Трансформация представлений о чудесном в авторских сказках ХVIII-XXI вв

Acknowledgements: The research was supported by a grant from the Russian Science Foundation “Religious and secular discourses about miracles” No. 23-28-00254,

Постановка вопроса.Фольклорная и литературная сказка

Тема статьи, предлагаемой вниманию читателей, это трансформация темы чуда, которая происходит, начиная с периода возникновения литературной сказки, и до сегодняшнего дня. Вообще сюжет чуда и чудесного – отнюдь не анахронизм в современном технизированном, информационном мире [12]. Люди как и в иные времена хотят чудес, то есть, внезапных счастливых, необъяснимых изменений в своей жизни: превращений плохого в хорошее, трансформации безнадежности – в исполнение желаний. Надежда в трудных и неопределенных ситуациях – прежде всего, надежда на чудо, на то, что либо «Бог управит», либо «добрый волшебник» придет. Сказка будит фантазию, развлекает, дает человеку образцы «чудесных ситуаций», и сама сказка исторически меняется, создавая, хотя и в рамках вымышленного мира, разного рода экзистенциальные ориентиры.

Так или иначе, чтобы усмотреть специфику изменений темы чуда в сказке, нужно прежде всего дать определение самой сказке. Сказка обычно понимается как фантастическое повествование, не претендующее на историческую достоверность: «От других видов художественного эпоса сказка отличается тем, что сказочник рассказывает ее, а слушатели воспринимают прежде всего как поэтический вымысел, игру фантазии» [19, с. 383]. В сказочном мире происходят удивительные события, противоречащие повседневному опыту и здравому смыслу, но чаще всего воспринимаемые персонажами как вполне нормальные и закономерные. В сказке возможно невозможное, она будит воображение, забавляет, утешает, а если даже поучает и наставляет, то на фоне таких волшебных превращений, которые смягчают ее нравоучительный пафос. Сказка присутствует в той или иной форме у всех народов в любые эпохи и является одной из устойчивых культурных универсалий.

Уже в ХIХ веке сказка как культурный феномен стала предметом специального изучения, а в ХХ веке – литературоведческого, наррато-логического и культурологического анализа [5;7;8;14;15;17;22]. Литературная сказка отделается исследователями от фольклорной сказки: если фольклорная сказка не имеет одного автора и является результатом множественных интерпретаций «кочующего сюжета», то литературная сказка, образование довольно позднее, принадлежит перу одного автора – литератора, писателя. Она – результат профессионального творчества и личной позиции. «Авторская сказка далека от фольклорного первоисточника,- отмечает Е. А. Сухоруков, - Подлинная авторская сказка – абсолютно самостоятельное литературное произведение с оригинальным художественным миром и со своей эстетической концепцией. Это произведение, которое не только в сюжетном (композиционном) отношении ничем не повторяет фольклорную сказку, но даже «черпает» образный материал из литературных или иных фольклорных источников» [25]. В то же время литературная сказка глубоко связана с фольклорной: «Литературная сказка – это пограничное явление, созданное в синтезе фольклора и литературы» – отмечает исследователь А. В. Тихомирова [26]. Некие традиционные народные мотивы подспудно входят в авторскую сказку, сплавляются с идеями писателя, вдохновляют и воодушевляют его. Однако, художественное произведение все же является результатом собственной интерпретации конкретного человека, и потому нельзя не указать на различия между чудесными событиями в фольклоре, и в писательской сказке.

Чудо в фольклорной сказке

Фольклорная сказка уходит корнями в архаическую мифологию и в обряды инициации. Ее структура была прекрасно описана в работах В. Я. Проппа. Сказочные персонажи, чью спокойную жизнь прерывают непредвиденные обстоятельства, пускаются в разнообразные приключения, в абсолютном большинстве случаев связанные с тем или иным поступившим вызовом, и в народных сказках у героя, переживающего перипетии, всегда находится волшебный помощник, способный на чудо. Персонажи отправляются в волшебный мир (в лес, в океан), заключают там выгодные сделки с диковинными существами, оказываются обмануты, преданы и преследуемы, но с помощью чудодейственных же помощников спасаются, побивают врагов, достигают своих целей, в результате чего повествование завершается свадьбой, богатством или занятием царского трона. Чудеса и чудесные помощники выступает естественным условием жизни в сказочном мире, а также активно используемым средством . Разнообразные волшебные предметы и существа – шапки, палочки, перстни, коньки-горбунки, говорящие щуки – призваны трансформировать одни вещи и обстоятельства в другие – в те, что полезны главному герою сказки, выручают его из беды и дают одолеть противников.

При этом центральные персонажи, вокруг которых строится сюжет, не могут похвалиться высокой моральностью, правдивостью или особенной добротой. Они старательно «добиваются своего» – богатства, свадьбы, победы над соперником, их задача – утвердить себя, выиграть в жизненной борьбе. Так известный специалист по сказке и мифу С. Ю. Неклюдов отмечает: «Сказка регламентирует кодекс отношений не только с потусторонним миром, но и вообще кодекс успеха. С этой точки зрения позиция моральной оценки здесь довольно поверхностная, категории добра, трудолюбия, услужливости и т. п. не играют в ней решающей роли. Мы не можем утверждать, что герой действительно добр и честен, он вполне способен и обмануть, и погубить кого-то. Отказ застрелить зверя или птицу есть проявление не душевной чувствительности, а верного решения, ведущего к установлению договорных отношений с пощаженным животным, которое в нужный момент поможет ему (хотя в современном прочтении это, конечно, интерпретируется как доброта). Не надо преувеличивать и назидательность сказки, у нее – своя этика, кодексом которой является следование «правилам поведения», тогда как «неправильные» поступки характеризуют «ложного героя», терпящего поражение и гибнущего [18, с. 17]. Вырастая из народной стихии, из тяжелой жизни и неустроенного быта, фольклорная сказка не несет в себе сентиментальности и предназначалась, вполне вероятно, вовсе не для детей. Не только у русского народа, но и других народов мира удачливыми персонажами сказок нередко оказываются заведомые обманщики, лентяи, хитре- цы, весьма жестокие персонажи, не страдающие избыточной гуманностью. В фольклорных сказках, не тронутых «высокой культурой» постоянно кого-то режут, сжигают, топят в кипятке, съедают, превращают в ничтожную тварь, и побеждает не наиболее добрый сказочный герой, а самый удачливый, который то ли джинна из бутылки случайно выпустил, то ли золотую рыбку выловил, то ли, сам того, не чая, нашел другого волшебного помощника. Можно не во всем соглашаться с юнгианской трактовкой Ханса Дикмана, но одним из его сюжетов тоже является жестокость в сказке [11]. Эта же тема довольно давно обсуждается в пространстве сети Интернет (Почему народные сказки настолько кровавые? 2012). Фольклорное сказочное чудо способно служить далеко не благим целям, оно – оружие, обоюдоострый меч.

Подчеркнем, что фольклорная сказка, которая успешно воспроизводилась в традиционном аграрном обществе, постепенно теряет свою естественную почву вместе с процессами урбанизации и развития промышленности. Изменение образа жизни широких масс, преобразование социальной структуры создают иные формы теперь уже городского фольклора, а сказка все более превращается в продукт литературного творчества.

Специфика литературной сказки: лирико- романтический пафос

Литературная авторская сказка, активно формирующаяся в ХVIII веке, представляет собой несколько иную модель повествования . Питаясь глубинными фольклорными ключами, она все же представляет нам позицию конкретного автора, как правило человека образованного и начитанного, знакомого с уже наличной художественной и философской литературой и, что особенно важно, глубоко усвоившего христианские идеи . Романтические сказки дают начало широкому потоку авторских сказок, закладывая в них как противопоставление «сказочно-мистического» и «повседневного» миров, так и идею любви и милосердия, высоких чувств, душевно богатых героев, благородных порывов и решений . Возникает высоко моральный сказочный персонаж, который не просто ищет опоры в подручных источниках чудес, но сам оказывается творцом чуда.

Сошлемся на мнение М. Н. Липовецкого, который отмечает: «Невозможно переоценить роль романтической традиции в истории становления и развития литературной сказки. Лишь романтизм не только активно обратился к художественной семантике народной волшебной сказки, но и настолько существенно обновил этот жанр, что, собственно, лишь с эпохи романтизма можно говорить в полной мере о литературной сказке как о полноправном элементе системы литературного сознания своей эпохи. Главное художественное открытие романтизма, означающее рождение жанра литературной сказки, состояло в том, что романтики впервые сделали саму сказочность, ее жанровую семантику осознанным, самоценным, «обнаженным» приемом» [15 с. 38]. Соответственно, в авторской сказке меняется представление о чуде и чудесном, об их содержании, месте и роли в рассказываемой волшебной истории. Смена видения означает смену дискурса, в новом контексте чудо – это уже не только трансформации и превращения, не только волшебные существа, чудом оказывается сила и широта душевного стремления.

Далее мы кратко обратимся к некоторым выдающимся знаменитым сказкам ХVIII–XXI века, чтобы выявить в них характеристики чуда . Понятно, что жанр журнальной статьи не позволяет давать больших обзоров и что литературных сказок за три с лишним века накопилось много, но критерий выбора тех произведений, что будут упомянуты, это их общеизвестность и влияние на культуру . Эта общеизвестность выражена в многократных переизданиях, постановках и экранизациях, популярности персонажей, в многочисленных интерпретациях, написании разного рода сиквелов, в размышлениях о том, что было «до» и «после» рассказанной сказки. Это авторские сказки, которые «на слуху» у целого ряда поколений. Причем, такая «межпоколенность» касается уже и XXI века. Я буду называть их «лирическими сказками» или сказками «с лирико-романтической линией». Лирические сказки – разновидность лирической прозы, которая определяется литературоведом С. П. Белокуровой следующим образом: лирическая проза «произведение любого прозаического жанра, эмоционально насыщенное, пронизанное авторским чувством [6]. «Главное в лирике – отмечает другой автор, Г. Н. Поспелов,- эмоционально окрашенные описания и размышления» [20, с. 257]. Подчеркнем также, что речь пойдет не о детских сказках, которые рассказывают малышам, а о литературных произведениях, в равной степени интересных и старшим детям, и взрослым. Настоящая литературная сказка, собственно, такой и является – мудрой, метафорической, привлекательной для читателей любых возрастов.

Итак, рассматривая специфику чудесного в «лирических сказках», мы сразу можем определить, что лирическая сказка – это сказка, где главным действующим лицом оказывается любовь, столь мало присущая предшествующему фольклору. Собственно, любовь и выступает здесь и в качестве чудотворца, и в качестве чуда, именно она является источником происходящих благих трансформаций. Но в чем особенности этого явления в разные периоды?

Чудо в лирической сказке XVIII-XIX веков

Взглянем на знаменитые сказки Э.Т.А.Гофмана, Г. Х. Андерсена, С. Т. Аксакова.

Гофмановский «Щелкунчик и мышиный король» [10] – это история о том, что нежность и сочувствие становятся спасительными и чудотворными, по сути дела это одна из самых светлых сказок автора, другие произведе- ния которого достаточно мрачны и вполне относятся к «тёмной» готической литературе. Дело, как мы помним, происходит под Рождество, которое всегда рассматривается как время чудес, но когда с юной Мари начинают происходить пугающие фантастические события, никто из взрослых не верит ей. А она видит в деревянной кукле заколдованного юношу, племянника крестного Дроссельмейера, она сочувствует его борьбе со злобным Мышиным королем, помогает ему, спасает его, принимая участие в битве кукол и мышей, жертвует своими сладостями и подарками, и в конце концов Щелкунчик, победив врага, превращается в прекрасного юношу – жениха Мари. Добрая душа Мари противопоставляется капризной принцессе Пирлипат, из-за которой молодой человек стал деревянной куклой. Чудо совершает любовь, именно она приводит к расколдованию, и в конце сказки Мари вместе с женихом отбывает в прекрасную страну, где стоят марципановые замки и блистают цукатные рощи.

В знаменитой сказке Г. Х. Андерсена «Снежная королева» [2] речь также идет о заколдовании – расколдовании . Вспомним, начинается все вовсе не со Снежной королевы, а с зеркала Тролля, злого как сам черт, который изобрел зеркало, способное исказить все прекрасное. И когда подручные Тролля, носясь с ним по городам и весям и издеваясь над всем красивым и благородным, зеркало наконец уронили, то осколки его разлетелись по всему свету. Осколок попал в глаз Кая и исказил его взгляд на мир, заколдовал. Собственно, потому Кай и следует за Снежной королевой – он охвачен равнодушием и отвращением ко всему. Герда – подруга Кая, которая любит его как брата. Она пускается в путь, чтобы найти его и спасти, претерпевает множество испытаний и страданий, пробивается сквозь все вьюги и метели, и жаром своих слез растапливает ледяное сердце – осколок зеркала выпадает из него. Дети, теперь уже юноша и девушка, возвращаются домой. Волшебным средством оказывается любовь и желание спасти.

Третья сказка несколько иного плана, это «Аленький цветочек Сергея Тимофеевича Аксакова [1]. Чтобы уберечь отца, сорвавшего аленький цветочек в саду у невидимого Чудища, младшая дочь отправляется вместо отца в заколдованное поместье Чудища. Там, как мы помним, она живет в полном одиночестве среди прекрасной природы в богатстве и довольствии, но скучает по родным и беседует только с Чудищем, которое так уродливо, что боится показаться ей на глаза, и лишь однажды шокирует ее своим безобразием. Тем не менее, она привязывается к нему и исполняется сочувствия и симпатии. Чудище отпускает ее к родным с условием вернуться в конкретное время, по вине сестер договоренность оказывается нарушена, и когда девушка возвращается, Чудище уже при смерти. Но добровольная пленница изъявляет ему свою любовь, и страшный монстр оборачивается прекрасным принцем. Эта сказка, где любовь является источником чуда и сама – главным чудом,- тоже заканчивается совместным счастьем любящих.

Обратим внимание на то, что в лирико-романтической сказке прошлых столетий любовь, творящая «чудо расколдования », оказывается и не страстью, и не чистым христианским благоволением . О страсти речь идти не может: в одном случае в теплые отношения вступают девочка и кукла, в другом речь идет о братской любви, в третьем – о привязанности и сочувствии к отвратительному внешне, но любезному и покровительственному существу. К тому же у Аксакова младшая дочь согласна отправиться в неизвестность исключительно из любви к отцу, а уж к своему невидимому тюремщику она привыкает постепенно. Если все и кончается свадьбой, то лишь тогда, когда история завершена и чудо произошло – благое превращение свершилось. В то же время чудо любви во всех этих случаях индивидуально направлено , оно не является милосердием «самим по себе», неизбирательным чувством. Во всех трех сказках есть христианский мотив благоволения, бескорыстия, жертвенности, жалости , побуждающей к спасению, но это не просто «христианские сказки». У того же Андерсена есть ряд собственно религиозных произведений [2], но все они о смерти и о Боге, а не о любви. Здесь же сама завязка истории направляет внимание главного персонажа на заботу о конкретном человеке, потому что именно человек, конкретная привлекательная личность оказывается скрыта за внешним покровом дерева, холодности и уродства.

Героини всех трех сказок – женщины. Видимо, женская эмоциональность и энергия возвышенного эроса и позволяет им, увиденным глазами мужчин-писателей, совершать чудеса. В отличие от фольклорных историй, где у главного персонажа как правило есть довольно четкая прагматическая задача, ни у одной из героинь такой задачи нет, они не стремятся эгоистически что-то приобрести, будь то богатство, статус или замужество. Они щедро дарят свою душу – внимание, ласку, заботу просто потому, что им присуща способность дарить, и этот дар становится источником чудесных превращений. Злые чары не выдерживают мощи искреннего великодушия и сдаются. Заметим, что все остальные чудеса, которые происходят в этих сказках, оказываются подсобными. Так, Герде помогают люди и говорящие животные, маленькой Мари оказывает содействие брат, но не это решает проблему расколдования. Чудо следует из самой любви, которая не умозрительна, а действенна , выражается в поступках, терпении, участии, готовности отказаться от чего-то для себя значимого ради счастья другого человека.

Чудо в лирической сказке ХХ - начала XXI века

В современной литературе мы, пожалуй, не найдем коротких «собственно лирических сказок», где происходят совершенно сказочные чудеса. Узко личностная тема, связанная с чудесами, которые преобразуют человека, отбывает в область «лирико-романтических повестей», какими являются, например, повести Фрэнсис Бернетт [4], творившей на рубеже ХIХ и ХХ веков. Ее произведения – не сказки, в них нет чародеев и волшебных палочек, хотя есть «чудо любви-дружбы», чудо родственной любви и веры в силу любви. Добрые и великодушные дети этих повестей «расколдовывают» жестокую реальность и превращают ее из невыносимого места во вполне гармоничный и уютный мир. В современной литературе «для взрослых» несомненной сказочницей выступает Татьяна Устинова [27 и др. романы], чье творчество совершенно замечательно не детективными сюжетами, а теми чудесами возрождения человеческих душ, которые заставляют миллионы читателей постоянно покупать ее книги. Но мы все же говорим о сказках, где нарушаются законы природы, действуют волшебники и творится всяческое колдовство.

Выделим два вида сказок – с одной стороны, лирические сказки-пьесы, с другой – сказочные эпопеи активно включающие лирико-романтическую линию. Как мы уже отметили, главным чудодеем и кудесником в них является любовь во всех ее проявлениях – эротическом, родственном, дружеском, общечеловеческом.

В России лирическим сказочником выступает, конечно, Евгений Шварц. В его «Обыкновенном чуде» возникают совсем новые мотивы, не присущие лирическим сказкам предыдущего периода. Любовь здесь тоже творит чудо превращения, но это не дело Принцессы, она вообще-то остается в довольно пассивном положении, потому что Медведь охвачен страхом перед любовью. Любовь грозит ему превращением из человека в дикого зверя. Медведь должен по существу расколдовать себя сам , его чудо – чудо самопреодоления, к которому его ведет любовь. Ради сохранения жизни Принцессы он должен рискнуть, побороть в себе страх перед звериным началом в себе. В этом помогает ему Волшебник, который упрекает его в малости любви и говорит, что Медведь не любил девушку: «Не любил, иначе волшебная сила безрассудства охватила бы тебя. Кто смеет рассуждать или предсказывать, когда высокие чувства овладевают человеком? Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты подпирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются на небо и ныряют в самый ад – из любви к истине. Землю перестраивают из любви к прекрасному. А ты что сделал из любви к девушке?» [29, с. 99]. Чудо «остаться человеком» и спасти любимую совершается, когда отброшены рефлексии, сомнения и опасения.

В шварцевском варианте «Снежной королевы» добрым чудодеем, который отсутствует у Андерсена, оказывается Сказочник, который в течение всего действия сопровождает Герду, помогает ей, спасает ее, рискует собой. Автор не скрывает, что главное чудо его сказки – это добрые человеческие отношения. «Что враги сделают с нами, пока наши сердца горячи? Да ничего!» – восклицает Сказочник в конце пьесы, и все персонажи хором подхватывают его слова. Можно сказать, что здесь акцент тоже смещается: ведущим героем оказывается волшебный помощник, причем совершенно бескорыстный, увлеченный и повествованием о добре, и созиданием добра.

Из сказок-эпопей, выраженных в целом ряде книг, хотелось бы хотя бы коротко упомянуть Клайва Льюиса с его «Хрониками Нарнии», Александра Волкова с «Волшебников Изумрудного города» и, конечно, Дж. Роулинг с ее многотомным повествованием о Гарри Поттере. В каждом из этих огромных произведений есть множество линий, здесь творятся невероятные чудеса, на страницах одних книг о обычные дети превращаются в волшебных королей, на страницах других – обучаются искусству колдовства. Но, мне представляется, что лирико-романтическая тема любви как универсальной волшебной силы оказывается во всех этих книгах ведущей . Специфика этой темы на рубеже ХХ и XXI веков как раз и состоит в универсалиизации чудодейственной силы любви, которая выходит за рамки темы «заколдований – расколдований » и за пределы личного отношения между двумя героями.

Так, в «Хрониках Нарнии» [16], которые, как известно включают в себя христианские мотивы, главным источником любви, защиты, покровительства и благих чудес является лев Аслан, некая метафора Христа. В первой книге «Племянник чародея» Аслан совершает главное чудо – он песней творит мир . Злые персонажи боятся льва, они отступают перед ним, то есть, любовь оказывается огромной силой, с которой, сколько ни борись, все равно потерпишь поражение. Во второй книге Аслан из любви к Нарнии и к детям ради спасения несмышленого Эдмунда жертвует собой, но потом возрождается и вступает в битву с Белой колдуньей. И в книге «”Покоритель зари” или плавание на край света» сочувствие и любовь друзей выручают эгоистичного Юстэса, когда он превращается в дракона. Именно понимание и радость любви позволяют ему избавиться от драконьего облика – снять с себя грубую шкуру. Любовь оказывается универсальным лекарством для многих болезней человеческой души и избавляет не только от наглядной драконьей шкуры, но и от не столь очевидных пороков.

Сказка Александра Волкова «Волшебник Изумрудного города» [9] впервые опубликованная в 1938 году, начинается с истории об урагане, который унес девочку Элли из Канзаса в волшебный мир. Это произведение может быть рассмотрено как эпическое, тем более, что оно составляет целую серию книг, но в то же время оно изначально было построено на идее чудодейственной силы дружбы и доброжелательства, товарищеской любви, способной буквально трансформировать и душу, и судьбу. Элли, желая вернуться домой, ищет путь в Изумрудный город к волшебнику Гудвину и по дороге встречает чучело Страшилу, Железного дровосека и трусливого Льва, стремящихся решить свои внутренние проблемы. Она и Гудвин по- могают друзьям Элли понять, что каждый из них обладает достоинствами, от отсутствия которых страдает: Страшила умен, у Железного дровосека доброе сердце, а Лев не труслив, а храбр. Любовь и дружба, совместное преодоление препятствий избавляют от страхов и комплексов, от неуверенности в себе. То есть, подлинное чудо возникает не в результате колдовских манипуляций, потому что Гудвин оказывается всего лишь фокусником, а в результате товарищества и борьбы со злыми колдуньями. Исследователь А.Скалчинская пишет о книге: «Книга подоспела очень вовремя – началась Великая Отечественная война, и добрые сказки как никогда стали необходимы детям. «”Волшебника” всем классом мы зачитали до дыр. Это была удивительно светлая сказка. Уходя в нее, мы забывали и про голод, и про рваные валенки, и про то, что тетради приходилось сшивать из старых газет. В душе рождалась вера в добро и справедливость»,- вспоминал писатель Юрий Качаев. Книгу хранили как самое дорогое, забирали с собой в эвакуацию среди самых необходимых вещей, читали в метро во время бомбежек» [24]. То есть, «любовь, творящая чудеса» получила уже тогда поистине социальное звучание.

Наконец, «Поттериана». Первая книга Гарри Поттера вышла в 1997 году, а последняя – в 2007-м. Много толстых томов, много приключений, огромное количество действующих лиц, целый ряд философских идей, сюжетные хитросплетения, чудеса и загадки – все это Гарри Поттер, созданный Джоан Ролинг [23 и др. книги цикла]. Целый мир. Но чудеса, наполняющие этот мир, где маги нередко презирают маглов – обычных людей, это все-таки инструментальные чудеса, которым можно научиться. Фигура Гермионы Грейнджер это отлично демонстрирует, потому что она овладевает созданием чудес лучше многих наследственных магов. Да и Гарри Поттер – полукровка, не «чистый маг», как и главный злодей романа Вольдеморт. Ведущее чудо всей эпопеи Роулинг – любовь. Так материнская любовь оказывается силой, способной не только спасти Гарри от мощного удара злого «магического лидера», но и превратить Вольдеморта в слабое и зависимое существо, фактически не способное самостоятельно существовать. То есть, любовь – это огромная мощь, она не только расколдовывает, но при необходимости и уничтожает, сводит на нет активное зло, минимизирует его. И далее в ходе всего обучения Гарри в Хогвартсе и его борьбы с вольдемортовской « партией зла» родительская любовь даже с того света приходит ему на помощь. Также огромной поддержкой в хитроспелетениях человеческих отношений, сплетен и интриг является для Гарри любовь к нему друзей Рона и Гермионы, доброе покровительство семьи Уизли и любовная опека директора школы Дамблдора. И сам Гарри, который борется не только с объективным Воль-демортом, но и с внедрением врага в его собственное сознание, готов исполнить миссию окончательного сражения и пожертвовать собой ради людей, которых он любит: погибших родителей, друзей, товарищей, всех, кому грозит опасность. Без этой «любовной решимости» никакие чудеса оказываются и не нужны, и невозможны. В романе побеждают любовь и дружба, потому что именно на них буквально «стоит мир» – и магов, и маглов и любых других существ.

Завершая наш короткий обзор, хочу подчеркнуть, что лирическая сказка о любви и о внутреннем мире продолжает жить и твориться. В качестве примера можно привести «Лирические сказки для взрослых и детей» Евгения Кривченко [13] или Анны Фениной «Одна девочка тропу искала» [28], где также происходят чудеса, и чудеса эти преобразуют душу. Открытым вопросом остается то, как и почему тема сопряжения чуда и любви претерпевает историко-культурную трансформацию, почему в авторской литературной сказке происходит переход от одних акцентов и тем к другим. Но это проблема не для одного исследования.

Краткое резюме

Если подводить итог сказанному, то можно сказать, что тема чуда, вообще понимаемая неоднозначно в разных дискурсах, в ходе развития культуры получает разные «сказочные» прочтения. Фольклорная сказка, несущая на себе печать стихийности и трудной жизни глубинного народа, видит в чудесах – в нарушении естественного порядка и уклада – прежде всего волшебную возможность достичь конкретных практических целей, решить какие-то житейские вопросы, «поймать удачу за хвост». Этому служит представление о «волшебных помощниках». С возникновением литературы как профессиональной деятельности, с развитием образованности и с глубоким усвоением христианской морали появляется авторская сказка, несущая в том числе лирико-романтические мотивы. Представление о чуде в ней трансфомируется: теперь чудо приносят не столько «волшебные помощники», сколько оно творится самим человеком, силами его души. Главная чудодейственная сила – любовь во всех ее формах, но в первую очередь – любовь индивидуальная, «милующая», сострадательная. Она способна расколдовать тех, кто заколдован злыми силами, превратить уродливое в прекрасное. Такой взгляд на чудо представлен ХVIII–XIX-м веком. В ХХ веке понятие «чуда любви» расширяется. Теперь любовь творит такие чудеса как «саморасколдование», избавляет от психологических комплексов, она не только снимает злые чары с людей, но сама способна побеждать зло в разных его формах, создавать мир, преодолевать самые разные препятствия. Любовь и есть – самое большое чудо. С этим трудно не согласиться, и, конечно, хотелось бы, чтобы и впредь в мировой литературе появлялись вдохновляющие сказки о любви, творящей добрые чудеса.