Урбанизация и новая художественная культура

Евгений Дуков доктор философских наук, профессор, зав. сектором Государственного института искусствознания (Москва)

Экономисты в последнее время ввели такой термин, как объем производственных знаний, накопленных отдельной страной. Ученые из Гарварда Ricardo Hausmann и Cesar A. Hidalgo сконстуировали в ходе своего исследования инструмент, который назвали «Атлас экономический сложности. Картографирование путей к процветанию» — «The atlas of economic complexity. Mapping paths to prosperity». В этом Атласе они зафиксировали взаимосвязь между тем, насколько разнообразные и сложные промышленные товары производит та или другая страна и уровнем ее благосостояния. Впервые это исследование было проведено в 2011 году и с тех пор проводится ежегодно. В нашей стране Атласом занимается одно из подразделения Института Гайдара.

Данный показатель не всем известный ВВП, а более сложный. Он рассчитывается на основании числа промышленных товаров, которые экспортирует страна, и степени сложности их производства, что, в конечном счете, отражает уровень развития ее экономики. Знания и возможности роста производительности были стянуты в один узел и получили название «экономическая сложность». На основании этого показателя составляются рейтинги уровня развития отдельных стран [1].

Как отмечают ученые, объем производственных знаний, накопленных страной, является не просто выражением уровня благосостояния, но ее драйвером. Этот показатель не только объясняет различия в уровне жизни между отдельными странами, но дает возможность предсказывать динамику их экономики: чем больше продуктивных знаний, тем больше разнообразие продуктов возрастающей сложности, чем больше сложных продуктов, тем выше уровень благосостояния страны и тем быстрее она развивается. «По этой причине, — пишут И. Любимов и А. Оспанова, — странам с простыми экспортными корзинами непросто диверсифицировать свой экспорт за счет более сложных товаров. Для выпуска последних им нужен больший запас человеческого капитала…» [2] Наблюдения экономистов показывают, что страны приходят к тому уровню благосостояния и, я бы добавил, к уровню запасов человеческого капитала и, соответственно, художественной культуры, который соответствует развитию их так называемого «производственного знания» (productive knowledge). Но, по сути дела, также мы имеем дело с показателем уровня развитости городской культуры.

Урбанистические процессы в России имеют с развитым миром много специфического. На сегодняшний день у нас есть 13 крупных многофункциональных городов, расположенных на огромной территории, где сосредоточено 25% всего населения, и огромное количество монофункциональных промышленных центров, какими в большинстве своем являются и старые, и новые города. Это населенные пункты, построенные, в основном, для рабочих и служащих одного предприятия и для обслуживающих их работников. Они имеют специфическую инфраструктуру и нацелены на воспроизводство его рабочей силы. Долгое время нормой там были «рабочие династии» — семьи, служившие на одном предприятии поколениями. И, если в многофункциональных городах, династии были поощряющим фактором, а человек мог пойти работать, куда угодно, то в монофункциональных городах деваться было некуда: человек либо оставался со своей семьей и встраивался в знакомый по родителям трудовой процесс, либо в поисках работы уезжал в другой город, часто меняя профессию и т.д.. Но можно ли наши малые и монофункциональные населенные пункты отнести к разряду действительно европейских городов?

Попытки переносить на отечественную почву отдельные западные урбанологические теории в подавляющем числе случаев редко оказываются удачными. В истории России не было, по-существу, городов в западноевропейском понимании, кроме разве Петербурга. Сначала их роль выполняли монастыри и остроги-крепости, потом они росли за счет окружающих слобод. В ХIХ веке в уездных и даже в губернских городах держали скот — коров, коз, другую живность, служили молебны в день первого выгона скота в поле, на городской территории были частные сады [3], а во время сельскохозяйственных работ многие отпрашивались, меняли городской образ жизни и профессии на сельские и отправлялись помогать в родные деревни. Все это в России объединялось понятием «старого городского образа жизни». Это образ жизни охватывал только 15% населения Империи, остальное падало на крестьян. В него логично встраивалось резко отрицательное отношением горожан к дворянскому сословию и вообще образованным людям как чуждому для русской культуры «элементу». Считалось, что два класса для городского человека достаточно — человек должен уметь читать, расписываться и владеть четырьмя действиями арифметики. Обучение письму было не обязательным и проходило за дополнительную плату.

И это тормозило (да и сейчас тормозит) движение страны. Ю. Л. Пивоваров писал, что в России причины сегодняшних кризисов надо искать «в многовековом расхищении людских и природных ресурсов в ходе экстенсивного освоения огромных территорий вместо использования для подъема страны интенсивных факторов в ареалах преимущественного развития». И далее: «Вместо постепенного вызревания в очаги культуры последние обычно превращались в большие общежития при военных предприятиях-гигантах, в военно-промышленные поселения» [4]. При этом по статистике рывками урбанизация в России все-таки шла. В 1961 году впервые численность горожан превысила число сельских жителей — в 1960-1970 годах сельская местность устойчиво обеспечивала около 60% прироста городского населения в год [5]. Понятно, опережающими темпами росли крупные города.

Об этом много писали, как правило, с восторгом и упоением. Однако было существенное «но». Как справедливо отмечал К. Маркс, «существование города, как такового, отличается от простой множественности независимых домов. Здесь целое не просто сумма своих частей. Это своего рода самостоятельный организм» [6]. Организму нужно время, чтобы вызреть. России этого времени не было дано. В 1930 годы крестьяне наезжали в города и стройки, спасаясь от голода, в обмен на какие-то льготы, но, как правило, возвращались в родные места. С 1950 г. начались действительно урбанизационные процессы. Город стал лакомым куском в жизни селян. Города захлебывались от приезжих. Атака селян на организмы города, часть из которых была организована предприятиями, а остальная — приехав- шими по родственным связям или по знакомству, изменила их социальную конструкцию. До сих пор лишь небольшая часть жителей города может считать себя укорененными горожанами, усвоившими его традиции и нормы. Остальные — статистические горожане, горожане по прописке. А по культуре — селяне, занятые городом и городом же пристроенные.

Новые горожане несли с собой те представления и ту ауру, к которой они привыкли, которая вошла в их плоть и кровь, и которая передавалась из поколения в поколение. Что такое село? Одно-двухэтажные дома, деревянная архитектура, загороженные пространства частных участков при полной внутренней открытости людей, проселочная дорога, нередко с лужей в середине. Российский «город» — многоэтажные дома, остатки асфальта, много луж и чужих друг другу людей. Сначала, чувствуя себя в городе чужими, селяне искали своих. И в крупных городах, где процент иногородних был большой, они без труда находили «своих» — по выговору, костюму, походке и т.д.. А дальше — шел обмен информацией: где лучше, где хуже, какие перспективы… Так образовывались «пятачки» — места сходки иногородних [7].

Пятачки с 1970-годов располагались в окраинных парках, где по выходным собирались люди, работавшие на разных предприятиях, но по рождению принадлежавшие к одному региону. Они пели свои песни, плясали до упаду свои танцы, привезенные с родины, общались. Как в сельских клубах. В городе эти клубы были своеобразными «органами самоуправления»: здесь разрешались конфликты, давались советы, присматривались женихи и невесты, игрались свадьбы и т.д. Если кто-то из завсегдатаев пропускал сходку, к нему направлялись ходоки, не случилось ли чего, надо ли помочь? И очень строго соблюдали «свои» обычаи и «блюли» фольклор. Если какой-то известный певец или танцор выпадал из круга, на родину отправлялись делегаты уговаривать переехать нового кандидата, подыскивали работу и даже, в отдельных случаях, предлагали подъемные.

Со временем мигранты вышли из зеленых окраинных зон и начали диктовать свои правила и нормы, оттесняя на периферию городской жизни настоящих горожан, «аборигенов». Не имея представления, что такое нормальный, даже не большой, а просто нормальный европейский город, они рассматривали среду (в том числе, ее качество), в которой им довелось жить и в которой они теперь могли пребывать, как типичную, нормальную. Центр города под их давлением потерял свое обычное значение, движение шло уже не из центра на периферию, а в центр, отдельные районы обособились и превратились в подобие слобод, где-то нередко с явным этническим акцентом. Шла децентрализация крупных населенных пунктов, многие из которых в 1960-1980 г.г. даже не успели стать по-настоящему городами. Конечно, они формально имеют больше 12 тыс. жителей и по статистике, следовательно, имеют право называться городами. Но это был уже другой организм.

Урбанологи отмечали, что знание таких горожан отчуждалось от городских ценностей. Они не воспринимают исторически неизбежное расширение мира городской культуры [8]. Следствием этого является наблюдаемый в некоторых новых городах поворот (а для многих бывших крестьян просто возврат) к деревенско-поселковым ценностям. Массовое миграционное движение, продуцировало сложнейшие социальные, экономические и культурные проблемы, тормозившие развитие общества в самых различных сферах. Это было вызвано целенаправленным стремлением государства авторитарными методами «обновить», «перемешать» социальные и культурные слои общества, блокировать развитие преемственности и традиций, что давало возможность сохранять в определенных временных рамках неизменность существующих структур власти. Поддерживалась ситуация постоянных «начинаний на новом месте», логически вытекавших из лозунга «Отречемся от старого мира». Если в 1920-30 годы Сталин строил промыш- ленность, опираясь на страх и ГУЛАГ, то, начиная с Хрущева, в дело включились и экономические рычаги. Появилась «оплата за сверхурочную работу», которая в основном распространялась на рабочих. В результате уже к концу 1960 г.г. зарплата рабочих на крупных предприятиях сравнялась с зарплатой основной части ИТР, а к 1989 г. начала ее превосходить [9]. Довоенная пирамида, где «белые воротники» получали намного больше рабочих, перевернулась.

Массовое сознание к этим поворотам никто не готовил. Сама по себе идея, обеспечить весь советский народ индивидуальным жильем, была замечательна. Она была импортирована из Франции, из мастерской знаменитого Ле Корбюзье. Но вот воплощение… Партия лучше знала, что нужно народу и как это сделать. Началось насильственное переселение из коммуналок, которые образовались в центрах больших городов в 1920 годы, в отдельные маленькие квартиры на окраинах. Разрушался центр. Попутно рушились только установившиеся «внутри-квартирные» связи горожан в коммуналках — соседей хаотически разбрасывали по возникавшим т.н. «Черемушкам». А часть бывших селян, не успев освоить и прочувствовать городское пространство, оказались «приписанными» на жилплощади в центре города. Все в очередной раз перемешалось. И в этот «домовый компот» влились невиданные для быта советского человека новой мебелью телевизоры, затем видео и различные виды компьютеров и мобильных телефонов. Именно на медиа ложилась основная нагрузка по приобщению жителей к «новому городу» и «новой культуре». Но они были к этой роли не приспособлены — «новые жители» даже не понимали значение большей части слов, которые лились на них из телевизора и радио [10].

Этот процесс шел до 1990 годов. После этого рубежа миграционные потоки внутри страны резко застопорились, но выросли эмиграционные и иммиграционные потоки. Всего за 1989-1999 годы, по российским данным, из страны в дальнее зарубежье выезжало на постоянное место жительства 90-100 тысяч человек ежегодно[11] . Причем меняли место жительства ассы в менеджменте, в науке, в инженерии, в искусстве. Не даром около 20% уехавших сразу нашла себе высокооплачиваемую работу [12]. Спад по миграционным процессам внутри страны являлся следствием ряда причин, среди которых самое важное значение имеет изменившаяся после крушения СССР практика обеспечения населения жильём. По сути, началось фактическое новое закрепощение населения. Человек не мог рассчитывать получить жилье, если он, как нуждающийся, много лет не стоял в очереди в своем городе. При переезде очередь он терял, если за него не вступалось предприятие. Но это происходило все реже и реже.

Не в последнюю очередь это было связано с частичной деиндустриализацией городов с 1990 годов. Российские предприятия, кроме оборонных, не особенно нуждались в квалифицированной рабочей силе. Специфический «русский капитализм» тормозил, а зачастую и блокировал работу профессиональных коллективов высокого уровня. Европейская часть России, а потом и вся Россия начала наполняться мигрантами из среднеазиатских республик, вообще не знавших, что такое европейский город и часто не владевших русским языком.

Что мы имеем сегодня?

Гигантские спальные районы, где место удобных жилых домов занимают немного переосмысленные гостиницы под названием «квартиры». И рядом с ними — замечательные комфортабельные строения, небольшие, в 2-3 этажа, в которых живут те, кто смог купить там современные апартаменты. Или огромные лофты на последних этажах, выходящие прямо на крышу и связанные с подземным гаражом отдельным лифтом. Их жители — особая каста. Примерно так же, наверное, выглядели зажиточные деревенские хозяйства в конце ХIХ века: хозяева жили в огромных хоромах в окружении лачуг их работ- ников. Так было спокойнее — меньше шансов сгореть. Так или иначе, в 1960-1970 годы когда-то разворачивающийся современный город начинал отступать. Как писал А. Вишневский, «потоки мигрантов сметали достижения урбанизации прошлого, заключающиеся в развитии очагов (впрочем, немногочисленных) урбанизированной культуры» [13]. Произошла ощутимая рурализация городов. В истории культуры, увы, нечто похожее уже было — достаточно вспомнить историю крушения Рима.

Но искусство продолжало свою историю. Словно бы спохватившись после безденежных 1990-х, государство почувствовало ответственность за судьбу культуры и стало вливать средства, прежде всего, в ее материальную базу. Строльство зданий музеев, выставочных комплексов, реконструкция залов и постройка новых в 2000-годы, — все это войдет в историю культуры нашего государства и его городов. Шились новые костюмы, покупались инструменты и аппаратура, с помощью государства открывались новые коллективы, у работников культуры поднимались зарплаты, вновь появились праздники работников культуры разных специальностей и искусств. Мы опять старались идти в ногу с Европой.

Лучше стали работать филармонии и музыкальные театры с академическим репертуаром и с выдающимися и молодыми солистами. И благодарная публика стали собираться чуть не круглый год не только в специализированных залах, но и в парках, в метро, библиотеках и др. Государство поддерживает гастроли больших коллективов, оборудуются и открываются виртуальные концертные залы с академическим репертуаром. По-прежнему, редкий международный конкурс проходит без призовых мест «филармонистов» и артистов цирка. И все же это классика. В залы, правда, заходит и молодежь, но это, если посмотреть на состав публики, пока явно не ее конек. Некоторые исследования показывают, что классику молодежь предпочитает слушать через наушники или, во всяком случае, в домашней обстановке [14]. Труднее, чем раньше, стало попасть в театр на серьезный репертуар, может не быть билетов. Правда, резонанс не тот, как в 1930-е годы, гораздо более скромный, но есть. Опять стали регулярными конкурсы и фестивали, расширилась их палитра. И в этом также принимает участие наше государство.

В начале 2000 годов стали появляться и новые островки экспериментальной художественной культуры, где роль государства минимальна или вообще отсутствует. В этом отношении государство заняло выжидательную позицию: оно поддерживает главным образом академические вещи, проверенные временем. Все остальное оно оставляет на волю случая. Конечно, есть отдельные мощные организации, которые могут и даже иногда берут для исполнения/выставления «авангардные» сочинения. Есть отдельные люди, которые готовы рисковать. Но это тоже случай. Государство такой практики чурается. Для него было бы хорошо, если б собравшиеся люди сидели и смотрели-слушали, лучше тихо, рассматривали выставку тоже тихо. Аплодисменты — в конце, обсуждение выставки — в лучшем случае, когда покинете музей. Как и основная часть публики. Экспериментальные практики с их иммверсивностью и т.п. изысками это площадки для части молодежной профессиональной культуры, выросшей за пределами традиционных образовательных институций. И кураторы-менеджеры, которые начали это искусство продавать, тоже. Именно эти люди взяли на себя задачу организации публики и пробивания стен, которыми огорожена «классика». Все они составляют ту часть «человеческого капитала», особенно важного для современной сложной экономики. Ту часть, где возможны новые парадигмы не только искусства, но и жизни.

Лидирует здесь самый богатой город страны — Москва. Она создала арт-кластеры (точнее, позаимствовала), на которых располагается современное искусство, она показала, что есть экспериментаторы-художники, есть их публика, есть госу- дарство, которое можно заинтересовать, и есть филантропы, готовые поддерживать эту деятельность финансово.

Одни м из первых арт-кластеров в Москве считается Центр дизайна ARTPLAY. Он был создан в 2003 году, а в 2008 переехал на территорию бывшей промзоны в районе Курского вокзала по соседству с ВинЗаводом и сейчас занимает целый квартал, являясь важной частью современного культурного ландшафта столицы. ARTPLAY — центр дизайна. Здесь делают проекты, организуют выставки, в разных залах выступают коллективы и есть даже Британская школа дизайна. Территория объединяет дизайнеров, архкторов, проектировщиков, поставщиков мебели, керамики, света, отделочных материалов и специального оборудования. Сегодня в центре дизайна находятся более трехсот архитектурных бюро, студий дизайна и шоу-румов, готовых выполнить заказ для объектов любого уровня сложности: от стандартной квартиры до загородного поселка. Также здесь нашли себе место и мастерские художников, молодые московские галереи, бары и кафе, книжные и музыкальные магазины, детская художественная студия, кинотеатр и многое другое.

В 2007 году недалеко от Курского вокзала в заброшенном промышленном районе возник большой арт-кластер и получил название «Винзавод». С.Троценко, создатель этого удивительного места, вспоминала: «В начале нулевых мое увлечение современным искусством привело к тому, что я начала активно ездить на выставки и ярмарки на Западе: Арт Базель, Фриз и другие. Было очевидно, насколько удобно и качественно организовано восприятие современного искусства за границей. В то время, когда возникла идея создания Центра современного искусства ВИНЗАВОД, в Москве еще не было места, где художники, актеры, режиссеры, дизайнеры могли бы работать вместе и показывать свои работы. И хотя уже состоялась 1-я Московская биеннале «Арт Москва», в которой участвовали галереи — впоследствии первые резиденты ВИНЗАВОДа, целостной картины современного российского искусства еще не было.

Когда стало ясно, что в России нет инфраструктуры для развития современного искусства, мы подумали, что можем ее создать. Мы поговорили с галеристами, художниками, коллекционерами и убедились, что задуманное нами пространство, будет востребовано. В западной практике арт-класте-ры располагаются в промышленных зонах и объектах: реализация современного искусства требует больших свободных пространств, не ограниченных никакими техническими условиями и архитектурными изысками. Бывшее здание «Московской Баварии» отлично подошло под эту концепцию…» [15] Был создан Фонд поддержки современного искусства, который реализует свои собственные проекты, а именно «Лучшие фотографии России» (BEST OF RUSSIA), площадка молодого искусства СТАРТ, проект СТЕНА, Философский клуб.

«Мы делаем искусство образом жизни. — утверждала С.Троценко. — Посетив Винзавод. Вы всегда сможете увидеть искусство, определяющее не только сегодняшний, но и завтрашний день.» [ Nhjw] В Винзаводе работает много образовательных проектов: школа визуальных искусств, школа цифровых искусств Universe, школа коллекционеров и экспертов, танцевальная студия danceoptions, творческие мастерские.

Идея получила поддержку. Среди партнеров сегодня много государственных образований: Министерство Культуры Российской Федерации, ГИВЦ Минкультуры России, Художественный фонд «Московская биеннале», Государственный центр современного искусства, Московский музей современного искусства. Не менее значимыми являются Информационные партнеры: Российская газета, Первый канал, Видеохостинг интернет канала «Россия», НТВ, канал Культура, ТНТ, Эхо Москвы, Московские новости и т.д... При этом С.Троценко подчеркивала: «С самого начала у нас не было задачи сделать это место направленным только на искусство. Нас очень привлекла воз- можность создания настоящего города, который живет и развивается» [16].

Годом позже ВинЗавода возник музей «Гараж» (поначалу «Центр современной культуры») — филантропическая организация, организованная частным лицом, — Д. Жуковой, тоже направленная на поддержку и развитие современного искусства. Важный элемент «Гаража» — архив, который играет ключевую роль в его деятельности. Это основа для проведения международных научно-исследовательских проектов: конференций, выставок, семинаров и публикаций, — центр, аккумулирующий и распространяющий знания о современном российском искусстве. Коллекция включает обширные документальные материалы по истории современного искусства Москвы, Санкт-Петербурга и других городов России. Архив Музея — крупнейшее в мире собрание, посвященное изучению процессов, происходивших в российском искусстве с середины 1950-х годов до наших дней. Архивная коллекция включает в себя статьи, опубликованные в отечественных и иностранных изданиях с конца 1970-х годов; библиотеку фотографий 1960-2010-х годов с видами выставок, портретами художников и репродукциями их работ; видеодокументацию перформансов и других культурных событий, происходивших в Москве с 1944 года; собрание текстов художников 1960-1990-х годов, а также неопубликованные критические статьи, биографии художников, пресс-релизы, каталоги и различную информацию о выставках (19852013). Думаю, что многое из Архива «Гаража» бесследно бы исчезло, если бы не фантастическая идея и не менее фантастические воплощение Д. Жуковой и организованной ею команды. Кроме архивной работы, «Гараж» знакомит российскую аудиторию с работами ведущих современных художников со всего мира и представляет современное российское искусство.

В Москве еше много неучтенных арт-кластеров и не задача данной статьи делать обзор каждого. Как и в других городах. Они все имеют отличия. Около 20 креативных площадок, других, чем в Москве, есть в Санкт-Петербурге. Есть они и в Новосибирске, и т.д. Везде, где есть идеи, возникают рано или поздно и структуры, готовые их воплотить. Прав А. Осмоловский, ректор института «База»: именно «слабость российской инфраструктуры … не позволяет достаточно эффективно развиваться и искусству и его интерпретации[17].»Джентрификацию через культуру» можно обнаружить во многих городах во всем мире, и они достаточно эффективны. Они становятся центрами дальнейшего развития города, создают узнаваемый имидж, привлекают инвесторов и нужный слой потенциальных клиентов. Это также объясняет, почему за границей при реконструкции промышленных районов (перестраиваемых главным образом под офисы) сознательно используется стратегия, которую Шэрон Зукин называет «капитализацией посредством культуры» [18].

В России вроде бы то же. Но в отличие от культуры городов Запада у нас пока все превращается в резервацию культуры города. Обращает внимание такой парадокс: рядом с ВинЗаводом, на той же улице, просто перейти на другую сторону, — ArtPlay. А в двух шагах рождается еще один креативный кластер — в бывшем заводе по производству арматуры — «Арма». Все это замечательно по содержанию и по форме. Но не напоминает ли это резервацию?

Это не очень видно. Однако все попытки выйти за границы этих резерваций в городское пространство наталкиваются на сопротивление доминирующей поселковой среды. Это и есть деятельность разного рода активистов, люберов, некоторых депутатов, части представителей силовых структур. Они убеждены, что знают, как и что надо, и быстро навели бы полный «порядок», если бы в «Гараже» не обосновалась не только Д. Жукова, но и Р. Абрамович, на Винзаводе — крупный предприниматель, куратор шельфовых компаний «Роснефти» Р. Троценко, в ArtPlау — известный архитектор С.Десятов… Они и их единомышленники в других городах добились покровительства властей и выращивают новую среду, готовую к работе со сложным репертуаром ХХI века. Но не в резервации же?

«Искусство лечит общество от самого страшного душевного недуга — от коррумпированности сознания», — написал британский философ Р. Коллингвуд [19]. Поскорей бы!