Традиционная культура коренных народов Восточной Сибири в советский период: опыт сохранения и развития

В последние десятилетия мировое сообщество переживает бум этнического возрождения. Подобные процессы являются своеобразной реакцией этносов против унифицирования ценностей западной цивилизацией независимо от их адаптационных способно- стей и возможностей. В частности, это нашло отражение в законодательном признании прав коренных народов на исконные территории, на их возобновляемые и невозобновляемые ресурсы в Декларации Международной организации труда (МОТ) 1989 г. «О коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах» [1, с. 5]. Хотя Декларация ратифицирована не всеми государствами, ее положения отмечают качественные изменения норм международного права в отношении коренных народов. Если ранее в его нормах содержалась явная ориентация на ассимиляцию этих народов в доминирующее общество, то теперь признаются их права на контроль над собственными институтами и образом жизни.

Кроме того, в рамках Международного десятилетия коренных народов мира (19952004 гг.), объявленного ООН, для мирового сообщества более зримо выявляется проблема ориентации на традиционные этнокультурные институты и механизмы при оценке социальной действительности. Отсюда - необходимость исторического изучения традиционной культуры, ее развитие и сохранение в полиэтническом государстве, к которым относилась имперская Россия, затем - СССР и ныне - РФ, и где в одной из первых в мире попытались решить национальный вопрос.

Историческая ситуация конца ХХ в. характеризуется сложной этнокультурной обстановкой. Глобальные проблемы современной эпохи становятся противостоянием традиционной и модернизированной (современной) культурам, которые оказывают все возрастающее влияние на ход культурно-исторического процесса. Корни такого противостояния лежат еще в колониальном времени, когда европейские чиновники, будучи твердо уверены в благотворности и полезности своей деятельности для «туземцев» и «аборигенов», искореняли их традиции и верования, которые, по их мнению, были вредны для прогрессивного развития этих народов. Тогда предполагалось, что модернизация подразумевает, прежде всего, внедрение новых, прогрессивных форм деятельности, технологий и идей, является средством ускорения, упрочения и облегчения пути, который все равно предстоит пройти этим народам.

Разрушение многих культур вследствие такой насильственной «модернизации» привело к осознанию порочности подобного подхода, необходимости создания научно обоснованных теорий модернизации, которые можно применить на практике. В середине ХХ в. многие антропологи делали попытки взвешенного анализа традиционных культур, исходящего из отказа от универсалистской концепции культуры. В частности, группа американских ученых под руководством М. Херсковица в ходе подготовки Всеобщей декларации прав человека, проходившей под эгидой ООН, предложила исходить из того, что в каждой культуре стандарт и ценности имеют особенный характер, поэтому каждый человек имеет право жить согласно тому пониманию свободы, которое принято в его обществе. Возобладала, к сожалению, универсалисткая точка зрения, вытекавшая из эволюционистского подхода. И сегодня в Декларации записано, что права человека едины для представителей всех обществ независимо от специфики их традиции. Причем известно, что записанные в декларации права человека представляют собой постулаты, сформулированные именно европейской культурой, и эволюционистская парадигма легла в основу появившихся тогда теорий модернизации.

Все эти проблемы потребовали изучения социальной части комплекса «традиционная культура - коренные народы - общество», в том числе в исторической ретроспективе. Ответом на эти процессы стало появление культурной экологии, исторической этнологии, традициологии, культурологии - своеобразного междисциплинарного научного комплекса, рассматривающего историю, культуру общества, народов.

В данной работе под историческим процессом понимается трансформация традиционной культуры в процессе модернизации. Исторический характер данной работы определяется конкретной методологически обусловленной решаемыми задачами. Среди доступного комплекса методов современной науки выбраны и использованы только те, кото- рые позволяют осуществить историческое исследование. Означенная дисциплинарность работы определяется кругом источников, среди которых преобладают именно исторические. Формирование государственной политики, особенности ее проведения, результаты и последствия особо рельефно обнаруживают себя в истинных источниках, которые составляют фактологический фундамент исследования.

Осуществленный анализ исследований позволяет в основном высоко оценить многие достижения историографии прошлых лет, одновременно с этим необходимо указать основные недостатки: доминирование идеологических стереотипов; стремление подчеркнуть, главным образом, позитивные стороны национального развития коренных народов бывшего союза, не раскрывая издержек и потерь в его процессе; отсутствие почти освещения несоответствия, пропасти во взглядах на духовную сферу, идеологию, переустройство внутреннего мира человека многонационального государства между разработчиками, плановиками культуры, властью и большинством населения.

В целом, оценивая степень изученности темы, можно сделать вывод о том, что в изучении различных аспектов национального развития, в том числе традиционной культуры, в масштабах страны и сибирского региона имеется серьезный задел. Однако в исследовании культурных процессов на основе новых подходов сделаны первые шаги, а значит, необходима дальнейшая научная разработка проблемы.

Исторические источники, использованные в работе, можно разделить на следующие группы: законодательные акты, делопроизводственная документация, опубликованные статистические сборники и справочники, научные труды по теме, работы этнологов и других специалистов в области национальной культуры, политики, социальной сферы, материалы социологических исследований, описания быта сибирских аборигенов, фольклорное наследие коренного населения Сибири, периодическая печать. При проведении исследования были использованы как ранее введенные в научный оборот, так и новые источники центральных и местных архивов.

Характер, содержание, репрезентативность этих источников во многих отношениях различные, но все они несут значительную информационную нагрузку и в совокупности своей образуют насыщенную основу для изучения процессов культурного развития этносов, сохранения их национальной составляющей духовности народов.

Выявлялась центральная проблема начального периода культурной политики - создание нового человека советского государства, власть стремилась к переустройству всего внутреннего мира человека. Предполагались создание пролетарской культуры в условиях диктатуры пролетариата, борьба с пережитками буржуазной культуры, критическая переработка и освоение буржуазной науки.

Учитывая полиэтничность России, признавались необходимыми разработка национальной политики и проблем языковой культуры (развитие орфографии, терминологии, литературы и т.д.), национализации школ, подготовка кадров национальной интеллигенции и других [2]. Проблемы, оказавшиеся при их реализации очень сложными, будут на- ходиться в поле зрения партийных, государственных и других структур еще долгие годы, вплоть до конца 60-х годов прошлого века.

В обществе все больше приходили к пониманию того, что революция не ведет за собой автоматического уничтожения всех пороков предшествующего общества. Осознание живости старых традиций отразилось в понятиях, появившихся в середине 20-х годов: быт, жизненный уклад, образ жизни. Кроме того, существовала глубокая пропасть во взглядах на идеологию, социальную сферу и переустройство внутреннего мира человека нового многонационального общества между разработчиками, плановиками культуры, властью и большинством населения, а в документах тех лет все больше прослеживается мотив борьбы, руководство которой взяла на себя партия.

Таким образом, с конца 20-х и до начала 50-х годов культурная политика все больше воспринимается как «культурная революция», ключевыми положениями которой станут:

• •    отступление в сфере общего образования и переход к быстрому обучению в соответствии с потребностями на перспективу;

• •    изменение отношения к «буржуазным» специалистам, начало которого было положено Шахтинским «делом» летом 1928 г.;

• •    социальная подготовка выдвиженцев из пролетариата и коренных народов в российских провинциях, воспитание «красных специалистов»;

• •    радикализация искусства и науки, необходимость которой подкреплялась аргументами классового противостояния.

Культурная революция становилась одним из элементов классовой борьбы и поскольку «одними разъяснениями и воспитательными мерами невозможно было разрушить вековые устои патриархально-семейного уклада, в интересах скорейшей ликвидации тяжелых пережитков прошлого советское государство, наряду с широкими и разносторонними мерами воспитания, применяло и меры принуждения» [3, с. 51]. Начался насильственный перевод кочевых и полукочевых хозяйств на оседлый образ жизни и их коллективизация. Только в 1932 г. в Бурятии было переведено на оседлость 117 555 хозяйств [4]. Перемены коснулись не только бурят, эвенков, но и тувинцев, хакасов и других коренных народов Восточной Сибири. При этом место оседания вчерашних кочевников выбиралось без учета наличия воды, пашен, близости сенокошения и т.д. Тогда власть не особо заботилась об устойчивости ландшафта к возрастающим антропогенным нагрузкам. Были заброшены многие пастбища, использовавшиеся веками, но оказавшиеся удаленными от центров оседания. В эти же годы проводилось и выселение улусов, хотонов (хуторов), к 1939 г. было выселено 2 273 хозяйства [4]. Признавая величайшие достижения страны, а вместе с ней и коренных народов, нельзя не признать, что этносы были подвергнуты историческому эксперименту, который способствовал утрате связи с традиционным укладом, образом жизни; привел к глубоким изменениям в культуре, которая частично подменялась инородной, частично разрушалась. Духовные сокровища были отчасти отвергнуты, вычеркнуты из национального оборота и сосредоточены в дацанах и музеях.

Война и послевоенный период замедлили, но не остановили духовное и культурное развитие. Бесспорно, идеология проникала во все сферы жизни общества. Накануне войны власть во главе со Сталиным завершает идейную конструкцию, содержащуюся в документах 1934-1938 гг., где соотношение между классово-интернационалистским началом и державно-патриотическим подходом заметно изменилось в пользу последнего. В годы войны великодержавный национализм был поставлен на службу активизации патриотических чувств всех народов СССР.

Явное доминирование державного подхода в идеологической сфере присутствовало в программных записках, которые в 1944-1945 гг. подготовили руководители идеологических и образовательных структур в связи с перспективами послевоенного развития страны. В них подчеркивалась необходимость использования наследия самобытной русской прогрессивной педагогики, внесшей значительный вклад в сокровищницу мировой педагогической мысли.

Власть и Сталин, безусловно, преследовали определенную политическую цель. В русских, как имперском этносе, вождь искал укорененности своего режима, но не только это. Его, очевидно, тревожили связанные с возможными неблагоприятными для режима и строя перспективы культурно-национального развития нерусских народов. Война вызвала у них новые приливы этнической самоценности, породила надежды на послабления в сфере национальных отношений. Национальное же никак не торопилось соединяться с интернациональным, как этого требовал классовый подход. Следовательно, согласно диалектике режима во главе со Сталиным, требовалось ликвидировать одну из двух противоречивых сторон, приведя национально-культурную сферу к общему, великорусскому знаменателю теперь, а не в коммунистическом завтра.

Эта идея через два-три года в небывалых масштабах захлестнет общество, культуру, науку. А с 1947 г. «холодная война» станет топливом для разжигания новой, подготовленной волны национализма. Одним из ярких ее проявлений станет навязчивое разоблачение так называемого космополитизма, развернувшееся с конца 1948 г. В начале 50-х годов Сталин вновь своеобразно обратился к национальному содержанию в послевоенной идеологии в статье «Относительно марксизма в языкознании». Используя критику идеи академика Н. Марра о «классовости» языка, он представил нацию в качестве наиболее важного фактора современной истории и революционной борьбы. Несмотря на то, что в статье не было ни слова о приоритетности русского языка или об ущемлении прав языка и культуры народов СССР, последствия для них складывались не лучшим образом. В программах для системы образования уменьшаются часы на изучение родного языка, литературы, а попытки воспрепятствования данным действиям быстро пресекались центром, причем и после смерти вождя.

Время Хрущева принесло не только «оттепель». Идеологическая система в тот период живо реагировала на проявления национальных настроений в среде интеллигенции. Кроме того, Хрущев, увлеченный созданием программы коммунистического строительства, заявил в 1961 г. об отказе «консервирования национальных различий» [5, с. 15-16, 51]. Это и другие дилетантские высказывания стали сигналом к подавлению всплеска различных проявлений национально-культурной жизни.

Логическим завершением на практике явилась разработка положения в Законе «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в стране» (1958 г.), по которому объявлялось, что изучение родного языка и обучение детей в школах на родном языке - дело добровольное. Постоянно и особо подчеркивалось, что «овладению в совершенстве местным и русским языком нужно уделить самое серьезное внимание». И вновь противоречие: слова верные, а практические меры были иными. Происходил радикальный пересмотр учебных программ и планов. Национальные школы всех типов переводили на русский язык обучения, сохранив родной язык только как предмет, изучавшийся на добровольной основе.

Наука, осуществляя национальную, языковую политику партии и государства, утверждала, что «в условиях социализма могут происходить частичные процессы добровольного слияния небольших этнических и экстерриториальных национальных групп, вкрапленных в крупные социалистические нации, с этими национальностями. Особенно важным в этом процессе является усвоение сливающимися этнографическим и экстерриториальными национальными группами языка крупной передовой социалистической нации, среди которых эти группы живут». Кроме того, «языковая консолидация» не есть естественный процесс, «сближение и расцвет наций протекают не стихийно, а планомерно... в нашем многонациональном государстве это осуществляется в процессе единого государственного планирования» [6, с. 31-32].

Предпосылкой осуществления национальной языковой политики Советского государства этих лет служило научное изучение процессов «функционального взаимодействия языков народов Сибири». Разработка проблемы началась по инициативе Института истории, филологии и философии СО АН СССР (г. Новосибирск), но первые работы уже публиковались в начале 60-х годов. В основу разработки проблемы легли «данные переписей населения и специальные научные исследования», которые свидетельствовали об «...изменениях в распределении сфер применения языков народов СССР. Отмечалось широкое и постоянно растущее распространение русского языка в качестве средства межнационального общения и повышения уровня культуры...» [7]. Научное изучение этих процессов, прежде всего, служило идеологическим целям, «по линии политического воспитания трудящихся», а также позволяло «сделать научно обоснованные выводы о целесообразности применения тех или иных языков в обучении и воспитании подрастающего поколения, в политическом и культурном просвещении трудящихся средствами устной пропаганды, печати, радио, TV и т.п... Они способствовали разработке теоретических проблем современного развития национальных отношений» [7, л. 95]. Ha основании подобных научно-методических установок были даны рекомендации гуманитарным научным учреждениям обратить внимание «на актуальность социологических исследований проблемы функционального взаимодействия языков народов СССР на этапе коммунистического строительства. Включение проблематики в планы 1967-1970 гг. и создание тематической социолого-лингвистической группы, отвечающей задачам науки, поставленным XXIII съездом КПСС (1966 г.) [7, л. 95]. Ссылки на документы данного высшего форума партии не случайны. Именно на съезде прозвучал властный окрик в ответ на обращение научной и творческой интеллигенции к правительству об опасности возвращения сталинизма после отказа от идей «оттепели». Страна "тихо вползала в «застой»".

В официальных документах этот период определялся как «развитой социализм», основными признаками которого назывались «высокая зрелость производительных сил и производственных отношений, высокая степень планомерности, гармоничности в экономике, ... духовной жизни общества»; кроме того, «развитой социализм означал высшую интенсивность интеграционных процессов общественной жизни, ... возрастание социальной однородности общества; дальнейший расцвет и сближение наций и народностей СССР, интернационализацию их образа жизни…» и т.д. [8]. Более того, под влиянием последнего фактора складывалась культурная общность не только отдельных наций (в том числе бурятской, эвенкийской, тувинской, хакасской и т.д.), но и всего советского народа – новой исторической общности людей» [9, с. 212].

Методологически это определялось «диалектическим процессом развития через расцвет к сближению и сближению на базе расцвета», а это, в свою очередь, «являлось важнейшей закономерностью прогресса всех национальных культур СССР» [9, с. 212]. Бурятская культура, также как и эвенкийская, тувинская, хакасская и другие, все больше приобретала черты «общесоветской, интернациональной культуры». Это же проявлялось, прежде всего, в «общности идеологии и методов реалистического отражения действительности [9, с. 213].

Национальные отношения этого периода характеризовались двумя тенденциями: развитием наций и их сближением, они же распространялись и на национальные культуры. Основой сближения является «широкое и глубокое воздействие русского языка на языки народов СССР» и как следствие этого – «распространение национально-русского двуязычия» [9, с. 13, 16]. Шла помимо естественного влияния русского языка как средства межнационального общения пропаганда протекционистской политики ведущей роли русского языка как составной части общей идеологии интернационализации, слияния и образования новой исторической нации «советский народ».

С позиций унитарного мышления все больше утверждалось мнение о беспроблем-ности национальных отношений. Теория межнациональных отношений разрабатывалась односторонне, а СССР представлялся только как общество дружбы народов, где быстрыми темпами происходит слияние наций и народностей в единый «советский народ». Такой подход к историческому опыту не соответствовал реалиям того периода, препятствовал объективному анализу проблем развития этносов СССР, способствовал утверждению догм, исключал возможность альтернатив в развитии общества. Хронологически это связано с подготовкой и празднованием 50-летия СССР (1971-1972 гг.).

Все больше проявлялось противоречие между ожидаемым свободным этнокультурным развитием и жестким контролем со стороны центральных партийных и государственных структур.

Советское общество в целом стояло на пороге глобальных перемен. Запущенный механизм медленно набирал обороты, возможно, поэтому партийно-государственный строй уже ничего не мог противопоставить в ближайшей перспективе процессам национального сепаратизма, росту национального самосознания и формированию национальных историографий.