Власть и духовное развитие общества

П ередовые слои общества должны в необходимой мере сознавать зависимость власти от духовно-культурного развития. В этом случае необходимой является ответственность за «свою власть», минуя облегченные представления об антагонистичности властных структур свободе граждан, их правам и интересам. Применительно к ключевым явлениям духовной жизни предлагается даже говорить о духовной кратологии как широкой области взаимовлияния культурной жизнедеятельности и властных структур¹.

В реконструкции историко-философских воззрений подчеркивается, что добропорядочный властитель должен жить своими мыслями и чужими чувствами; не употреблять на должности при себе лукавых людей; избегать «пьедестального» мышления; исключать импульсивные действия, ведь смелость в политике не синоним глубины; не пускаться в масштабные и мало подготовленные перестроечные акции; не рвать цепь времен, не перечеркивать прошлое, подрывая тем самым собственные корни; опираться на заинтересованность граждан и правовой подход; не жить одним подрывающим общественные устои отрицанием, но обращаться к положительным и общепонятным началам; не вызывать время, но когда оно наступает, не упускать его2. Конечно, это идеальный образ политика, который действует в реальном поле фактических соотношений и сил.

БЕССОНОВ

Борис

В современных теориях власти подчеркивается не столько осуществление форм господства, сколько положение высших инстанций в системе «власть – знание», прежде всего как лишенных центрированного характера, привилегированных точек зрения «суверена». В этом случае обнаруживаются властные намерения демократического характера, в т.ч. на микроуровне социальной жизни, хотя на поверхности они кристаллизуются в государственные постановления и решения3. Отсюда – вторичное означивание власти, открытие смысла ее действий в относительно нейтральных способах регуляции, ориентациях на дискурсивные взаимоотношения, использование особых языковых средств, буквальное признание в желаниях (что исключает подавляющий властный характер). Это позволяет говорить о новых качествах носителей власти, которые, на наш взгляд, могут зримо обнаруживать себя в отношениях с определяющими элементами духовной жизни – поиском истины, прежде всего средствами философии, нравственно-человеческими исканиями, эстетическими началами и красотой жизни.

Прежде всего следует сказать о дисциплинарном типе знания – философском, универсальных принципах анализа и оценках общественно-политического развития, которые, впрочем, неотделимы от познавательной деятельности науки. Но философия – и это очевидно – отличается от науки. Скажем, «вопрос об особом пути России» – это вопрос о перспективах ее развития в современном мире, выявлении связей между объективными условиями и формами человеческой деятельности на основе программной постановки целей и задач1. Но видоизменение этого вопроса: «вопрос о пути России – это всегда именно вопрос» – заключает иную вопроситель-ность (следует ли его вообще задавать, например, в поисках ответа как некой вынужденности, когда проблематичность «поставить под вопрос» является необходимым сомнением). В этом случае мы обращены к философской разработке, когда недостаточной являются систематизация конкретных знаний о мире и вступает в свои права особая умозрительная атмосфера. Еще И. Кант пояснял: «Если вопрос сам по себе бессмысленен и требует бессмысленных ответов, то кроме стыда для вопрошающего он… побуждает неосмотрительного слушателя к нелепым ответам…»2

В современных философских построениях для критической онтологии «вопрос по делу… ответ по существу… последний шаг спрашивания»; соответственно герменевтический горизонт ответа предполагает ситуацию, когда, чтобы задавать вопрос, его следует поставить; экзистенциальная аналитика есть тональность того, кто и с кем ведет разговор… к кому обращена речь, кто отвечает; феноменологическое развертывание есть свободное вопрошание и спрашивание. Подобное философское познание оснований и начал означает апелляцию к ценностным суждениям и органически связано с социально-человеческой жизнью, доставляет особый материал для публичного разума власти, но делает это острее и, можно сказать, более сокровенно устремляется к «последним истокам», что, в конечном счете, порож- дает мир духовной культуры, целостное представление о реальном обществе.

Сегодня наряду с плюрализацией философских направлений и школ, на чем особенно настаивают постмодернисты, все более доминирующей становится тенденция к универсализации философии. Так, глобализация, становление единой мировой цивилизации, нарастающие угрозы акцентируют первостепенность философского обоснования существа общечеловеческих ценностей, которые способствуют выживанию и дальнейшему прогрессу человечества. Универсальная философия должна базироваться на принципах европейской рационалистической, русской антропологической, китайской этической философии, индийской философской традиции «благоговения перед жизнью» и т.д. и т.п.

Теория марксизма рассматривалась как официально признанная философия, но, по сути, оказалась в «ловушке» советской власти как государственная идеология, отторгавшая и вытесняющая из духовно-культурной жизни общества все другие идеологии и философские школы. В результате философия служила апологии существующего строя, классики комментировались в духе охранительных потребностей власти (чего удалось избежать неомарксистским трактовкам в европейской философии 60-х гг. XX в.).

Можно ли утверждать, что философия применительно к современным российским реалиям должна иметь национальный характер? Можно, но очень сдержанно. Философия, безусловно, отражает и выражает национальную культуру. Но что такое культура? Исторический опыт людей, живущих в определенном месте, в социальноисторических обстоятельствах, т.е. в конкретной стране; их обычаи, результаты материальной и духовной деятельности; достижения в области просвещения, искусства, воспитания, в науке и в философии. Культура каждой цивилизации, которой может быть отдельная страна, складывается в качестве устойчивого типа, воспроизводящего общественную жизнь. Г.Г. Шпет справедливо подчеркивал: «Философия приобретает национальный характер не в ответах – научный ответ для всех народов и языков – один, а в самой постановке вопросов, в подборе их, в частных модификациях… Само решение научных вопросов – все равно, философских, мате- матических или кристаллографических – по национальным вкусам, склонностям и настроениям ничего именно научного в себе не сохраняло бы»1. Сегодня на основе философского знания органам власти необходимо вовлекаться в анализ крайностей общецивилизационного процесса, наполнять промежуток между ними новыми оригинальными размышлениями. При этом допустимы «остаточные явления» в формах правления, в частности, в предпочтении традиционных ролей новым.

Так, в историко-социологическом аспекте стратификационное измерение предполагает власть ( authority ) как законную способность достижения целей социальной системы и могущество ( power ) как форму ее относительно «незаконного подобия»². Как подчеркивает Б. Барбер, в обоих случаях реализуются функциональные и дисфункциональные роли, причем положение носителей власти заключает в себе то «больше власти или могущества, то меньше». В целом стратификация власти и могущества имеет характер «остроконечного штыка», когда значительная доля властных полномочий находится не только у властвующей элиты, но, например, в руках духовенства, религиозно-официальных организаций. С одной стороны, это означает появление высшего руководства в «индивидуальном качестве», которое поддерживает духовное благо общества на основе его морально-религиозных ипостасей. С другой стороны, усиливается взаимовлияние религии и общества в возможностях постижения реальности вне прежних противопоставлений³.

Вместе с тем в духовно-идейной сфере по-прежнему наблюдается противоборство социально-политических, национальных, культурных, религиозных идей и традиций. Предпосылки для диалога, безусловно, существуют; различные мировоззренческие системы вынуждены вступать во взаимодействие друг с другом для выявления основных духовных ориентиров, которые должны стать опорой человеку в новом тысячелетии. Общечеловеческие ценности приобретают все большее признание. Осознание из приоритета обусловлено теми глобальными проблемами, которые предстают прежде всего в отрицательной форме. Что касается положительного определения общечеловеческих ценностей, то в данном случае теоретический поиск весьма нелегок. Как их связать с социально-культурными, религиозными, национальными ценностями? Мировые религии, казалось бы, претендуют на выражение общезначимых ценностей, тем не менее они отнюдь не всегда способны устранить конфликты и противоречия даже на межрелигиозной почве. По-ви-димому, основной акцент следует сделать на индивидуальности личности, развитии ее свободы и достоинства; ориентациях на творческий труд и семью, человеческое счастье. На социально-политическом уровне это означает признание приоритетными прав человека, гуманистических условий жизни, которые по сути являются всеобщим эквивалентом социальных связей между людьми. В случае соблюдения и уважения прав и свобод отдельных граждан, будут соблюдаться и уважаться права и свободы народов. Именно поэтому в центре социально-гуманитарного знания должен быть современный человек, обладающий «сверхчеловеческой силой», но не поднявшийся до уровня подлинного человеческого разума и нравственности. Его материальные потребности, желания постоянно растут и, в сущности, постоянно удовлетворяются, но духовно он зачастую становится беднее, черствее, отчужденнее.

В этом отношении актуализируется вопрос о возвращении в общественно-политическую сферу принципа иерархии, на основе которого осуществляется движение структурированных субъектов действия, преимущественно ориентированных на сакральное знание как обеспечивающее стабильность властных и общественных институтов. Н.А. Романович привлекает внимание к актуализации понятия иерархичности для повышения эффективности современного управления. «Нарушение всякой иерархии» заключает опасности, «властная структура не мыслится российскими гражданами вне иерархии» (отсюда – потребность в восстановлении «вертикали власти» и то, что к ней относятся с пониманием).

Автор приводит исторический прецедент: спор по поводу вхождения в новую жизнь понятия «иерархия». В 1927 г. делегаты епархий обратились к митрополиту Сергию с просьбой отменить «возношение молений за гражданскую власть», поскольку с «религиозной точки зрения наши правители – не власть». «Как так не власть?» – изумился митрополит. Последовал ответ: «Властью называется иерархия, когда не только мне кто-то подчинен, а я и сам подчиняюсь выше… все это восходит к Богу, как источнику всякой власти». «Ну, это тонкая философия», – иронически заметил Сергий1. Но можно ли применить этот принцип не только к политической, но духовно-культурной жизнедеятельности?