Вещный мир уильта Сахалина по материалам тунгусской экспедиции 1927-1928 гг

Проблема изучения вещного мира в культуре различных народов занимает в этнографии одно из ведущих мест. Вещеведение является неотъемлемой частью этнографического музееведения, раскрывающей содержательные смыслы культуры. Важнейшее его направление, позволяющее показать сущность и символику культуры, связано с изучением семантики вещи. Большой вклад в развитие этого направления был сделан известным российским этнологом, главным научным сотрудником Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН А.К. Байбуриным. Он впервые раскрыл семиотический статус вещи в культуре на теоретическом уровне, показал его сущность в ритуале [1, с. 80–93; 2]. Проблемы вещеведения на примере одежды и ритуальных предметов также раскрыты в работах других отечественных исследователей, в том числе сотрудников Российского этнографического музея [9; 10; 15; 16; 17].

Вещь является сюжетообразующим феноменом системы жизнедеятельности человека, направленной на осмысление мира в рукотворной форме. Феномен вещи в культуре предстает как основа мироздания в различных ее проявлениях – хозяйственной деятельности, технике, одежде, утвари, жилище и его интерьере, предметах культа, системе мифологии, ритуальной практике, искусстве.

Проблемой вещеведения уильта ученые занимались попутно, осмысляя различные области культуры этого народа [12; 20; 23]. Лишь в академическом издании «Историко-этнографический атлас народов Сибири» впервые основной акцент был сделан на определенные вещи (одежда, средства передвижения, жилище, бубны) уильта [7]. Публиковались интересные сведения о вещах уильта из коллекций Сахалинского областного краеведческого музея, однако анализ этих предметов проведен не был [19, с. 143–184]. Из зарубежных публикаций следует упомянуть альбом, представляющий предметы быта уильта, с комментариями Дзиро Икега-ми [28]. Таким образом, специальной работы, посвященной анализу мира вещей уильта, проведено не было. Между тем изучение вещного мира уильта имеет важное значение для понимания этнической идентичности этого коренного малочисленного народа Севера и связанного с ней менталитета. Изучению идентичности уи-льта как малочисленного тунгусо-маньчжурского народа Сахалина на примере вещного мира и посвящена настоящая статья. Автор использует герменевтический и семантический подход к проблеме, рассматривая вещи как текст культуры и выявляя их смысловое значение.

Этнокультурная идентичность уильта Сахалина обусловлена природно-климатическими особенностями территории их проживания и культурой (медвежий праздник, своеобразие мифологии, пантеона, орнамента). Важнейшую роль в формировании этнокультурной идентичности и менталитета уильта сыграл ландшафт и связанные с ним особенности ведения хозяйства. Горно-таежный ландшафт острова Сахалин, морские бухты и реки, особенно на севере и восточном побережье острова, были идеально приспособлены для занятия речным рыболовством, морским промыслом и оленеводством. Сочетание этих видов хозяйственной деятельности сформировало неповторимый облик культуры уильта. Особый тип оленеводства, отличный от тунгусского, сформировался и развивался на Сахалине самостоятельно [6, с. 26]. Оленеводство уильта обусловило сезонные кочевья, а оседлость была связана с жизнью по берегам рек и на морском побережье. Сочетание сезонной оседлости и кочевок по острову выработало определенные черты характера уи-льта: с одной стороны, они – свободолюбивые обитатели местности с суровым климатов, с другой – носители тихого нрава.

Согласно китайским источникам и данным археологии, уильта обитали на острове Сахалин уже в эпоху средневековья в IX–XIII вв., придя с материка. Археологи нашли останки людей в погребении и керамику с характерным орнаментом позднеохотской культуры с чжур-чжэньскими элементами [5, с. 157–159; 27, с. 234–235]. К этому типу орнамента относится сочетание полосового, зигзагообразного и восьмеркообразного узоров, типичное для тун- гусов (эвенков и эвенов) [21, с. 282–302, 427; 22, с. 42–43; 24]. Историческое название уиль-та в древности, согласно китайскому источнику XV–XVI вв. «Ляодун чжи», было илию [29, p. 55]. Этот этноним сопоставим c названием древних илоу, предков сушеней, проживавших в I в. до. н.э. – III в. н.э. в Приморье и Приамурье. Исследователи полагают его связь с эвенкийским словом илэ («человек»), имеющем параллели в общеалтайском. По мнению Э.В. Шавкунова, этноним уильта (ороков-оро-чонов Сахалина) связан с тунгусами-орочонами Центральной Сибири и Маньчжурии VII в. н.э. улохоу [25, с. 49], которых Н.В. Кюнер соотносит с племенами урянхай XVIII в., вошедшими в состав восточных эвенков [8, с. 302–305].

В Российском этнографическом музее хранится уникальная этнографическая коллекция предметов уильта Сахалина, собранная сотрудником бывшего Музея народоведения Б.А. Васильевым в ходе Тунгусской экспедиции 1927–1928 гг. Среди них – орудия речного рыболовства, морского зверобойного промысла, охоты и оленеводства, домашняя утварь, одежда, предметы культа, в том числе связанные с медвежьим праздником, промысловые и лечебные амулеты.

Как отмечает Л.И. Миссонова, весною и летом уильта «промышляют рыбу в реках и у их устьев на морском берегу (залив Терпения и восточное побережье острова). Осень и зиму они проводят в лесах гористых местностей и в тундрах более внутренних частей острова, где они промышляют пушного зверя и дичь» [12, с. 145–146]. В рыболовстве особое значение имел ход лососевых, позволяющий заготавливать рыбу впрок. Среди орудий преобладали остроги разного типа – острога с большим крюком на длинной палке, а также уда с соскакивающим наконечником [20, с. 49]. Судя по коллекциям Б.А. Васильева, в рыболовстве уильта также использовалась острога типа трезубца (Российский этнографический музей, далее – РЭМ. Кол. 8761–7991). При подледном лове рыбы важную роль играла приманка в виде деревянной фигурки рыбки, окрашенной в черный цвет (РЭМ. Кол. 8761–7992). Аналогичный способ лова с приманкой был широко распространен у эвенков. При охоте на нерпу использовали гарпун и добивали животное специальной дубинкой с фигурой головы нерпы на одном конце (РЭМ. Кол. 8761–8000).

В начале ХХ в. для охоты на крупного зверя, пушного зверя и дичь уильта уже использовали пороховые ружья, которые покупали у русских купцов и японцев. В коллекции имеется костяная мерка для пороха (РЭМ. Кол. 8762–18267), которая была в снаряжении каждого охотника. Также в снаряжении охотника уильта зимой имелись камусные лыжи и лыжные палки (РЭМ. Кол. 8762–18619/1–2, 8761–8021). Кроме того, для охоты на пушного зверя использовали самострелы, состоящие из лука, стрелы, насто-рожки и курка (РЭМ. Кол. 8761–11430). У уиль-та широко бытовали копья и пальмы для охоты на крупного зверя – оленя, медведя, но в коллекциях Б.А. Васильева их нет.

Наибольшее внимание при составлении коллекции Б.А. Васильев обратил на оленеводство уильта как этнопоказательный признак культуры этого народа. Оленеводство уильта в начале ХХ в. было малотабунным и носило транспортный характер. В этот период общее количество ездовых оленей в стаде преимущественно составляло от 10 до 80. Для ухода за оленями сооружали загоны по эвенкийскому типу и делали дымокуры [20, с. 69–71, 75]. Этнической особенностью оленеводства уильта являлось использование оленей под верх и под вьюк, а также в нартяной упряжке. В составе коллекции Б.А. Васильева содержатся следующие предметы упряжи оленеводства: различные уздечки (РЭМ. Кол. 8762–18280, 18281), подпруги (РЭМ. Кол. 8761–8018), ремень для нарты из кожи нерпы (РЭМ. Кол. 8761–8019), два кожаных хомута для оленя для езды на упряжке в нарте. Хомут представляет собой петлю, украшенную разноцветными полосками ситца (РЭМ. Кол. 8762–18282, 18283). Среди предметов оленеводства значительное место в коллекции занимают различные типы оленьих седел и принадлежностей к ним: детское седло, грузовые седла, луки, украшение к лукам, переметные сумы. Детское седло, как и вьючные седла для взрослых (РЭМ. Кол. 8761–11443), имело высокие деревянные луки, украшенные резным орнаментом на черном фоне. В данном случае криволинейный орнамент сочетается со схематическими изображениями мужской и женской фигур, символизирующих бога плодородия и богиню прародительницу. Обычай чернения лук и украшения криволинейным орнаментом также был характерен для оленеводства оленекских эвенков (Полевые материалы автора. 1988. Инф. В.А. Бенчик). Грузовые оленьи седла имели небольшие треугольные костяные луки, также украшенные резным орнаментом.

На одном из них имелся восьмеркообразный резной орнамент, на другом – спиральный в виде парных S-образных фигур, символов богини прародительницы и хозяйки огня (РЭМ. Кол. 8761–114451, 14452) [21, с. 302–307], образ которой восходит к чжурчжэням [26, с. 164]. Известно, что богиня солнечного дерева является у эвенков хозяйкой душ людей и зверей, а ее помощница – богиней огня и домашнего очага [11, с. 12].

В коллекции имеется несколько пар переметных сум твердого и мягкого типа из бересты и дерева с ровдужной и камысной покрышкой, а также мягкие сумы из нерпичьей шкуры. Некоторые были украшены вышивкой в виде пляшущих человечков (РЭМ. Кол. 18617/1–2, 18618, 18258/1–2). Таким образом, материалы коллекции Б.А. Васильева отражают основные особенности комплексной хозяйственной деятельности уильта в начале ХХ в.

Особое место в коллекции Б.А. Васильева занимает утварь и одежда уильта, предметы культа, в том числе связанные с медвежьим праздником. Среди утвари имеются глубокие деревянные чаши (РЭМ. Кол. 8761–8005), деревянные долбленые корыта для мяса с ручками, на которых изображены две перевитые змеи как символ плодородия (РЭМ. Кол. 8761–8009), антропоморфная личина (РЭМ. Кол. 8761–8010), земноводные животные (РЭМ. Кол. 8761–8043). Значительное количество берестяной утвари представлено прямоугольными коробками, которые использовались для хранения мяса и рыбы (РЭМ. Кол. 8761–8011, 8012). Некоторые из них были изящно украшены криволинейным орнаментом. Особенно ценными являются изображения на коробе пляшущих человечков, символа солнечных танцев вокруг огня (РЭМ. Кол. 8761–8008) [13, с. 33–44]. На другом коробе имеются изображения трех антропоморфных личин и дерева, символизирующих предков и родовое древо жизни. Этот сюжет связан с культом предков и культом плодородия (РЭМ. Кол. 8761–8014).

Среди мягких женских портфельчиков имеются сумки полуовальной формы с крышками, сшитые из рыбьей шкуры, растительных волокон, белой нерпичьей шкуры (РЭМ. Кол. 8762–18256–18262). На одной из них (РЭМ. Кол. 8762–18260), сшитой из шкуры нерпы, расположен богатый криволинейный зооморфный орнамент в виде четырех фигур медведей и женских фигур, а также фигур тигров с ро- гами оленя, известных в мифологии центрально-азиатских скифов, корейцев и китайцев [14, с. 229–240]. В средней части расположена розетка из четырех завитков с ромбом в центре – космический символ четырех сторон света.

В начале ХХ в., судя по коллекциям Б.А. Васильева, уильта шили одежду зимой из шкур оленя и нерпы, летом – из хлопчатобумажной ткани. В коллекции представлена зимняя одежда уиль-та – шуба из серого меха оленя распашного покроя с двумя клиньями сзади белого цвета (РЭМ. Кол. 8762–18194). Она оторочена полоской нерпичьей шкуры. Таким образом украшение шубы достигается за счет контраста меха. Этот тип одежды имеет аналоги у восточных эвенков. В качестве зимних головных уборов как мужчины, так и женщины уильта носили шапки типа капора, сшитые из нерпы и украшенные спиральным орнаментом (РЭМ. Кол. 8762–18201). Их оторачивали лисьим и собачьим мехом. Мужские капоры также шили из оленьего меха белого цвета и также оторачивали мехом лисы или собаки (РЭМ. Кол. 8762–18202). В собрании Б.А. Васильева имеется обувь сапоговидного покроя, которая сшита из белого оленьего камыса, нерпы или хлопчатобумажной ткани (РЭМ. Кол. 8762–18208, 18210, 18211). Летняя женская одежда, имеющаяся в коллекции, представляет собой платье из серого ситца прямого покроя с отрезным лифом со сборками и широкой в сборку юбкой, сшитых вместе (РЭМ. Кол. 8762–18198). В составе нательной одежды уильта были на-тазники (мужские и женские) из синей бязи, украшенные разноцветными полосками (РЭМ. Кол. 8762–18203, 18204). Натазники, как часть составной одежды, широко использовались всеми тунгусо-маньчжурами. Женщины в качестве украшения носили серьги в форме знака вопроса с нефритовыми кольцами и бусиной из сердолика, а также медные браслеты (РЭМ. Кол. 8762–18215, 18216). Особое отношение было к нагрудным украшениям. В коллекции Б.А. Васильева имеется женское нагрудное украшение в виде двух полукруглых железных пластин с геометрическим узором (РЭМ. Кол. 8762–18217). Известно, что у нанайцев и ульчей подобные полулунные нагрудные украшения из серебра использовались как свадебные. Их покупали у китайских купцов и хранили как богатство.

В духовной жизни уильта большую роль играл культ воды и медвежий праздник. Хозяина моря в виде касатки особо почитали [4, с. 19]. Два раза в год весной и осенью ему посылали жертвоприношения на специальных ритуальных блюдах. В его честь устраивали гонки на лодках [18, с. 64]. Предметы уильта из коллекции Б.А. Васильева по этой теме близки нивхским и орочским. Череп нерпы, украшенный стружками илау, возвращали обратно в море с целью получения в дар от моря косяков рыб. Среди ритуальной посуды, связанной с культом воды, в собрании имеется корытце с изображением антропоморфного лица хозяина моря Тэму.

Главной церемонией уильта был медвежий праздник, который проводился по айнско-нивхскому типу с выращиванием медвежонка в неволе в течение трех лет. Для его содержания строили специальную клетку, которая украшалась стружками илау и ветками ели [18, с. 59]. Сущность праздника состояла в ритуальном убиении детеныша зверя, пойманного и выращенного в неволе, устроении ритуального пира с поеданием мяса медведя и ритуальных похорон скелета и черепа медведя на специальном помосте в лесу. Целью праздника было возрождение зверя и получение промысловой удачи сородичами в будущем. При кормлении медведя использовали резные ковши, а при поедании медвежьего мяса на празднике – резные ложки [3, с. 216–238]. Ковш представлял круглую емкость с резной ручкой, на которой иногда вырезали ритуальную скульптуру в виде фигуры медведя (РЭМ. Кол. 8761–8034–8036). На некоторых ковшах была привязана медвежья шерсть, символизирующая плодородие (РЭМ. Кол. 8762–1–8033, 8037). Ручку ковша уравновешивала остроконечная горизонтальная плоскость с противоположной стороны ковша. Обычно она орнаментировалась криволинейным узором. На одном из ковшей имелось изображение лягушки (РЭМ. Кол. 8761–9469) как образа земноводного, согласно представлениям тунгусо-маньчжуров, передающего жизненные силы ритуальному предмету. Некоторые блюда для медвежьего праздника имели вид лодочек (РЭМ. Кол. 2079–61–66), часть из которых также обматывалась кольцами из медвежьей кожи. На ложках, используемых для еды во время пира на медвежьем празднике, имелся криволинейный и веревочный орнамент. К ручке иногда крепились фигурки медведя (РЭМ. Кол. 8761–8037).

На ритуальном корытце, которое использовалось на празднике для мяса медведя, имелось резное изображение черепахи и ящерицы с одной стороны ручки и 8-образная фигура двух перевитых змей с другой (РЭМ. Кол. 8761–8043).

Эти земноводные символизировали связь с плодородием и образом земли. Среди культовой скульптуры на медвежьем празднике уильта использовали фигурки медведя, устанавливавшиеся на голову медведю, у которого происходило ритуальное кормление духа медведя и пир. Некоторые фигурки опоясывались куском медвежьей шкуры, подчеркивая символику плодородия с целью его возрождения (РЭМ. Кол. 8761–8047). Аналогичный обычай практиковался на медвежьем празднике у нивхов и айнов. Интересны ритуальные стрелы уильта, с помощью которых участники праздника дразнили медведя при его выходе из клетки перед убиением. Такая стрела состояла из конического наконечника, украшенного криволинейным орнаментом, короткими застружками на конце и изображающего птицу, и древка, украшенного волнистой линией и изображающего змею. В целом ритуальная стрела для медвежьего праздника обозначала птице-змея, игравшего важную символическую роль посредника между людьми и миром гор, куда отправлялась душа медведя. Также среди предметов культа, связанных с медвежьим праздником, важное значение имели ритуальные стружки илау, которые прикреплялись к голове медведя и к клетке (РЭМ. Кол. 8762–18277).

Вещи, хранящиеся в коллекции Б.А. Васильева из Тунгусской экспедиции, демонстрируют этнокультурные связи уильта с эвенками и народами Амура и Сахалина (нанайцами, ульчами, орочами, а также нивхами и айнами). Одежда, представленная в собрании Российского этнографического музея, отражает связь уильта с эвенками, а также народами Амура. Предметы культовой практики, связанные с поклонением воде и медвежьим праздником, раскрывают связь с культурой нивхов и орочей, а также айнов.

Таким образом, анализ этнографической коллекции, собранной в 1927–1928 гг. на Сахалине среди уильта, позволяет заключить, что вещный мир этого народа отражает его этнокультурную специфику и в своей семантической значимости предметов характеризует менталитет его представителей как островных рыболовов и оленеводов.