Верхнеудинск - Улан-Удэ: проблемы методологии истории культуры повседневности провинциального города (субъективный взгляд на проблему)

В общественном мнении с незапамятных времен устоялся стереотип полного доверия только к объективным выводам и суждениям. Объективность любит власть, любят хозяйственные руководители, любят учителя на экзаменах, словом, все окружающие нас люди. Субъективность и критика у нас если и вспоминается, то чаще всего, выражаясь словами В.Г. Белинского, в «ругательном наклонении». При этом как-то уходит на второй план, в сущности, простая мысль, что все объективное первоначально рождается в чьей-то конкретной, субъективной голове в виде критической оценки действительности, события, факта. Затем этот субъективный вывод шлифуется, обрастает опять же субъективными мыслями других людей, результатом чего и является на свет объективная реальность, объективное суждение о ней.

Все это приходится говорить для того, чтобы подтвердить правомочность поставленной темы данной статьи о субъективности взгляда на город Улан-Удэ и культуру повседневности его жителей и, опять же, субъективного взгляда на проблемы методологии истории культуры повседневности провинциального города – с другой.

В сущности, субъективная точка зрения никого ни к чему не обязывает. К субъективности можно прислушаться, а можно отмахнуться от нее, как от назойливой мухи. Однако вряд ли стоит забывать, что в своей завершенности любое субъективное суждение может вылиться в глобальную философскую проблему взаимоотношений Личности и Общества, а между ними конфликт крайне не желателен. Между ними желательно взаимопонимание и гармония.

Не стоит забывать и то, что, так называемое «общественное мнение», как правило, дисгармонично, но, вот что странно, без его учета никакая власть долго не продержится… Выходит, что от дисгармонии мыслей, галактики человеческих представлений, лоскутков чьих то отдельно взятых субъективных суждений зависят все наши поступки, стратегия и тактика наших действий, именно из них складывается вся наша жизнь, жизнь не только сегодняшняя, но и завтрашняя. Но чтобы определить ориентиры этого будущего, ворваться в него, надо оглянуться назад, оттолкнуться от прошлого и потом уже сравнить его с настоящим.

Уже более полувека назад – в июне 1964 года – я приехал поступать в институт культуры и впервые сошел на перрон железнодорожного вокзала города Улан-Удэ. Здесь меня никто не ждал, у меня не было в этом городе ни родственников, ни друзей, ни, даже, просто, знакомых… Зато на перроне меня встретила фигура забавного, улыбающегося всем пассажирам медведя, не того невзрачного, который занял его место сегодня, а того, фигура которого была покрыта зеленью брусники вместо шерсти… Этот маленький штрих обыденной культуры подчеркивал самобытность этого города, радушие, веселый нрав и гостеприимство его жителей. Такого я нигде не встречал, поэтому маленький незначительный артефакт обыденной культуры Улан-Удэ остался в памяти навсегда.

Кто бы знал тогда, что этот город станет для меня поистине – родным. Он подарил мне профессию – здесь я получил высшее образование. В Улан-Удэ я работал на протяжении полувека и продолжаю работать сейчас, здесь я создал семью, здесь вырос мой сын и родился внук. В этом городе сложилась моя научная и творческая судьба.

Это он – мой город Улан-Удэ – наградил меня бесценным богатством. Он свел меня с выдающимися людьми современной истории Бурятии: композиторами и дирижерами, музыкантами и артистами, художниками и писателями, поэтами и учеными, спортсменами, врачами и учителями, героями войны и труда, руководителями города и республики, да и просто с простыми тружениками, любящими свою работу, свой дом и свой город. К сожалению, многих из тех, кого я знал, уже нет в живых, но память о них не исчезла. Она осталась в сердцах живущих, она отражена в книгах, кинофильмах, памятниках, мемориальных досках, в музейных экспонатах. В семейных фотоальбомах. Эта память стала тоже актом нашей культуры повседневности.

Историю делают люди. Сама же история состоит из «кирпичиков» повседневной жизни этих творцов истории. Что представляла собой обыденная культура города Улан-Удэ полвека назад? Калейдоскоп памяти высвечивает набор самых памятных «картинок» культуры той поры.

Куда я мог пойти отдохнуть полвека назад в Улан-Удэ? Если бы время удалось обратить вспять, то, прежде всего, я бы пошел и присел на скамейку в великолепном сквере, гармонично вписанным в пространство центральной площади города, который покрывался весной цветом черемухи и сирени. В центре сквера стоял памятник революционерам, кругом стояли скамейки. Тихо, чисто, уютно… Если бы я проголодался, то, скорее всего, пошел бы пообедать в столь популярную среди студентов столовую в здании Геологического управления или в единственную в городе позную на ул. Ленина. И уж, конечно, не обошел бы сверх популярную среди молодежи пирожковую в гостиных рядах с вкуснейшими пирожками, которые в течение всего дня регулярно подвозили с мясокомбината. Полиэтиленовых пакетов в те времена не было, и продавец ловко заворачивал покупку в кулек из обыкновенной газеты, в который вошло бы штук 25-30 горячих пирожков. Коллективное поедание этой выпечки было своего ритуалом, символом студенческого братства...

Под вечер (если бы сумел) я бы залез в переполненный до неимоверности трамвай, который бы привез меня на стадион, «поболеть» за любимую футбольную команду «Армеец» (позднее - «Селенга»). Вечером можно было бы сходить в уютное здание Русского драматического театра на улице Ленина или в театр оперы и балета. Если же меня не устроило бы ни то, ни другое, то, учитывая позывы молодости, можно было бы сходить в летнее время на танцплощадку в городском парке культуры и отдыха с огромным колесом обозрения, или на танцплощадки в железнодорожном парке или в парке культуры и отдыха ЛВРЗ.

В зимнее время молодежь до отказа заполняла городской каток и клуб строителей, в котором в те времена играл самый лучший эстрадный оркестр, костяк которого составляли преподаватели института культуры. Не пустовали и лыжные базы, расположенные на Верхней Березовке, лодочная станция в устье Уды. Всегда заполненными были и залы стареньких деревянных кинотеатров «Луч», «Восток» и «Байкал», которых сейчас уже нет. В середине 60-х годов в центре города появился кинотеатр «Прогресс», в фойе которого вечерами играл эстрадный оркестр.

Кроме кинотеатра в этом здании расположились Дворец бракосочетания и кассы Аэрофлота. Все это тут же послужило поводом для приехавшего в Улан-Удэ из Москвы конферансье Бориса Брунова пошутить на одном из концертов следующим образом: «В Улан-Удэ, - сказал он, - построили очень удобное здание, в котором можно посмотреть кино и познакомиться с девушкой, здесь же зарегистрировать свой брак, а затем, купив билет на самолет... разлететься в разные края».

Центр города в те времена на половину был застроен деревянными домами, преимущественно дореволюционной постройки. Исключение составляли, пожалуй, каменные дома на ул. Ленина, на проспекте Победы, микрорайонов ЛВРЗ, Авиационного завода и др. Что представлял собой мой любимый Октябрьский район? Если встать на перекрестке улиц Бабушкина и Терешковой - то свободно были видны ворота тонко-суконного комбината. Слева и справа в песчаных дюнах стояли редкие бараки, в которых жило немало цыган. Не знаю почему, но цыгане любили Улан-Удэ. Из самых заметных каменных зданий, пожалуй, можно назвать лишь корпуса Республиканской больницы, кирпичные общежития ВСТИ и ВСГИК по бульвару Карла Маркса сдали лишь осенью 1964 года, а кафе «Саяны» весной 1965 года.

Там, где сегодня находится великолепный ансамбль Русского драматического театра стояли три одинокие сосны и всё… Будучи студентами мы не один год занимались зелеными насаждениями на этом бульваре. Поэтому больно было смотреть, как несколько лет назад по приказу градоначальства безжалостно вырубались, «окультуривались» достаточно высокие акации. Я вообще не понимаю, зачем в нашем городе с таким неистовством вырубают зелень, кромсают шикарные кроны тополей, если он по озеленению в расчете на душу населения во много раз отстает не только от Иркутска, но и Читы?

Я не возражаю, кому-то может быть и нравится лунный ландшафт Боргойской степи, но зачем же превращать в него современный город, где число только автомобилей за последние годы увеличилось в десятки раз, а показатели предельно-допустимых норм загазованности в таких точках как остановка «Геологическая» или «Элеватор» в солнечный, безветренный день просто зашкаливают. В этих условиях нам надо, наоборот, сплошным порядком засаживать неприхотливыми деревьями все наши многочисленные дюны, а не распевать песню «Ээ-ей! Привыкли руки к топорам...».

Об облике нашего города в обыденном представлении говорит такой факт. Когда я получил квартиру и переехал с семьей в нее в 1972 году, то знакомые спрашивали: «Ты где получил квартиру? В 18 квартале, - отвечал я. А, это в районе Онохоя!». (Один из пригородных поселков). И это не было преувеличением. 18-ый квартал был далекой окраиной города...

Трамваи в те годы ходили только до фабрики ПОШ, а дальше домой надо было идти по колено в песке. Примечательный факт: я не один раз набирал грибов в сотни метров от своего дома, там, где сегодня располагаются основные корпуса технологического университета. А, уж, в районе сегодняшнего 43 квартала - в те годы был настоящий грибной рай. Сегодня из 18 квартала до центра города можно добраться за 15 минут. Культура современного мегаполиса сократила расстояние. Правда, добраться только на самом быстроходном транспорте - трамвае. На автотранспорте надо ездить тому, кто имеет желание вздремнуть. Автомобильные пробки предоставляют такую возможность. Борьба же новых транспортных развязок с пробками продолжается, явно не в пользу первых.

Вспоминая Улан-Удэ полувековой давности нельзя не вспомнить шумную, никак не обустроенную «барахолку» в районе Стрелки, бесконечно дребезжащие, тихоходные и страшно холодные зимой трамваи, или городской центральный рынок, где на широких дощатых прилавках из грубо оструганных досок ворохами лежали свежемороженый омуль, мясо коров, свиней и овец, кедровые орехи и свежемороженая ягода?

Когда вспоминаешь картину прошлого Улан-Удэ, становится понятен тот рывок, который сделал город за последние полвека своей истории. Но этот «рывок» ощущается не только и не столько в появлении новых жилых кварталов, новых улиц и площадей, новых средствах коммуникации, новых предприятий, строек и учреждений. Он ощущается и в очевидных потерях.

Где сегодня былая слава Приборостроительного завода или завода «Теплоприбор»? Куда исчез завод «Электромашина», продукцию которого (асинхронные двигатели) покупали не только страны Азии, но даже голландцы, испанцы и французы? Куда исчезли тонкосуконный комбинат и стекольный завод, продукция которых расходилась как «горячие пирожки»? Куда подевалась фабрика верхнего трикотажа, на которую я, будучи секретарем Октябрьского райкома партии, водил в свое время иностранцев, всегда восхищенных техническим оснащением фабрики, условиями труда и быта работающих?

Все перечисленное выше, наверно, можно как-то объяснить. Однако меня, как профессионального культуролога, в данном случае интересует не столько «базис», сколько «надстройка», более «скрытые» изменения в судьбе улан-удэнцев, отразившиеся в кардинальных изменениях их культуры повседневности , которая, в конечном счете, привела за последние полвека к существенным изменениям их менталитета. Однако я отдаю себе отчет в том, что этой проблеме должна быть посвящена отдельная публикация, в которой на конкретных примерах были бы проиллюстрированы все зримые приметы культуры повседневности города Улан-Удэ. Но в реализации этого интереса никак не обойтись без историко-методологического анализа города вообще, города, как феномена культуры повседневности, в частности. Именно этому и будет посвящен последующий дискурс.

Еще в начале XX века немецкий философ, историк и культуролог О. Шпенглер провозгласил, что культурный человек есть существо «строящее города», а история культуры человечества, есть история городов [1]. При всем кажущимся нарочитом преувеличении эта мысль является парадоксально выраженной правдой. И, хотя спор между сторонниками и противниками в области методологии изучения культуры города не завершен, но даже самый последо- вательный «почвенник вряд ли будет отрицать, что в истории человеческой культуры рост городов составляет один из определяющих моментов развития цивилизации.

В самом деле, именно город выступает рельефным проявлением историко-культурной деятельности человека, выразителем не только ее успешности, но и ее кризисов и тупиков. Именно это и ставит город в ряд важнейших объектов историко-культурных и культурологических исследований.

Поскольку, публикации, посвященные методологическим проблемам вообще и историографии российских провинциальных городов, в частности, целесообразно начинать с общих обзоров достигнутого научной рефлексией предмета исследования, мы не станем изменять этой традиции. Однако из-за заданных объемов статьи у нас нет возможности приводить названия многочисленных публикаций, посвященных феномену города и подробно анализировать их содержание. Современная компьютерная техника значительно упрощает поиск литературы. Мы ограничимся лишь именами некоторых авторов и фрагментарным вектором их научных интересов.

Среди аналитиков российского города можно назвать: Акиншина А.Н. (Воронеж) – генеалогические изыскания градоведения; Вдовину Л.Н. (Москва) – культурная жизнь городов, деятельность типографий; Загайнову В.Л. (Екатеринбург) – деятельность провинциальных театров; Иванову Л.В. (Москва) – проблемы отношения центра (области, края) и периферийных поселений в провинции; Кандаурову Т.Н. (Москва) – проблемы культурного потенциала провинциального города; Канищев В.В. (Тамбов) – интеллигенция провинциальных городов в годы Гражданской войны; М.Е. Каулен (Москва) – музеи столичных и провинциальных городов; Кошман Л.В. (Москва) – взаимоотношение столичных и провинциальных городов, влияние первых на культурную жизнь в провинции; Климову Г.П. (Елец) – культурная жизнь провинциального города Ельца; Ковригину В.А. (Москва) – состояние здравоохранения в провинциальных городах России; Кулакову И.П. (Москва) – генезис взаимоотношений столичной и провинциальной интеллигенции; Ласунского О.Г. (Воронеж) – просвещения, культуры, роль неординарной провинциальной личности; Сысоевой В.К. (Москва) – распространение монаржиче-ской идеологии в провинции: Тропина Н.А. (Елец) – семантический подход в исследовании феномена провинциальной культуры. Чернявскую Е.Н. (Москва) – архитектурная среда провинциальных городов России и др.

Актуализация изучения истории города убедительно проявилась в акте создания в далеком 1917 году лаборатории русского города на историческом факультете Московского университета. Для начинающих исследователей города уместно сообщить, что сотрудниками этой лаборатории выпущено шесть сборников «Русский город», содержание которых является великолепным методологическим подспорьем для современных аналитиков.

В 1990 году издана, пожалуй, одна из самых примечательных работ по истории русского города [2]. Ее автор, Б.Н. Миронов, остается верен отмеченной выше тенденции в изучении проблематики русского города и, опираясь на массовую источниковедческую базу, применяя методы математической статистики, может быть, впервые дает широкую картину состояния численности и состава городского населения, его мобильности, отраслевой структуры занятности. Кроме того, Б.Н. Миронов обосновал типологию русского позднефеодального города, в основе которого лежит принцип его функциональности. К сожалению, проблем культуры, тем более, культуры повседневности горожан автор здесь практически не уделяет никакого внимания.

Для историков и культурологов, принявших решение изучить феномен того или иного города, весьма полезно в самом начале ознакомиться с типологией русского провинциального города. С этой целью следует обратить внимание на статью Л.В. Кошмана «К вопросу о типологии русского провинциального города (XVIII-XIX вв.). Вместе с тем, как видим, и здесь период исследования касается давно минувших дней. Мне представляется справедливым вывод Л.В. Кошмана о том, что «…в современной историографии русского города культурная жизнь изучается явно недостаточно. Можно упомянуть лишь редкие книги по истории культуры отдельных городов или областей России (Самара, Волгоград и др.), изданные, как прави- ло, в 60-е годы прошлого века [3]. В последнее время, - заключает он, - хотя и появляются монографии по отдельным проблемам культурной жизни провинциального города, но в целом эта проблема пока еще ждет серьезного научного исследования» [4].

На самом же деле, именно город выступает рельефным проявлением историко-культурной деятельности человека, выразителем не только ее успешности, но и ее кризисов и тупиков. Именно это и ставит город в ряд важнейших объектов историко-культурных и культурологических исследований.

Один из родоначальников отечественной истории российских городов и урбанологии в целом Н.П. Анциферов в присущем ему ярком стиле писал: «...город дает нам наиболее выразительный образ культуры своего времени. Он впитал в себя всю историю связанной с ним страны и волею своих граждан превращен в ковчег, в котором содержатся народные реликвии» [5].

В этой связи, провинциальный город Российской империи - Верхнеудинск (ныне столица Республики Бурятия - Улан-Удэ) - не может обижаться на невнимание к себе со стороны историков, этнографов и социологов [6]. О нем писали, пишут, и будут писать впредь, ибо «белых» пятен в его истории еще предостаточно. Однако, с нашей точки зрения, в большинстве работ он представлен, хотя и в ярко выраженных, убедительно доказанных, но, все же, деталях, в отдельных, порой не связанных между собой фрагментах реальной действительности. Тем более он существенно обделен вниманием культурологов вообще, аналитиков проблемы культуры повседневности , в частности, обыденной культуре горожан, как в прошлой своей истории, так и в условиях современности.

По этой причине мне затруднительно назвать какую-либо научную монографию или, хотя бы научную статью, посвященную нашему городу, в которой он был бы представлен, как целостное явление. Между тем, провинциальный город Верхнеудинск - один из тех историкокультурных феноменов, которые можно осмыслить только с помощью методологии его целостного восприятия.

Целостность понимается автором статьи, во-первых , как определяющий фактор города, то, что позволяет выделить его в качестве своеобразного феномена или явления. Во-вторых , целостность должна выступать как базисная ценность, как форма самого существования города. И, в-третьих , целостность является методом изучения, восприятия города. Можно сказать и так, что целостность в методологии воплощает собой комплексный подход, синтетический и синергетический методы исследования.

Понятие «целостность» наряду с понятиями «культурно-исторический организм», «синтетический метод» были введены в научный оборот в России еще в 20-е годы прошлого века, благодаря усилиям российских ученых И.М. Гревса и его ученика Н.П. Анциферова, стоящих в ряду первых российских историков культуры провинциальных городов и эти два имени по праву называют, когда говорят о «градоведении». По мнению академика Д.С. Лихачева, именно И.М. Гревсом были заложены основы городского краеведения [7]. Кроме того, ему мы обязаны и развитием в нашей стране экскурсионного метода изучения истории и культуры.

Что отличает труды практически всех исследователей истории Верхнеудинска? Прежде всего, то, что их всех объединяет, если можно так выразиться, феноменологический подход к объекту исследования.

В представлении практически всех аналитиков, Верхнеудинск предстает, как своеобразный феномен, по оценке А.П. Чехова, побывавшего здесь проездом на Сахалин - «...тихий, прелестный городок». Между тем, выстраивая свои методологические подходы, И.М. Гревс и Н.П. Анциферов шли скорее не от феномена города, а наоборот, - применяли к его изучению уже сложившиеся представления.

Город вообще, хоть в Европе, хоть в Азии (город Верхнеудинск, в частности), вначале всегда представлял собой своего рода крепость и место воинского гарнизона. Как безопасное и сильное в военном отношении место и как орган властвования город притягивал к себе окружающую территорию.

Верхнеудинск со дня своего рождения обозначался, как провинциальный город. В России же понятие «провинция» первоначально отражало территориальное деление, обозначая какую-либо единицу в составе губернии с 1719 по 1775 гг. Затем на рубеже XVIII-XIX вв., оно стало приобретать оттенок «вторичности», уничижительности. «Однако, - как совершенно справедливо подчеркивает Т.О. Размустова, - восприятие провинции как некоего «захолустья», а провинциальной культуры, как культуры «второсортной», стоящей по своему уровню ниже столичной, представляется упрощенным. Провинция всегда жила своей самостоятельной, само - достаточной жизнью. Неоднозначность и многомерность этого явления рельефно проступают в провинциальном городе вплоть до наших дней» [8].

Внешне провинциальный город (Верхнеудинск здесь не является исключением) как правило, повторяет столичный образец: те же сословия, те же управленческие структуры, учебные заведения и управленческие учреждения, культурные центры. Именно таким способом проявлялось извечное желание «провинциалов» разбиться в лепешку, но не ударить в грязь лицом перед столицей. Однако даже в этих, во многом наивных устремлениях выражалось и выражается до сих пор своеобразие каждого провинциального города, феноменальность его культуры повседневности.

Вместе с тем, вплоть до второй половины ХХ века, повседневность представлялась, как весьма специфическое явление, в котором господствует не разум, а чувства и воля, спонтанные, сиюминутные желания и страсти, характеризующие человека, чаще всего с отрицательной стороны. А все высшие духовные устремления личности (нравственный подвиг, поиск смысла жизни, борьба за идею и пр.) рассматривались за пределами повседневности.

В то же время, радикальность происходящих трансформаций настолько велика, что и повседневность, понимаемая ранее как одна из наиболее консервативных сфер человеческой жизни, испытывает на себе последствия этих глобальных культурных сдвигов. Именно эти процессы и обуславливают глубинный интерес к проблематике повседневности. В этом плане актуальным, на наш взгляд, представляется рассмотрение некоторых проблем отражения феномена культуры повседневности Верхнеудинска (Улан-Удэ) усилиями региональных исследователей, что позволит выявить все оттенки и нюансы этого феномена.

Именно по этой причине автор статьи полностью солидарен с выводом Ю.М. Лотмана, сделанным им во введении к его фундаментальному научному труду «Беседы о русской культуре» о том, что: «Было бы странно, если бы мы в предлагаемой книге, (посвященной, кстати сказать, быту, культуре повседневности (выделено мной – К. В.) русского дворянства XVIII – начала XIX века – К.П.) задались бы целью решать спорные вопросы, связанные с этим понятием. Оно очень емкое: включает в себя и нравственность, и весь круг идей, и творчество человека, и многое другое» [9]. Соглашаясь с этим, мы тоже не станем ввязываться здесь в дискуссию о дефиниции понятия «культура повседневности», а сделаем лишь в заключение ряд выводов ко всему вышесказанному:

Во-первых, автор статьи пришел к выводу, что исследование культуры повседневности любого российского провинциального города нуждается в к омплексном методологическом подходе.

Во-вторых, обратим внимание аналитиков на то, что человек, горожанин, в частности, в ходе истории, как известно, меняется, но, чтобы представить себе логику поступков людей не только прошлого, на которое мы в определенной степени равняемся сегодня и, с помощью которых поддерживаем связь с прошлым, нам надо представить себе, как эти люди жили, какой мир их окружал, каковы были их общие и нравственные представления в частности, их служебные обязанности, быт, обычаи, нравы, одежда, жилища, узнать, почему они поступали в определенных ситуациях так, а не иначе. А этого нельзя достигнуть без использования диахронического (исторического) подхода в изучении культуры быта, нравов, культуры повседневности в целом, культуры повседневности провинциального города Верхнеудинск, в частности.

В-третьих, нам, россиянам, давно пора избавиться от комплекса «неполноценности» в оценке нашей истории и, тем более, нашей культуры. Вряд ли стоит забывать, что десятки имен выдающихся деятелей нашей науки и культуры, которыми гордится весь мир - дети из провинции. Имя М.В. Ломоносова – тому убедительный пример.

Избавившись от комплекса неполноценности, мы приобретем способность видеть уникальность в облике наших провинциальных городов, самобытность культуры повседневности их жителей. Только там мы увидим то, что уже давно исчезло в обыденной жизни жителей столиц.