уч-кекен-Терезе, Кугуль, Кисловодское Озеро II, Мирный, Острый Мыс, Орджоникидзе, Корсунский склеп, Пятигорск, Развалка) [18, с. 697–698]. Вероятнее всего, в Пятигорье в V–VI вв. находился центр западно-аланской группировки и, возможно (по мнению известных археологов-кавказоведов В.А. Кузнецова и В.Б. Ковалевской), даже ставка царя Са-розия, союзника империи, взявшего под свое покровительство византийского посла Зимар-ха [13; 18].

Концентрация вещей ранневизантийского происхождения V–VI вв. и их имитаций отмечена и в Кабардино-Балкарии, в долине Баксана (Былым-Кудинетово, Былым-Озору-ково, Гижгид-Песчанка). Известны находки и в более восточных районах Кабардино-Балкарии (Чегем, Зарагиж, Вольный аул). Среди баксанских памятников выделяются «княжеские» погребения в Былым-Кудинетово [18, с. 697]. Именно здесь, по мнению исследова- телей, находятся погребения северокавказских вождей, могущество которых держалось на контроле Мисимианской дороги.

Наконец, серия находок происходит из бассейна верхней Кубани в Карачаево-Черкесии (Узун-Кол, Гиляч, Байтал-Чапкан, Шестая Шахта), который можно с полным основанием отнести к участку Даринской дороги. Здесь известны могилы с престижными вещами (например, погребение 5/1965 на могильнике Гиляч с местной имитацией германской «княжеской» фибулы горизонта Унтерзибенб-рунн и украшениями стиля перегородчатых инкрустаций), но их ранг явно ниже по сравнению с «княжескими» пятигорскими и баксанскими находками.

В 16 пунктах Северной Осетии найдено 63 монеты (из них несколько индикаций и брактеатов), тогда как на всем Центральном Предкавказье – 148 монет из 53 пунктов. Уже это сопоставление показывает важность торговых путей, проходивших через территорию современной Северной Осетии, и количество оседавших здесь монет, причем, почти все известные восточные монеты приходятся на аланские катакомбы 2.

Археологические находки с различных территорий Северного Кавказа свидетельствуют о значительной роли народов региона в торговле Востока и Запада. «Хазары и аланы стремились создать для иноземных купцов все возможные для того времени условия» [7, с. 233]. Например, в Итиле, для мусульманских купцов и ремесленников, чувствовавших себя в безопасности, выстроили не только мечети, но и медресе. Каждая из проживавших здесь общин – иудейская, христианская, мусульманская и языческая – имела собственных судей. Эта сложная этническая структура была свойственна многим городам того времени (в том числе Киеву) [там же]. Из торговых центров Северного Кавказа источники отмечают Се-мендер, аланские города Магас, Нижний Архыз и др.; подконтрольные аланам и хазарам причерноморские центры Таматарха, Фанагория, Керчь и др.

Усиление обмена и сложение более или менее устойчивых путей, по которым он осуществлялся, вело к концентрации знати в узловых пунктах важнейших линий коммуникаций. В Алании была целая серия крепостей, расположенных на перевальных дорогах [10, c. 102]. В VI в. в долинах рек и по линии лесистых предгорий Северного Кавказа возникает сеть аланских городищ с мощным культурным слоем и оборонительными сооружениями. Крупные городища – Нижний Джулат, Рим-гора, Нижний Архыз и др., занимая выгодное положение на пересечении транзитных и местных путей, становятся рынками сбыта и обмена товаров [13, с. 131–132] 3.

Вопрос о времени, условиях и механизме формирования северокавказских городов остается все еще не выясненным, однако стоит признать, что торговля и обмен были едва ли не важнейшими факторами урбанизации социумов региона. Так, например, археологами исследовано большое скопление каменных городищ на территории лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры, не встречающееся в таком количестве больше ни в одном регионе Восточной Европы 4. Относительная слабость укреплений городищ, по мнению Е.С. Галкиной, свидетельствует о том, что они построены не для обороны от сильного врага, а скорее являются центрами ремесла и торговли, а также общинными убежищами от редких нападений кочевников. В пользу данного предположения также говорит их четкое расположение по торговому пути «река Рус», описанному в «Пределах мира» и других восточных источниках [4, с. 167].

В связи со значением, которое приобретает торговля, на территории, контролируемой аланами, на основе ранних городищ формируются протогорода. Крупные городища, например Адиюх, Гиляч, Хумара, в верховьях Кубани становятся центрами ремесел и торговой жизни. Шапух Багратуни, характеризуя Аланию и оценивая ее «со стороны», пишет: «Эта страна полная всяческих благ, есть в ней много золота и великолепных одеяний, благородных коней и стального оружия, закаленного кровью пресмыкающихся, кольчуг и благородных камений» [2, с. 45]. Поздний византийский автор Лаоник Халкокондил (XV в.) отмечает, что они (аланы) «искуснейшие в военном деле и делают превосходные латы... и из бронзы изготовляют оружие, называющееся аланским» [1, с. 302]. Таким образом, внешнеторговый обмен являлся также одним из механизмов стабилизации внутренней эко- номики формирующегося раннегосударственного образования. Следует также заметить, что если первоначально торговля служила причиной возникновения городов, то впоследствии сами города, а точнее, зарождавшиеся в них купеческие сообщества, начинали диктовать условия развития торговли. «История показывает, что во все времена в некоторых процветающих империях существовал один или несколько крупных торговых центров, которые не только оказывали стимулирующее воздействие на экономику страны, но и служили путеобразующим началом» [20, с. 40].

Значение протяженных торговых путей далеко выходило за область торговли. Путь концентрировал и стягивал окружающие территории, вовлекал округу в сферу своего функционирования, то есть играл консолидирующую роль. Отдельные авторы прослеживают роль торговли и обмена в формировании раннегосударственных образований. Именно с исключительно интенсивной торговой деятельностью связывают быстрое становление древнедатского государства: предполагают, что уже в середине I тысячелетия нашей эры на территории будущей Дании существует ряд мелких предгосударственных объединений [19, с. 20–23].

В условиях активного трансевразийско-го торгового обмена проходили становление древнерусской государственности и распад славянской патронимии. Этот процесс осуществлялся на путях «из варяг в греки» и «из варяг в арабы» и характеризовался высокой степенью межэтнических и межкультурных контактов [21, с. 21]. Специалисты высоко оценивают роль этих водных магистралей в процессе образования Древнерусского государства, сложения его территории, оформления главных направлений его внешней политики в IX веке [22, с. 7]. Главную роль в этой торговле играли, согласно Повести временных лет, скандинавские викинги, имевшие современное оружие, сочетавшие скандинавские традиции и высокую транспортную культуру с достижениями Каролингской империи, они прорывались к сакральным и материальным ценностям Византии и арабского Востока, вовлекая по пути в этот процесс славянские группировки. Путем сложного социального и этнического взаимодействия, через взаимо- проникновение разных уровней духовной и материальной культуры, скандинавские воины-купцы сливаются с частью славянской знати. Возникает новый этносоциум «русь» как широкий надплеменной дружинно-торговый общественный слой, консолидирующийся вокруг князя, образующий его дружину, войско, звенья раннефеодального аппарата, наполнявшего города «Русской земли» безотносительно к племенной принадлежности, и защищенный княжеской «Правдой роськой».

В целом, оценивая роль транзитной торговли в переменах общественного устройства норманнов и восточных славян, исследователи полагают, что она «являлась, в итоге, одной из наиболее существенных экономических, социальных и политических основ государствообразовательных процессов на Руси и самой Скандинавии» [25, с. 720].

Очевидно, аналогичное значение транзитная торговля имела и на Северном Кавказе. Ареал наибольшего распространения городищ, связанный сетью легко доступных дорог, позволял поддерживать между городищами устойчивую связь и торговый обмен, создавать хорошо продуманную систему обороны предгорной равнины от вторжений с севера, со стороны степи. Развитие древней инфраструктуры на равнине шло опережающими горную зону темпами, «и это, вместе с другими вышеизложенными факторами, привело к формированию в VI–XII вв. густого оседло-земледельческого населения на обширной территории Центрального Предкавказья, соответствовавшей исторической Алании» [14, с. 149]. Это было то население аланских городищ, о котором в X в. ярко писал Масуди: «Аланский царь выступает с 30 тыс. всадников. Его царство состоит из непрерывного ряда поселений: когда утром запоют петухи, ответ им доносится из других частей царства ввиду чересполосицы и смежности селений» [1, с. 348].

В период раннего средневековья протекание социально-экономических процессов определялось требованиями дальней торговли или стимулировалось ею. Так, например, французские историки, размышляя над феноменом «феодальной революции» (утверждения «сеньориального строя»), приходят к выводу, что особую роль в этом смысле сыгра- ли набеги норманнов, венгров и арабов в VIII– X веках [3, с. 52–68]. Для западноевропейских стран они имели не только разрушительные последствия, но и определенное позитивное значение. Завоеватели, реализуя награбленные богатства, способствовали оживлению обмена и денежного обращения. Кроме того, они способствовали усилению новой местной военной знати, концентрации в ее руках власти и богатств, созданию укрепленных городских поселений и росту торговли – в целях обеспечения военных нужд защищающегося от набегов населения. Параллельно с этим норманнские и венгерские набеги приводили, по мнению французского историка Ж. Дюби, к ослаблению зависимости поместного населения от земельных магнатов и тем самым облегчали его хозяйственную активность; высвободившееся таким образом сельское население смогло заняться распашкой новых земель, возросла и численность потомства [26, с. 86–136].

Привлечение верхушки местного общества к участию и тем более контролю над отдельными участками торгового пути приводило не только к возможностям быстрого обогащения, но и вело к ускорению имущественной и социальной дифференциации как общества в целом, так и самого нобилитета, приводя к иерархизации знати 5. Уже упомянутое перемещение знати к ключевым пунктам пути, ее сосредоточение в уже возникших или вновь основываемых ею поселениях, способствовало превращению торговых и ремесленных центров в административные. В зонах крупных торговых путей создавались благодаря этому предпосылки для более интенсивного социально-политического развития, нежели в сопредельных, подчас населенных тем же этносом землях, не имевших связи с торговой магистралью.