Торговый прорыв СССР в Аравию (1920-1930 гг.): нереализованные возможности

В отечественной научной литературе не так много работ, посвященных не просто взаимосвязи «экономического прошлого… двух макроцивилизаций» [10, с. 74] – Запада и Востока, а их специфических форм – Советского Союза периода 1920–1930-х гг. и тогда одной из наиболее отсталых стран арабского мира – Королевства Саудовская Аравия. Выдвинутая рано ушедшим из жизни историком-экономистом А. М. Петровым (1946–2010) идея «генома Востока» оказала влияние на широкий круг востоковедных работ, посвященных этой теме. Неожиданное соприкосновение обществ, принадлежавших, казалось бы, к двум совершенно разным цивилизационным ареалам – ультрапуритански традиционному саудовскому и быстро, но своеобразно модернизирующемуся советскому, – выявило не только различия, но и черты сходства между ними. Бюрократизация, система властного принуждения, гипертрофированная роль личности лидера, являясь такими чертами сходства и сочетаясь с чертами различия, парадоксальным образом предопределяли взаимное отталкивание заинтересованных друг в друге государств, что проявлялось в сфере как политики и идеологии, так и экономики и торговли. Работы российских востоковедов, писавших о королевстве этого периода, особенно И. А. Александрова [4], А. М. Васильева [6], А. И. Яковлева [13], хорошо иллюстрируют эту закономерность.

После формирования органов власти в Советской России одной из поставленных перед ними задач была работа на «мусульманском направлении». Он велась в четырех основных ареалах: внутреннем, где ее вели наряду с партийными органами, в частности, Народный комиссариат по делам национальностей и Народный комиссариат просвещения; центрально-азиатско-закавказском, который через некоторое время стал частью единого государства – Советского Союза, пояса трех дружественных независимых государств – Персии, Турции и

Афганистана, граничащих с Центральной Азией и Закавказьем, и «дальним» исламским зарубежьем, бóльшая часть которого находилась под властью колониальных держав. Работой с мусульманским зарубежьем занимались Народный комиссариат иностранных дел и Народный комиссариат внешней торговли, разведка, а также Исполнительный комитет Коммунистического интернационала.

В ходе проведения конференции в Лозанне в 1922–1923 гг. российская делегация установила контакты с делегацией аравийского государства Хиджаз, расположенного в западной части полуострова. В этом государстве находились главные святыни мусульманского мира – Мекка и Медина. По поручению короля Хиджаза, хашимитского шерифа Хусейна, его представитель Наджи аль-Асыль, который имел несколько встреч с российским делегатом В. В. Боровским и с народным комиссаром иностранных дел Г. В. Чичериным1, поставил вопрос об установлении дипломатических отношений между двумя странами. Как отмечает саудовский исследователь Фахд ас-Самари, «несмотря на изначально отрицательное отношение правительства Хиджаза к большевистской революции, как сообщала издающаяся в священной Мекке газета “АльКибла”, британская политика в отношении Хиджаза привела к изменению позиции шерифа Хусейна, который стал искать альтернативу унизившей его Британии, для того чтобы отомстить ей» [11, с. 31].

Это предложение легло на благодатную почву. Знакомство с документами Народного комиссариата иностранных дел (НКИД) того времени позволяет заключить, что, принимая решение об установлении отношений с независимым аравийским государством, Москва решала как минимум четыре задачи. Во-первых, задачу распространить процесс установления отношений с государствами, находившимися к югу от границ СССР, на арабский мир, где Советский

– в 1919–1930 гг. народный комиссар иностранных дел РСФСР,

Союз еще не имел ни одного дипломатического представительства. Шансов на это почти не было: подавляющее большинство арабских стран находились тогда в колониальной зависимости от Великобритании или Франции. Во-вторых, обусловленную как внешними, так и внутренними причинами (значительное число мусульман среди населения СССР) задачу активизировать работу в исламском мире, чтобы привлечь население мусульманских государств на свою сторону. В-третьих, найти в регионе Ближнего Востока рынок сбыта для российских товаров. Наконец, в-четвертых, противодействовать враждебной Москве деятельности Великобритании, под господством или влиянием которой находилась огромная часть исламского мира, попытаться ослабить ее позиции.

Хиджаз, несмотря на всю слабость этого государства, был удачным кандидатом для реализации этих задач, тем более что его правитель сам выразил желание наладить отношения с Москвой. Здесь понимали обиду Хусейна на англичан, не выполнивших свое обещание взамен за его участие в войне против турок создать под управлением шерифа единое арабское государство в Машрике. Для Кремля было бы просчетом не воспользоваться ухудшившимися отношениями Хусейна с Лондоном. Конечно, немалую роль играло то обстоятельство, что у России со времен империи, а именно в 1891–1914 гг., был накоплен опыт взаимодействия с Хиджазом, когда тот являлся одним из вилайетов Османской империи. Но если основными задачами располагавшегося в те годы в Джидде консульства Российской империи были работа с российскими паломниками и нейтрализация враждебной России деятельности Турции, то среди задач, поставленных перед первым советским представителем в Хиджазе, генеральным консулом и дипломатическим агентом Керимом Хакимовым2, назначенным на эту должность 14 апреля 1924 г., помимо аналогичных дореволюционным задачам – работы с российскими гражданами, находившимися в Хиджазе, и нейтрализации враждебной СССР деятельности уже не Османской, а Британской империи, было продвижение на аравийский рынок советских товаров.

Советское руководство в середине 1920-х гг. не имело иллюзий по поводу возможности «разгорания революции» в отсталой Аравии. Однако оно хорошо понимало выгодность курса на поддержку арабского интеграционистского движения, способного ослабить господство Англии на Ближнем Востоке. Прагматизм, или политический реализм, отличал подход наркома иностранных дел Г. В. Чичерина, особенно после прощания большевиков с левацкой утопией «мировой революции» и провала проекта «советской Персии».

Ситуация в Хиджазе становилась все более нестабильной. Это было вызвано продвижением в Хиджаз войск султана Неджда [область в центральной Аравии. – В. Н. ] Абдель Азиза бин Сауда, поставившего перед собой задачу под флагом строго монотеистического реформистского течения в исламе – ваххабизма объединить разобщенные части Аравии в единое государство под его властью. Именно стремление правителя независимого Неджда объединить Аравию породило тогда симпатии Москвы к ваххабизму.

Несмотря на шаткость хашимитского правления в Хиджазе, Хакимов предпринимает энергичные усилия по продвижению российских товаров на местный рынок. В качестве особо перспективного направления рассматривалась продажа советских нефтепродуктов в королевство, испытывавшее в них постоянную нужду. Генконсул заводит контакты с местными купцами, направляет в Москву информацию об имеющихся возможностях, разворачивает активную переписку по вопросам торговли. Его инициативы наталкиваются на бюрократию внешторговцев. В архиве Чичерина, например, находится письмо, направленное наркому 23 августа 1925 г., о торговле керосином за подписью заведующего иностранным отделом ГЭУ ВСНХ СССР Гуревича (даже не руководителя управления) [1, л. 1–2]. В нем ставился ряд вопросов, свидетельствующих о том, что для налаживания торговли предстояло еще немало сделать, и, кроме того, дипломатам советовали обращаться не в наркомат, а непосредственно в коммерческую структуру, называвшуюся Нефтесиндикатом: «В ответ на Ваше письмо № 9574/с, ИНО ГЭУ ВСНХ СССР сообщает, что в предложении нашего генконсула в Геджасе имеется одна очень существенная неясность: понимется ли под ценой 2 шилл. 3 пенса (около 1 р. 6 коп.) цена керосина нетто или же в эту цену входит как стоимость керосина, так и тары (бидон и ящик). В этом последнем случае предложение явно неприемлемо, т. к. только себестоимость 2х бидонов и ящика составляет 2р. Франко-Батум.

Этот вопрос подлежит уточнению. Одновременно ИНО просит Вас сообщить тов. Хакимову, что вопросами продаж на Красном море и в арабские страны в настоящее время непосредственно ведает Лондонское представительство Нефтесиндиката, куда для более быстрого продвижения вопросов и надлежит обращаться в дальнейшем».

Чичерину также была направлена копия соответствующего письма от ИНО ГЭУ ВСНХ, которое было послано 19 августа в Нефтесиндикат Ломову со ссылкой на текст предыдущего письма заместителя наркома внешней торговли Фрумкина. Его тон был более обещающим: «23-го марта с. г. НКИД переслал в Нефтесиндикат тов. Мальцману копию доклада консула в Джидде по вопросу о предложении купца Бахафзалла заключить с ним сделку на керосин.

В настоящее время тов. Чичерин на основании нового письма тов. Хакимо- ва вновь ставит этот вопрос письмом от 10.УШ на имя тов. Дзержинского.

По сообщению генконсула Хакимова, геджасский купец предлагает продать ему 3,5 тысячи тонн керосина в пудовых бидонах, по цене 2 шилл. 3 пенса за бидон, франко Красное море. Покупатель депонирует 40 % всей суммы в любой Банк Египта немедленно при погрузке, остальное выплачивает при выгрузке в портах назначения. Арабские порты свободны для доступа судов всех флагов, однако тов. Хакимов рекомендует воспользоваться Итальянским флотом. Общие сведения о рынке, условиях сбыта, там. пошлинах и т. д. имеются в докладе тов. Хакимова от 23 марта с. г.

НКВТ считает чрезвычайно желательным использовать предложение геджасско-го купца, не стремясь при этом к получению от этой первой сделки СССР в Геджасе обязательной коммерческой выгоды и имея в виду крупное общее экономические и политическое значение установления торговых связей с Арабским Востоком».

Новый король Хиджаза, сын Хусейна – Али, находясь в отчаянно бедственном положении, обратился к генконсулу с просьбой о займе от Советского правительства, которая передана в Москву, где это обращение, естественно, не могло встретить положительного отклика.

В декабре 1925 г. Джидда пала, и Ибн Сауд был провозглашен королем Хиджаза и султаном Неджда и зависимых территорий. Уже 16 февраля 1926 г. Керим Хакимов направил королю ноту о полном признании саудовского государства. СССР стал первым государством, признавшим королевство Ибн Сауда.

Среди неотложных задач Хакимова было заключение политического и торгового договоров с Хиджазом. В документе НКИД под грифом «совершенно секретно» под названием «Обзор по арабским странам за сентябрь-октябрь-ноябрь 1927 г.» говорилось: «Основной задачей в Хиджазе является заключение договора, который подвел бы более прочную правовую базу под наши отношения с Хиджазом. За отчетный период т. Хакимовым зондировалась почва для заключения договора, причем выяснилось, что Ибн Сауд считает возможным заключить с нами договор. Прямого предложения заключить договор Ибн Сауду мы еще не делали» [9, л. 14].

Генконсул и на самом деле не тратил времени даром. Уже 4 апреля 1926 г. он направил в НКИД составленный им проект такого договора. Поясняя его суть, генконсул писал, что проект рассматривает документ как общий «договор о дружбе, предусматривающий в основных чертах разрешение общих вопросов». В его основу был положен «принцип наибольшего благоприятствования». Отсюда такие положения, как взаимное представительство сторон и отсутствие упоминания об их местопребывании (ст. 1). Хакимов рассчитывал, что миссию удастся перевести в Мекку, куда немусульман не пускали, но упоминать об этом в договоре не хотел, так как стопроцентной гарантии, что советская миссия будет состоять из мусульман, не было да и быть не могло; такое упоминание было бы для Ибн Сауда в любом случае неприемлемым.

Седьмая и восьмая статьи проекта договора регулировали торговые сношения и торгово-экономическую деятельность граждан двух стран. Генконсул придумал маневр для того, чтобы обойти существовавший в Хиджазе и Неджде запрет на приобретение иностранцами в собственность недвижимости: «Граждане… имеют право… владеть движимым и недвижимым имуществом на тех правах, что и граждане благоприятствуемого государства в соответствии с законами страны пребывания». Автор проекта рассчитывал, что «поскольку понятие “владение” не совпадает с понятием “собственность”, а также ввиду наличия ссылки на законы страны», эта статья не должна была встретить противодействия Ибн Сауда.

Внешторговцы выражали свои пожелания насчет договора с Хиджазом. В письме

Чичерину член коллегии министерства Га-нецкий3 сообщал, что Народный комиссариат внешней торговли (НКВТ), разделяя точку зрения наркома «о целесообразности заключения договора с Геджасом», в то же время считал важным не затрагивать вопросы, связанные с торговлей. Несмотря на это, предлагалось оговорить, что «Геджас-ское правительство соглашается на учреждение в Джидде Торгпредства как органа, осуществляющего монополию внешней торговли СССР» [2, л. 15]. Дипломаты же знали, что Ибн Сауд наверняка не согласится принять это требование, так как он видел в нем пережиток режима капитуляций.

Добиться подписания договора с Ибн Саудом советским дипломатам не удавалось: король явно опасался разозлить англичан. В то же время, оценивая состояние саудовско-советских отношений в тот период, по состоянию на 1927 г. НКИД СССР оценивал их как «нормальные». Отмечалось, в частности, что тогда были «впервые предприняты торговые операции в Аравии», которые вызвали интерес к российским товарам: сахару, муке, керосину – со стороны хиджазского купечества. Для переправки товаров использовались рейсы, которые также впервые после десятилетнего перерыва стали перевозить паломников через Одесский морской порт. В Джидде была организована выставка советских товаров [9, л. 14].

Но поводов для оптимизма пока еще было мало. С трудом выгруженные из-за бюрократических проволочек в таможню с прибывшего в Джидду корабля «Ян Томп» российские товары торгового общества «Руссотюрк» (керосин, сахар, мука) долго не могли реализоваться сотрудником генконсульства Юсуфом Туйметовым, которому это было поручено руководством общества в связи с отсутствием специальных торговых представителей, хотя в принципе дипломат не должен был заниматься торговой деятельностью. Представителям же

«Руссотюрка» Станкевичу и Белкину под предлогом того, что они не имеют въездной визы в Хиджаз, вообще было запрещено сойти на берег, и им пришлось вернуться тем же пароходом домой. В вышеупомянутом обзоре за конец 1927 г. подчеркивалось, что российские товары «до сего времени не могут быть реализованы т. Туйметовым… вследствие продолжающегося бойкота со стороны местных купцов, поддерживаемых властями (в тексте от руки пометка, вероятно, наркома: “Это не так”. – В. Н .)» [9, л. 17]. Под предлогом отсутствия хиджаз-ских виз сотрудникам советской компании был запрещен выход на берег, и им пришлось отбыть тем же кораблем в СССР.

Помимо сопротивления англофильски настроенной части хиджазского купечества и чиновничества, успешной деятельности Москвы в сфере торговли с Хиджазом мешали неповоротливость и некомпетентность внешнеторговых организаций, элементы коррупции и межведомственные распри. Ярче всего это демонстрируют выдержки из неотправленной записки-завещания Чичерина от 1930 г., написанной перед его уходом с поста наркома, которая долго хранилась в советских секретных архивах. Критика в адрес внешторговцев со стороны симпатизировавшего Востоку революционера-идеалиста Чичерина была выдержана в исключительно жестких тонах: «НКТорг является нашим внутренним врагом в Азии. Персия прикрывает Баку, Турция – вообще Кавказ; их можно было бы целиком политически купить послаблениями в торговле. Нет! Наши торгаши обдирают что есть мочи турецкий и персидский народы. Шумяцкий4 сделал всю Персию нашими врагами своим беспардонным хозяйничаньем, грабежом персов совместно с суперспекулянтами Бушери5 и Гайга. Все это возглавлялось Фрумкиным6. Когда в Персии черводарам (погонщикам верблюдов) в месте отправления выдавался недовешенный или мокрый сахар, а в месте прибытия с них за это брали штраф, вообще всячески надували и обирали (это все установлено ревизионной комиссией), и они отказались на нас работать, торгпред т. Голд-берг7 доносил: “Вследствие интриг Англии черводары отказываются на нас работать”. Созданные Шумяцким “смешанные” (мнимо смешанные!) общества8, насквозь пропитанные торгашеством и империалистическим отношением к персам, были главным орудием наших попыток экономического закабаления Персии и сослужили громадную службу Англии. Помог нам, хотя безграмотно дипломатически и уклончиво написанный, отчет т. Кактыня9 о поездке в Турцию и Персию. При т. Каменеве10 сам т. Фрумкин стал мягче и при содействии т. Шлейфера11 мы совместно выработали тезисы о торговле с Бл[ижним] Востоком12.

Т. Микоян13 внес сначала свежее, живое отношение к делу, но потом он ушел с головой в высшую политику и снова усилились низшие и средние работники НКТорга, пропитанные узкоторгашескими традициями. За время моего отсутствия контакт с НКТоргом значительно ослабел. Импортный план имеет громадное политическое значение – какой стране отдавать предпочтение, необходима совместная его выработка с нами. По старому положению НКТорга торгпреда назначают по соглашению с НКИД, конфликтов из-за этого не было, т. Красин14 много раз благодарил меня за указание особенностей каких-либо неизвестных ему и известных мне людей. В 1928 г. в новом положении НКТорга эта статья исчезла, а мой отход от дел помешал мне довести борьбу до конца. Торгпреды имеют такое колоссальное политическое значение, что согласование их назначений с НКИД безусловно необходимо» [7].

Благодаря подвижнической деятельности нового советского полпреда в Джидде Назира Тюрякулова15 удалось преодолеть сопротивление англофилов в окружении короля и добиться заключения саудовцами контракта с Союзнефтеэкспортом о покупке из СССР в кредит бензина и керосина на 150 тыс. долл. Он был подписан 2 августа 1931 г. Но и здесь из-за неповоротливости, лени и халатности чиновников доставка нефтепродуктов пароходом недопустимо затягивалась, что поставило судьбу «нефтяной сделки» под угрозу. Все же бензин и керосин, хотя и с опозданием, но были доставлены.

В мае-июне 1932 г., после того как финансово-экономическое положение королевства резко осложнилось, наконец состоялся давно откладывавшийся визит сына короля, министра иностранных дел и вице-короля Хиджаза эмира Фейсала в

Россию. Главной задачей Москвы в отношении Саудовской Аравии являлось заключение договоров о дружбе и о торговле. Со своей стороны Абдель Азиз ставил задачу добиться получения от Москвы товарного кредита. Каждая из сторон была готова идти навстречу партнеру только на своих условиях. Кроме того, в отношениях между двумя государствами существовали и другие нерешенные проблемы.

Одной из них была проблема вакфов (или вакуфов), расположенных в зарубежных государствах. Эр-Рияд предъявлял претензии, прежде всего к Англии и Франции, точнее, к их колониям, от которых требовал уступки земельных владений. Подобные требования выдвигались и в отношении России, хотя здесь вакфов было не так много. В свое время все они были национализированы, и Москва, естественно, не желала делать какие бы то ни было изъятия из своего общего законодательства.

Другой проблемой было обеспечение прибытия из СССР в Хиджаз мусульманских паломников. При их количестве в 10–15 тыс. ежегодно, как считала саудовская сторона, вопрос о притеснении ислама в СССР был бы снят. Однако государство, в котором атеизм был официальной идеологией, к сожалению, не было готово обеспечить формально декларируемую им свободу совести. Российская сторона пыталась убедить саудовских партнеров, что совершение хаджа является исключительно личным делом верующих, и государство будто бы ничего не может тут сделать. Полпред Н. Тюрякулов настаивал на том, что заключение договоров не должно увязываться с решением проблемы вакфов и паломников.

Саудовская сторона пошла на некоторые уступки Москве. Возможно, Эр-Рияду и не очень хотелось, чтобы в страну в большом числе прибывали советские паломники, на- счет истинной преданности исламу которых у саудовцев существовали сомнения. Саудовский представитель сообщил на переговорах с Тюрякуловым, что торговый договор с СССР мог быть заключен только на следующих условиях: 1. Советское правительство отказывается от учреждения торгового представительства в стране, что напоминало бы капитуляционный режим и явилось прецедентом для других. 2. Правительство СССР декларирует, что не будет заниматься демпингом. 3. Советская торговля не должна способствовать падению цен на рынке или вызывать таковое. 4. В течение известного срока продажа советских товаров производится через посредство местного правительства, с которым должно быть заключено отдельное соглашение о товарном кредите. 5. Торговый договор заключается на срок три-четыре года.

Эти условия российская сторона сочла неприемлемыми, и переговоры продолжались. Москва надеялась, что в условиях резкого ухудшения финансово-экономического положения королевства Ибн Сауд пойдет на дальнейшие уступки. Кроме того, оставалось неурегулированной еще одна спорная проблема, имеющая непосредственное отношение к торгово-экономическим отношениям между государствами, – проблема нефтяного долга. Наконец, серьезным препятствием на пути выполнения условий короля для Москвы был исключительный, дискриминационный режим для российских товаров, введенный в королевстве в 1928 г.

Расчеты советской стороны были вполне обоснованными. Находясь в отчаянном финансовом положении, Ибн Сауд говорил Назиру Тюрякулову: «…сначала я надеюсь на Аллаха, а затем на СССР, Турцию и Персию». А далее шло совсем неожиданное признание: «Я нуждаюсь в советской помощи. Я хочу иметь поддержку СССР в военно-политических вопросах. Пусть Советы руководят мной. Я, а за мной и вся моя сила, будем идти за Советами. Советы могут распоряжаться мной как угодно в интересах СССР и арабов» (выделение наше. – В. Н.) [5, л. 5]. Это сообщение сегодня выглядит настолько невероятным, что даже начинает мелькать мысль о точности его передачи полпредом, хотя в ней вряд ли приходится сомневаться.

Эмиру Фейсалу в ходе его поездки в Советский Союз предстояло рассмотреть весь комплекс отношений с Москвой и попытаться решить вопрос о товарном кредите. Однако кредита саудовская сторона не получила. Не помогла и частичная отмена исключительного режима для советских товаров. Тем не менее торговые отношения начали развиваться.

Торговый прорыв Москвы вызвал беспокойство у британских соперников Советского Союза. В докладе британского представительства в Джидде Форин-офису о положении в королевстве за февраль 1933 г. говорилось о волне эмоций, которые вызвали в местных торговых кругах сообщения о том, что советский полпред добился «заключения соглашения с Саудовским правительством о частичной или полной отмене эмбарго на прямой импорт из России, используя как рычаг требование Советов выплатить долг за бензин и нефть, поставленные по специальному контракту до конца 1931 г.» [15, л. 105].

Требование погасить задолженность за нефтепродукты в первой половине 1930-х гг., действительно, было главным инструментом давления на саудовское правительство с целью добиться от него дискриминационных ограничений на советскую торговлю. В составленной сотрудником полпредства Шакиром Измайловым и направленной им в НКИД сводке телеграфной переписки об этой задолженности за 1932–1933 гг., например, содержалась следующая информация:

«Москва – Джидда.

3 февраля 1932 г. …За снятие запрещения на советскую торговлю согласны отсрочить платежи да шести месяцев по каждой партии. В случае несогласия гепра (хиджазского правительства. – В. Н.) отклонить отсрочку платежей по первой партии, по второй отсрочить на один месяц, по тре- тьей – два месяца из 8 % годовых. Можете вступить в переговоры по заключению нового договора на 1–2 года, который вступит в силу после погашения задолженности…

17 февраля 1932 г. Окончательно урегулирован вопрос уплаты неустойки по первой партии….

17 ноября 1932 г. …О заключении нового договора сроком на 2–3 года при условии покрытия старой задолженности. Расплата по новым доставкам – 30–50 % наличными при передаче нарядов и остальные при сдаче товаров. При сдаче каждой партии гепра уплачивает 10–15 % старой задолженности.

8 января 1933 г. …Считать приемлемой уплату 3 000 единовременно и по 2 000 ежемесячно...

14 июня 1933 г. …Принять 50 % разницы в потере курса в связи с падением ам. доллара и добиться погашения задолженности ежемесячными взносами в 10 000 ам. долл…

Джидда – Москва.

13 января 1932 г. Зам. минфина предусматривает отсрочку всех платежей на 3 месяца. Тов. Залкинд отклоняет. Саид Хашим передает, что король поручил вести переговоры о задолженности Фуаду (от Залкинда).

21 января 1932 г. Фуад заявляет правительство вынуждено просить острочку (от Залкинда).

8 февраля 1932 г. Мининдел заявляет о невозможности связывать вопрос отсрочки платежей с торговым вопросом (от Залкин-да).

13 февраля 1932 г. Зам. мининдела предлагает отсрочку платежей на один год (от Залкинда)…

18 декабря 1932 г. Минфин предложил заключить новое соглашение о погашении задолженности, причем при подписании вносится единовременно 3 000 и ежемесячно 2 000 фунтов (от Тюрякулова)…

• 7 июня 1933 г. Гепра предлагает погасить 1/3 в январе-феврале 1934 г. и 2/3 в начале 1935 г. (от Тюрякулова)» [12, л. 8–9].

Британский полпред Эндрю Райан в депеше информировал лично министра иностранных дел Джона Саймона о со- ветско-саудовской сделке. Он писал, что импортируемые из СССР товары должны были поступать на рынок Хиджаза. Англичане полагали, что сделка, видимо, состоится, но поставки муки и сахара из России на хиджазский рынок нанесут ущерб торговле с Австралией, откуда поступали небольшие партии муки, и с Индией, хотя постепенно объем торговли с ней (импорт тех же муки, сахара, спичек и некоторых других товаров) несколько снизился. Английский полпред полагал, что речь могла идти и о поставках нефтепродуктов из России, но выражал серьезные сомнения, что России удастся завоевать местный рынок нефтепродуктов ввиду обязательств саудовского правительства в отношении компании «Шелл» и «американских интересов» [14, c. 175]. В докладе отмечалось: пока было неясно, идет ли речь об отмене таможенных пошлин на российский импорт вообще или же только в размерах, которые позволили бы покрыть задолженность за поставки нефтепродуктов в 1931 г., после чего льготы были бы отменены.

Райан также сообщал, что ему неизвестно, проконсультировалось ли и договорилось ли саудовское правительство со своими торговцами, прежде чем принимать такое решение, и подчеркивалось, что в 1932 г. Тюрякулов вел переговоры о сделке с министром финансов Абдаллой Сулейманом, а нынешняя договоренность была достигнута с министерством иностранных дел. А в Форин-офисе, напоминал Райан, хорошо знают об антагонизме между министром финансов и двумя ключевыми фигурами, ведающими внешней политикой, – министром иностранных дел эмиром Фейсалом бин Абдель Азизом и его заместителем Фуадом Хамзой: «В соответствии с секретной информацией есть основания полагать, что министр финансов может попытаться хитроумными способами помешать российской торговле, но пока это лишь предмет спекуляции» [14, с. 175]. Нельзя не видеть, что английские дипломаты, во-первых, как всегда очень внимательно следили за действиями Москвы в Хиджазе и, во-вторых, не скрывали желания способствовать провалу ее планов по развитию отношений с королевством.

Теперь во главу угла во всей работе советского полпреда был поставлен вопрос о задолженности королевства, причем руководство НКИД ставило его в довольно жесткой форме: «В прошлых письмах Вы говорили о необходимости предоставления Вам карт-бланш для разрешения этого вопроса о долге. Такая постановка неприемлема для наших торговых организаций». Заместитель наркома Лев Карахан16 допускал, что можно найти некий приемлемый для обеих сторон компромиссный модус расчетов по долгам. Для этого полпреду предписывалось активно и детально информировать Центр, а не просить для себя карт-бланш. Замнаркома отмечал, и это было своего рода ответом на жалобы полпреда по поводу пассивности советских внешнеторговых организаций, что «задержка в получении от геджасцев долга является основной причиной потери у наших торговых организаций интереса ко всем геджасским делам». Направляя почтой выработанный в НКВТ модус урегулирования вопроса о долге, Карахан подчеркивал: «Для нас чрезвычайно важно столкнуть это дело с мертвой точки и добиться начала платежей со стороны геджасцев. Для нас важно обеспечить не только согласие геджасцев на уплату долга через какой-то срок, а именно обеспечить в ближайшее же время первый взнос со стороны геджасцев». И опять строгое предупреждение: задача эта настолько серьезная, что из соображений экономии телеграфных расходов нельзя задерживать информацию по этому вопросу.

Не совсем ясно, почему так настойчиво Москва требовала добиться возврата хотя бы какой-то части долга – это вряд ли играло существенную роль для бюджета страны. Единственное возможное объяснение – потеря всех надежд на получение вы- годных условий для российской торговли и убежденность в ее бесперспективности. Это подтверждало и ужесточение позиции Центра в отношении возможности заключении с государством Ибн Сауда двух договоров – политического (или о дружбе) и торгового. Теперь этот вариант даже не рассматривался: «Что касается торгового договора, то в настоящее время мы не заинтересованы непосредственно в его заключении. Общая торговая статья в договоре о дружбе вполне удовлетворила бы нас». Странно, что полпред доводил до саудовской стороны другую точку зрения. Видимо, надеялся на изменение позиции Москвы. Как пишет Таир Мансуров, Тюрякулов говорил высокопоставленным саудовским собеседникам, что «советская сторона готова обсудить с саудовским правительством вопрос о долгосрочном торговом кредите лишь после заключения политического и торгового договоров» [Цит. по.: 8, с. 105].

Замнаркома инструктировал полпреда: «Вы писали нам в предыдущих докладах о готовности геджасцев подписать без промедления договор о дружбе с общей торговой статьей, но при условии нашего согласия на переговоры о вакуфах. Переговоров о вакуфах геджасцы добиваются с целью получения материальной компенсации. Между тем, в настоящее время о какой-либо материальной компенсации говорить не приходится. Но главное заключается в том, что мы не можем согласиться на формальные переговоры о вакуфах, поскольку это связано с национализацией этих имуществ. Таким образом, предложение геджасцев о подписании договора о дружбе, обусловленное нашим согласием на переговоры о вакуфах, для нас неприемлемо. Задачей нашей в отношении договора о дружбе является добиваться подписания этого договора без каких-либо обещаний с нашей стороны в отношении вакуфов».

И далее следовало заключение: «Мы считаем, что подписание договора о дружбе является актом, не требующим каких-либо компенсаций с нашей стороны». Таким образом, в основе отказа советской стороны от переговоров с Ибн Саудом по вопросу о вакфах лежали не столько понятные идеологические причины, хотя они наверняка принимались во внимание, сколько опасение перед постановкой вопроса со стороны саудовцев о выплате компенсаций за национализированные в СССР вакфы. Карахан не только детально излагал суть подхода Москвы к этому вопросу, но и не менее детально инструктировал полпреда: «В отношении вакуфов геджасцам надо будет прямо заявить, что этот вопрос упирается в наши конституционные нормы, и это лишает нас возможности обсуждать далее возможность переговоров о вакуфах».

Однако по этому вопросу полпред на свой страх и риск уже начал игру с саудовцами. Тюрякулов хорошо знал, что два вопроса – о паломниках из СССР и о ваку-фах – всегда препятствовали полному снятию ограничений для советской торговли в Хиджазе. Ему из бесед с официальными лицами также было известно, что саудовская сторона выдвигает еще в качестве условия для переговоров и требование о допуске к советским паломникам мутаввифов17. Полпред не только заявил королю, что Советское правительство, «предлагавшее в свое время оформить советско-хиджазские отношения, встретило предложение короля с удовлетворением», но и заметил, что переговоры нужно приурочить ко времени, выгодному для каждой из сторон для ее интересов [Цит. по.: 8, с. 102–103]. Т. Мансуров объясняет логику полпреда, намекавшего саудовцам на возможность обсуждения вопроса о вакуфах, его опасениями срыва переговоров, который был бы объяснен местному населению «запрещением в СССР хаджа и комментировался бы как результат политики советского правительства, не основанной на принципе взаимности». В письме, направленном полпредом в НКИД в апреле 1931 г., он изложил ряд своих соображений, в том числе и по этому вопросу: «О вакуфах вопрос весьма сложный и требует тщательного предварительного изучения материалов. Непосредственно к вопросу о снятии запрещения советской торговли в Геджа-се отношения не имеет. От обсуждения этого вопроса мы не уклоняемся, но его необходимо отнести к кругу тех вопросов, которые составляют предмет наших переговоров о торговом договоре» [Цит. по.: 8, с. 103].

Можно представить огорчение полпреда, не встретившего понимания у руководства НКИД в отношении своих предложений. Можно также представить и недовольство руководителей НКИД, увидевших, что полпред проявляет инициативу, которая не соответствовала официальной позиции в отношении переговоров с саудовской стороной.

В директиве от 13 апреля 1934 г. Кара-хан инструктировал полпреда, что во время долго тянувшихся переговоров с саудовцами о заключении договора о дружбе ему не стоит создавать у саудовской стороны впечатление, будто бы СССР слишком заинтересован в Саудовской Аравии. Мансуров видит причину этого в том, что «акценты в советской внешней политике в это время смещаются исключительно в сторону Запада». И именно поэтому все старания Тю-рякулова активизировать торговлю и иные связи между двумя странами не находили должной оценки у Центра [8, с. 100].

Таким образом, Тюрякулов, руководствуясь стремлением находить развязки самым сложным проблемам в двусторонних отношениях на основе в первую очередь интересов своей страны, но также и с учетом позиций саудовских партнеров, попытался предложить Центру некий компромиссный вариант подхода к вопросу о ваку-фах, который был категорически отвергнут руководством.

С действительно имевшим место и понятным в свете международной обстановки переносом внимания Москвы на Запад значение Аравии постепенно сходило на нет. С началом кампании репрессий против дипломатов трагическая судьба постигла как одного, так и другого советских полпредов, которым удалось установить весьма доверительные отношения с Ибн Саудом. Пострадали и едва ли не все остальные сотрудники полпредства. Разозленный король отказался принимать каких-либо новых назначенцев, и в 1938 г. работа полпредства была на долгие годы заморожена, хотя формального разрыва отношений не произошло.

Практически одновременно с этим в Саудовской Аравии были обнаружены огромные запасы нефти, и вопрос о погашении долга перед Москвой за поставленные ко- ролевству керосин, бензин, сахар, муку и спички потерял свою остроту.

Проведенное в статье исследование документов из Архива внешней политики Российской Федерации и Национальных архивов Великобритании (фонды Министерства иностранных дел) показывает, что советской дипломатии в 1920–1930 гг. удалось создать хорошие стартовые позиции для реализации советских товаров на рынках одного из двух независимых арабских государств – Королевства Саудовская Аравия. Однако появившиеся возможности фактически не могли быть в полной мере использованы в силу как объективных (противоречия системного характера), так и субъективных (в частности, бюрократизм и отсутствие заинтересованности чиновников] причин.