Внешняя Монголия в российско-японских геостратегических противоречиях в начале ХХ века

Приход к власти императора Николая II ознаменовался для России активностью внутренней и внешней политики на востоке. После поражения России в войне с Японией и подписания унизительного Портсмутского мирного договора в 1905 г. в США для России жизненно необходимым геостратегическим регионом становится Внешняя Монголия, получившая в 1911 г. в результате Синьхайской революции автономию и представляющая буферную зону перед уязвимым «байкальским коридором». Единственной транспортной артерией в России, связывавшей Западную Сибирь с Восточной Сибирью и Дальним Востоком, являлся узкий перешеек от южной оконечности озера Байкал до саянского горного хребта Хамар-Дабан на монгольской границе – т.н. «байкальский коридор». Только по нему проходили все возможные дороги как для гужевого и автомобильного транспорта, так и железнодорожная транссибирская магистраль. Захват указанного транспортного перешейка позволял противнику разделить Россию на западную и восточную части по Байкалу. Севернее Байкала никаких трактовых или железнодо- рожных путей не было. Япония открыто заявила о своих геостратегических интересах в СевероВосточной Азии. Восточная политика России целиком подчинилась задаче прикрытия уязвимого «байкальского коридора» путем образования пророссийски настроенного суверенного южного соседа, выполняющего роль разделительной буферной зоны от агрессивной Японии. Эта же проблема сохранялась и в СССР, когда И.В. Сталин в 1945 г. при обсуждении с Чан Кайши вопроса о предоставлении Китаем независимости МНР отметил, что потеря Сибирской железной дороги является концом России, если какая-нибудь военная сила нападет со стороны Монголии [1].

Европейские демократические преобразования утвердили понятие республики, характеризующейся периодической выборностью и сменяемостью власти, понятие прав человека, право нации на самоопределение, национальный суверенитет и законодательно закрепили их соблюдение и получили распространение во всем мире.

Одной из первых азиатских стран, пошедших по пути изменения внутренней жизни и показавшей пример необходимости переустройства «дремлющей» Азии, становится в ХIХ в. Япония. Пример Японии, стремительно произошедшие в ней перемены, политическая активность, экономический рост, открытые заявления на лидерство в Азии повлекли остальные народы к активной борьбе за права, за политикоправовое переустройство отставшего азиатского общества. Япония начинает оказывать самое прямое воздействие на территории Маньчжурии и Монголии (Манмо), представляющиеся ей жизненно необходимым пространством [2].

Однако вместе с достижениями правовой мысли в начале ХХ в. приобретает иной вид и масштаб процесс мировой колонизации и в него активно включаются новые колонизаторы в лице США, Японии, Германии. Россия, несмотря на свою патриархальность, также пытается поспеть за реформированными молодыми «хищниками». В этот же период в международной деятельности среди развитых государств мира окончательно утверждаются основные принципы концепции геополитики, предусматривающие политическую борьбу за влияние и геостратегические интересы государства в мире, за свои судьбоносные зоны контроля. В вечном двустороннем споре «талассократия» (морское могущество) берет верх над «теллурократией» (сухопутное могущество) и новоиспеченные военные флотилии ищут зоны своих государственных геостратегических интересов с выгодными международными торговыми портами. Россия вместе с Японией, США и Германией полностью устремляется в зону Азиатско-Тихоокеанского региона, поспевая к разделу распадающегося Китая для получения незамерзающих портов. В этот период российский царь Николай II в послании министру иностранных дел С. Сазонову отметил необходимость активной политики в спорных территориальных вопросах в китайском направлении с учетом его сложного внутреннего положения, «иначе мы нигде вдоль китайской границы не добьемся пользы для себя» [3, с. 25]. Ослабление цинской династии в Китае усилило развитие национально-освободительной борьбы в родственных бурятам Монголии и Тибете, в результате которой в Урге в 1911 г. была провозглашена автономная республика, а в 1912 г. на 40 лет китайские войска были изгнаны из Тибета. Молодая и независимая Монголия предпринимала целый ряд шагов в попытке добиться признания со стороны великих держав и особенно Японии, успевшей заявить о себе в Восточной Азии как о расовом ли- дере на основе развития политических теорий и тезиса «Азия для азиатов». Вовлечение Японии как третьей влиятельной страны в свою внешнеполитическую деятельность помимо России и Китая являлось основной целью Монголии [3, с. 17]. «Японские сокровенные задачи и планы на территории Сибири, Маньчжурии и Монголии» [4] импонировали лидерам бурятского национального движения, которые усматривали в них опору в реализации идеи панмонгольского государства и защиту от ассимиляции русскоязычным большинством. В этих условиях в начале ХХ в. в среде передовой бурятской интеллигенции и буддийского духовенства получает развитие обновленческое движение, пришедшее к бурятам из Монголии. Идеологом прогрессивного обновления Монголии становится журналист пекинской газеты «Дао гун Бао» Чимэдийн Дэмчигдорж, активно критиковавший Богдо-хана и религиозное влияние в Монголии и призывавший к созданию общемонгольского государства, ориентирующегося на передовые страны мира [5].

Создание общемонгольского государства предусматривало восстановление в указанных границах раннее существовавшей монгольской империи, поглощенной в ХVII в. маньчжурами. Эта идея государственного строительства становится наиболее популярной среди европейски образованной монгольской интеллигенции в начале ХХ в., получает развитие как национальная идеология бурят, поддержанная большинством монгольских народов, атаманом Семеновым, японцами, а в последующем и Коминтерном вплоть до печально известного 1937 г., когда была объявлена чуждой националистической прояпонской идеологией пан-монголизма. Кульминационным моментом в развитии бурятской идеи образования общемонгольского государства явился конечно же 1919 г. когда на приграничной станции Даурия Забайкальской области, являвшейся центром дислокации казачьей армии атамана Семенова, 12-14 января с участием самого атамана Г.М. Семенова и японского майора Судзуки проходила подготовительная конференция монгольских народов с представителями Внутренней Монголии, Барги, Бурятии по этому вопросу, но без Внешней Монголии. Было сформировано временное правительство, главой которого избрали монгольского князя (нейсэ-гэгэна) из Внутренней Монголии [6]. С 25 февраля по 6 марта в Чите проходил уже сам Конгресс монгольских народов, на котором было официально заявлено об образовании панмонгольского государства со столицей в приграничном г. Хайлар у барга-монголов (современный Эвенкийский хошун Автономного района Внутренней Монголии КНР) [2, с. 30]. Образованное правительство Велико-Монгольского государства вошло в историю как «Даурское». Съезд высказался за переселение иркутских бурят в Забайкалье и Монголию. Последовавшие дальнейшие события показали несбыточность задуманного панмонголистами. Отряд князя (нейсэ-гэгэна) Ничи-Тойна Менду Баира с чахар-монголами был разбит китайцами, а сам он арестован и расстрелян. Правительство образованного государства, не найдя общемонгольской поддержки, не смогло получить международного признания и было забыто. И более того, пришедший к власти в Омске на несколько месяцев в конце 1918 г. адмирал А.В. Колчак, названный Верховным правителем России, сумел убедить, тогда еще доверявших ему англичан и французов в нарушении читинским Конгрессом русско-китайско-монгольского соглашения 1915 г. Японцы также поддались воздействию правительства Колчака, преувеличив его возможности, и отвернулись от атамана Г.М. Семенова и выдвигаемых им инициатив. 15 апреля 1919 г. Генштаб Японии отдал приказ о возвращении офицера Куроки из Забайкалья и снятие его с должности советника Семенова [2, с. 31]. Атаман Семенов при поддержке японцев преследовал собственные цели, которые сводились к образованию самостоятельной от большевиков казачьей республики. В идее панмонголизма он видел первый шаг к реализации своей цели. Политика оказачивания бурят была губительной для народа и приводила к его полной са-момобилизации на гражданскую войну за интересы Семенова [7].

Однако разработанная бурятской интеллигенцией идея образования панмонгольского государства не забылась и начала реализовываться с новой силой со стороны барона Р.Ф. Унгерна-Штернберга фон Пилькау, который в 1920 г. во главе созданной им Азиатской конной дивизии освободил Ургу от китайской армии и возвратил престол арестованному китайцами Богдо-гэгэну VIII Джебцзундамбе-хутухте, являвшемуся теократическим правителем Внешней Монголии. Идея немецко-венгерского барона Унгерна, женатого на китаянке и исповедавшего буддизм, в деталях несколько отличалась от того, за что ратовали буряты, и состояла в образовании Срединного азиатского государства, в котором должны были объединиться монгольские кочевые роды в противовес оседлому населению [8, с. 248]. Японцы внимательно отслеживали деятельность Унгерна на интересующей их территории Монголии и отмечали, что именно он освободил Внешнюю Монголию от китайской армии [1, с. 225]. Барон Унгерн, так же как и атаман Семенов, не учитывал межэтнических разобщений внутри монгольских народов. Идея объединения настораживала монголов возможностью перехода ключевых постов в новом государстве к пришлым и обрусевшим бурятам [9]. Исходя из чего, население Внешней Монголии не было заинтересовано в реализации замысла создания в Евразии по принципу «монгольского корня» Срединного азиатского государства Унгерна [8, с. 631]. Лидеры бурятского национального движения очередной раз встали перед выбором дальнейшего пути по строительству государственности: или в рамках России с доминирующим иноязычным большинством и его культурой, или в рамках единого общемонгольского государства со всеми родственными народами. Движение положило начало развитию идеи переселения бурят на юг за пределы России в родственный мир буддистской Азии подальше от насилия русских переселенцев. В последующие годы строительства основ Бурят-Монгольской АССР эта же идея была конкретизирована и озвучена руководством республики перед руководством СССР относительно предоставления возможности переселения всего бурятского населения в Монголию в обмен на оказание помощи со стороны СССР в строительстве Великой Монголии [1, с. 334], но также не получила поддержки Москвы.