Военная историография Отечественной войны 1812 года в канун 100-летнего юбилея

Празднование столетней годовщины «Грозы двенадцатого года» в 1912 г. стало знаменательным событием для всего российского общества. В стране развернулась широкая подготовка к встрече круглой даты. Активное участие в разработке и проведении юбилейных мероприятий принимали представители военного ведомства. Предстоящие празднества стали предметом особой заботы и для военных историков.

Не будет преувеличением отметить, что до начала ХХ столетия научное изучение истории 1812 года традиционно проводилось генералами и офицерами российской армии. Первые исторические описания этой войны были подготовлены непосредственными участниками военных действий Д. И. Ахшарумо-вым, Я. Тихоновым, П. А. Чуйкевичем и другими. Военным исследователям принадлежала заслуга создания и последующих фундаментальных научных трудов. Немыслимо говорить о развитии историографии темы без широко известных сочинений и документальных публикаций Д. П. Бутурлина, А. И. Михайловского-Данилевского, М. И. Богдановича, В. И. Харке-вича, Н. Ф. Дубровина.

Ведущее положение, которое на протяжении почти целого столетия занимали военные историки в историографии войны 1812 года, закономерно и имеет своё объяснение. Ведь основной массив документации долгое время оставался не систематизированным и, частично, засекреченным. Поэтому, для вневедомственных ученых доступ в военные архивы фактически оказался закрытым.

Несмотря на большую работу, проделанную военной историографией по изучению похода Наполеона в Россию, в начале XX века научная разработанность проблемы в официальных военных кругах была признана неудовлетворительной. «Несмотря на то, что много писано по этой эпохе, нельзя удовлетвориться имеющимися сочинениями и признать их достаточно полными и вполне разработанными. Война 1812 года еще ждет своего историка», — отмечал в своем всеподданнейшем отчете за 1902 год командующий Московским военным округом великий князь Сергей Александрович. Эта точка зрения в целом разделялась в Главном штабе, где признавалось, что история Отечественной войны, несмотря на приближающуюся столетнюю годовщину, «официально не разрабатывается».

На данном основании великий князь выступил с инициативой подготовки новой официальной истории о 1812 годе. Его предложения, после проработки в Главном штабе, были высочайше утверждены в январе 1904 года.

Архивные документы свидетельствуют, что руководство военным ведомством к столетию Отечественной войны планировало создание официального обобщающего научного труда по истории 1812 года . «Желательно, — отмечалось в указанном отчете командующего Московским военным округом — чтобы ко дню юбилея Отечественной войны была издана ее подробная история».

Однако, по нашему мнению, предстоящий юбилей скорее служил формальным предлогом, нежели являлся действительной причиной проведения нового крупного исследования по уже достаточно изученной теме. Его необходимость диктовалась теми тенденциями, которые обозначились к началу XX столетия в военно-исторической науке.

На рубеже веков появилась генерация ученых, подводившая новый методологический фундамент под историографию Отечественной войны. Критический метод, примененный М. И. Богдановичем, получил приоритетное развитие в исторических исследованиях А. Н. Попова, Г. А. Леера и В. И. Харкевича. В очередном официальном труде предстояло учесть данное направление, окончательно утвердившееся в методике научного познания. Как отмечал заведующий Военно-ученым архивом А. З. Мышлаевский, «необходимость в подобном труде (о войне 1812 года — авт.) обуславливается…, отчасти изменившимися взглядами на метод, приемы и конечные цели военно-исторических исследований».

Планы создания очередной обобщающей монографии о 1812 годе также можно связать с развитием новых организационных форм военно-исторической науки. С 1898 года официально начало функционировать «Общество ревнителей военных знаний». В этот же период шел процесс создания «Императорского Русского военно-исторического общества» (ИРВИО), который успешно завершился в 1907 году. Деятель- ность обществ направлялась на розыск и публикацию архивных материалов и проведение военно-исторических исследований. Труды их членов помещались в специальных сборниках и периодических изданиях. Во всех случаях, теме Отечественной войны 1812 г. уделялось приоритетное внимание.

Создание таких авторитетных организаций способствовало общему оживлению военно-исторической мысли. Через них определялась перспектива развития военной истории и общая координация исследовательской работы. На этой основе формировалось новое, в какой-то мере, коллективное историческое знание о «Двенадцатом годе», реализация которого требовала капитальной обобщающей монографии.

В появлении нового исследовательского замысла, следует учитывать и то обстоятельство, что в конце XIX в. в Военном министерстве началась активная разработка архивных материалов по войне 1812 г. С 1899 года этот массив документов стал готовиться к печати. Специально созданное «описательное делопроизводство», состоящее из 3-х офицеров и 8-ми «составительниц карточек» проделало в этом направлении огромную работу. Уже в феврале 1900 года А. З. Мышлаевский докладывал Военному министру о готовности приступить к публикации первых шести томов сборника объемом 30–40 п. л. каждый, а в декабре этого же года из печати вышел первый выпуск.

С учетом новых источников старые суждения звучали не всегда убедительно и требовали соответствующей корректировки. Одновременно, открывались возможности для разработки еще неизвестных и малоисследованных вопросов войны. В военном ведомстве допускали, что всесторонний анализ обнаруженного архивного материала может оказаться не под силу одному автору. На этом основании штабом МВО вносилось предложение проводить самостоятельные исследования по этапам войны. Однако такой подход не поддержали в Главном штабе, где считали более правильным подготовить общую монографию.

Новый труд предполагали создавать на принципиально иных основаниях, чем это было в предшествующем XIX столетии. Тогда конкретный исполнитель и общие цели исследования декларировались простым монаршим повелением. В начале XX в. вопрос о выборе официального историка войны решался на конкурсной основе, предоставлением монографий для их оценки специально созданной комиссией. Д. П. Бутурлин, А. И. Михайловский-Данилевский, М. И. Богданович выполняли поставленную перед ними задачу исходя из собственных воззрений, сообразуясь с авторской логикой изложения материала. Теперь повествование предполагалось вести по заранее заданной структуре, на основе специально разработанной программы. Для возможно большего привлечения историков к исследовательской работе, устанавливался принцип материального стимулирования. За лучшие книги было назначено три премии — 1-й, 2-й и 3-й степени — суммой в 15, 6 и 3 тысячи рублей каждая. Составление программы исследования возлагалось на Николаевскую академию Генерального штаба.

В соответствии с принятым решением, Конференция академии для разработки программы конкурсных сочинений в феврале 1904 года избрала из своего состава комиссию в количестве 3-х ее членов, под председательством генерал-майора А. З. Мыш-лаевского. Непосредственным исполнителем данного документа стал известный военный историк генерал-майор П. А. Гейсман. В коне марта 1905 первый вариант программы был отправлен в Главный штаб и после правок А. З. Мышлаевского возвращен в академию для доработки. В конце апреля 1906 г. отредактированная программа, подписанная членами комиссии, была передана в военно-историческое отделение Главного штаба. После ее утверждения в мае 1906 года военным министром А. Ф. Редигером, приказом по военному ведомству, вместе с положением о премиях, она была доведена до войск.

Наше знакомство с содержанием «Программы для конкурсных сочинений по истории Отечественной войны 1812 г.» свидетельствует, что документ ориентировал исследователей, в первую очередь, на объективный и всесторонний разбор военных вопросов. Например, при характеристике вооруженных сил Франции и России требовались авторские сравнения и выводы о способах их комплектования, высшем военном управлении, боевой подготовке личного состава, состоянии разведки, разработке планов ведения войны, группировке сил и средств и т. п. Причем, в русской армии следовало отметить существующие «несовершенства и недостатки», а также «влияние французских и других образцов на решение соответствующих вопросов в России». Боевые действия рассматривались как двухсторонний процесс. На такой методологический прием нацеливала соответствующая постановка вопросов: «Действия Наполеона против 1-й русской армии», «Действия обеих сторон во время отступления русских армий от Смоленска к Бородину», «Оценка действий обеих сторон от начала войны до занятия французами Москвы», и др. При этом определенный акцент делался на имевшие место недостатки в военном управлении и тыловом обеспечении войск. Так, исследователь должен был проанализировать «Разобщение русских армий», «Расстройство французской армии», «Причины нерешительности Барклая де Толли (при наступлении у Смоленска — авт.)», «Дальнейшее отступление русских армий (с назначением Кутузова главнокомандующим — авт.)», «Затруднения в отношении продовольствования (русских — авт.) войск», «Недоразумения между Беннигсеном и М. И. Кутузовым» и др.

В новом сочинении предполагался определенный анализ социально-политических аспектов войны. В частности, конкурсанты обязывались объяснить международную обстановку накануне вторжения, участие «России в коалиционных войнах как против республики, так и против императорской Франции… положение созданное Тильзитским трактатом 1807 года». Особое внимание уделялось оценке всей совокупности факторов: экономических, династических, международных, приведших к вооруженному столкновению России с Францией, их политические цели в во- йне. Отдельно требовалось рассмотреть «отношение народа к войне», «дух русского народа», «положение в западных губерниях, занятых неприятелем». Следовало пояснить позицию и решения императора Александра I после занятия первопрестольной столицы французами, пожары в Москве, грабежи захватчиков и бедствия московских жителей. Полагалось необходимым определить понятие «народная война», раскрыть «образ действий воинов-поселян. Последствия партизанских действий и народной войны» и некоторые другие социально-политические вопросы.

К чести авторов программы, они не подталкивали создателей новых трудов к конкретным, заранее предопределенным выводам. Научные задачи, как по военным, так и по социально-политическим вопросам формулировались вполне нейтрально, с акцентом на собственные суждения авторов. Однако её составители не заостряли внимание на острых, дискуссионных вопросах, уже отмеченных в литературе. Например, в программе не обозначалось различие точек зрения на причины войны, итоги Бородинского сражения, виновников московского пожара, роли пространственно-климатических факторов в поражении Наполеона. Были обойдены вопросы о разных политических целях и задачах основных сословий и классов в войне, о выступлениях крестьян против помещиков, о влиянии войны на последующее социально-политическое развитие общества и т. п.

Но и с учетом указанных недостатков, предложенный Николаевской академией Генерального штаба исследовательский проект, позволял создать достаточно объективный научный труд по истории 1812 года.

Между тем, анализ юбилейной литературы и документальных источников показал, что попытка Военного министерства создать в канун столетней годовщины Отечественной войны новую официальную историю «Двенадцатого года» не увенчалась успехом. Основная причина неудачи видится в том, что решение этого вопроса, хотя и стимулировалось государством, но все же было предоставлено в виде частной проблемы, отданной на откуп самостоятельным исследователям. По всей видимости, негативную роль сыграл и фактор сложности поставленной задачи. Несмотря на наличие в военном ведомстве специалистов с высокой военно-исторической подготовкой, полная и всесторонняя разработка этой проблемы с учетом последних достижений исторической науки оказалась не под силу одному человеку. Заметим, что еще в середине XIX в. известный историограф 1812 года И. П. Липранди считал, что фундаментальный научный труд об Отечественной войне, основанный исключительно на архивах и с учетом критической переработки зарубежной литературы, может быть создан только коллективным путем [1, с. 12–15, 45]. В 1912 году опыт коллективного творчества прекрасно воплотился в создании одной из лучших работ по данной теме — «Отечественная война и русское общество», которая, между тем, не получила статуса официальной истории [2]. По всей видимости, коллективная работа представляет собой наиболее эффективный путь для решения подобной задачи в совре- менных условиях, когда идет процесс кардинального пересмотра господствовавшей в советской исторической науке концепции «Двенадцатого года».

В 1910 году вопрос о подготовке юбилейного труда вновь был поднят в специально сформированной для встречи знаменательной даты Междуведомственной Комиссии. Как установил С. А. Малышкин, создание обобщающей научной монографии не снималась с повестки дня. Вместе с тем, параллельно, на конкурсной основе предлагалось подготовить научно-популярную книжку с краткой историей войны для широкого читателя. Помимо этого, вносились конкретные предложения по выпуску отдельных сочинений для войск. Так, по просьбе Московского отделения ИРВИО (МО ИРВИО), на Н. П. Поликарпова возлагалась обязанность составить «Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны 1812 г.». Кроме того, планировалось написание специальной брошюры о Смоленской иконе Божьей матери «Одигитрии», переиздание «Военной Галереи Зимнего Дворца» и, наконец, издание сборника солдатских песен, относящиеся к периоду 1812 года. Подготовке новых трудов должен был способствовать выпуск специального периодического органа при МО ИРВИО, предназначенный для публикации архивных материалов.

В преддверии праздника военные историки активизировали свою работу по розыску и публикации неизвестных широкому кругу исследователей архивных материалов, написанию новых научных работ по различным аспектам Отечественной войны.

Значительных успехов в этом отношении добился полковник Н. П. Поликарпов. Он являлся профессиональным источниковедом, прошел все должностные ступени военного архивиста — от офицера особого делопроизводства, занимавшегося разбором архивных дел, до заведующего Лефортовским (Московским отделением архива Главного штаба) архивом. По долгу службы Николай Петрович непосредственно соприкасался с малоизвестными, документами по1812 году.

В частности, архивные материалы позволили Н. П. Поликарпову уточнить вопрос о времени и месте организации армейских партизанских отрядов. На основе первоисточников он опроверг устоявшуюся в историографии версию о М. И. Кутузове, как зачинателе партизанской войны, а о Д. В. Давыдове, как первом армейском партизане Н. П. Поликарпов, с учетом новых фактов утверждал, что первый партизанский отряд был организован по инициативе М. Б. Барклая де Толли, а возглавил его генерал Ф. Ф. Винценгеро-де. Этот отряд начал проводить диверсии в тылу врага с 23 июля 1812, на территории Белоруссии, т. е. почти за месяц до прибытия М. И. Кутузова к армии.

Центральным моментом выступления были новые оценки Бородинского сражения. Сличив подлинник донесения М. И. Кутузова с его копией, опубликованной в печати, Н. П. Поликарпов пришел к выводу, что первоисточник фальсифицировался гр. А. А. Аракчеевым. Как отмечал докладчик, из реляции М. И. Кутузова оказались удаленными все фразы об оставлении русскими войсками Бородинской позиции. Купированный документ получил хождение в литературе и на его основании историки «создали легенду о нашей победе в Бородинском сражении». В действительности, по мнению исследователя, в ходе битвы русские были сбиты с занимаемого рубежа и не могли больше держать оборону. Это стало подлинной причиной их отхода первоначально к Можайску, а затем к Москве.

В докладе довольно скептически оценивалось полководческое искусство М. И. Кутузова, указывалось на «многие технические промахи» в ходе подготовки и в период сражения, полное истощение резервов и боевых запасов русской армии. В итоге в стратегическом отношении битва не оказала решительного влияния на ход войны и «лишь в моральном отношении победа в Бородинском сражении осталась за нами». На этом основании Н. П. Поликарпов категорично заявил, что «предстоящий юбилей не может быть назван празднованием победы русских …», по справедливости он «должен быть празднованием тризны», поскольку «русское войско не победило, а было побеждено».

Такое авторское резюме произвело на собрании военных историков эффект разорвавшейся бомбы. Присутствовавший на заседании военно-исторического общества командующий Московского военного округа Плеве обвинил Н. П. Поликарпова в стремлении принизить историческое значение подвига русской армии в то время, когда вся Россия «с таким одушевлением намеревается праздновать Победу». По мнению командующего, исследователь, из желания считаться оригинальным, не хотел считаться с выводами наиболее авторитетных военных историков, прежде всего, М. И. Богдановича. Высокопоставленный оппонент указал на скоропалительность выводов заведующего военным архивом, необходимость тщательной проверки научного достоинства найденных документов в вышестоящей военной инстанции.

Мнение руководства было поддержано другими выступающими. Например, профессор Николаевской академии ГШ полковник В. А. Афанасьев высказал удивление «как эту мысль мог выразить человек, носящий военный мундир».

Следует заметить, что поднятый Николаем Петровичем вопрос о подтасовке реляции М. И. Кутузова, при публикации ее в печати, по большому счету, не являлся откровением, как это пытался представить автор доклада и было воспринято аудиторией. Еще в середине 70-х гг. А. Н. Попов в своем сочинении «Москва в 1812 году» уже обращал внимание на подобное несоответствие между оригиналом реляции М. И. Кутузова и её опубликованной копией. Тогда же А. Н. Попов подчеркнул, что М. И. Кутузов не скрывал от императора своего решения отступить к Можайску в связи с расстройством войск.

Резкая реакция зала на выводы Н. П. Поликарпова и тон выступлений его оппонентов свидетельствовали об определенных консервативных воззрениях на историю 1812 года в высших кругах военного руководства и среди части военной профессуры.

Несмотря на жесткую критику, Н. П. Поликарпов продолжил развитие своих взглядов в научных трудах. Приведенные исследователем факты и сделанные им выводы получили хождение в научной лите- ратуре. Однако негативное впечатление от официальной в прошлом подтасовки документов иногда пытались смягчить. Так, В. А. Афанасьев, публикуя подлинное донесение М. И. Кутузова о Бородинском сражении, подчеркивал, что оно было впервые напечатано в 1812 году, «но с исключением по невыясненным причинам (курсив мой — И. Ш.) нескольких строчек». Явно с учетом выступления Н. П. Поликарпова, В. А. Афанасьев более осторожно подошел к оценке итогов Бородинской битвы. Свое суждение о победе русской армии он аргументировал общественным мнением, подчеркнув, что «как бывает обыкновенно, молва (курсив мой — И.Ш.) приписала нам решительную победу».

В череде сочинений военных историков, вышедших в канун столетней годовщины Отечественной войны, выделяется критический разбор Бородинского сражения профессора Академии Генерального штаба генерал-майора А. Н. Витмера (1839–1916) [3, с. 99–174].

Ранее автору приходилось обращался к этой теме в связи с критикой исторических воззрений и методологических подходов Л.Н. Толстого, изложенных маститым писателем в IV-м томе «Войны и мира». Уже тогда отмечалось особое стремление исследователя к правдивому изображению кульминационного события войны. Рецензент видел в Л. Н. Толстом, не только «талантливого литератора», но, прежде всего, исторического критика, «третирующего» своими замечаниями историков, «занимавшихся исследованием избранной им эпохи». На этом основании А. Н. Вит-мер отнесся к IV тому «Войны и Мира» «с тою же строгостью…, как ко всякого рода историческому труду». В результате предметного разбора знаменитой эпопеи, автор развернутой рецензии пришел к выводу, что «смелые парадоксы» IV тома «Войны и Мира», опиравшиеся на авторитет писателя, распространили в обществе, «самые превратные понятия, как о военном деле, так и об исторических событиях 1812 года».

Критический подход, проявленный А. Н. Витме-ром к изучению Бородинского сражения в дискуссии сорокалетней давности, в какой-то мере предопределил и содержание его юбилейной статьи. Автор считал её трудом совершенно новым, самостоятельным, который, из-за своей критической направленности «вероятно, вызовет много возражений, быть может и нареканий».

Свое повествование автор строил с опорой на работы зарубежных историков и наиболее обстоятельные сочинения ведущих отечественных ученых. Активно привлекались им мемуары участников событий и опубликованные к тому времени документы Военно-ученого архива.

В своих суждениях о Бородинском сражении А. Н. Витмер, отчасти, придерживался выводов зарубежной историографии. Так, вслед за французскими историками, он считал, что состояние здоровья Наполеона «не только могло повлиять, но, несомненно, и повлияло на ход и исход Бородинского боя».

Вместе с тем, историк высказал и ряд собственных оригинальных замечаний. Например, он полагал, что Бородинское сражение для русских по условиям об- становки было абсолютно невыгодным. По мысли автора, при почти равном соотношении сил русским войскам не следовало принимать генерального сражения. Историк считал более целесообразным продолжить отступление от Можайска на Калугу. При этом, Наполеон не смог бы занять Москву, ибо вынужден был следовать за М. И. Кутузовым, дабы не подставлять себя под удар с фланга или тыла. «Отступление нашей армии до генерального сражения от Можайска на Калугу, — писал А. Н. Витмер, — могло защитить Москву лучше, чем заслон грудью наших войск». Развивая эту идею, А. Н. Витмер отмечал, что Бородинское сражение, из-за крупных потерь русской армии, резко изменило соотношение сил в пользу французов. Это обстоятельство и предопределило сдачу древней столицы.

Подобное предположение, с нашей точки зрения, требует более обстоятельной аргументации и, поэтому, носит чисто гипотетический характер. Однако заметим, что и среди известных советских историков высказывались соображения, согласно которым Наполеон определял свою главную операционную линию в зависимости от направления отступления русской армии.

А. Н. Витмер обстоятельно описал все ключевые моменты сражения, дав свои, вполне здравые, оценки действий противоборствующих сторон. Справедливыми видятся авторские критические замечания о содержании диспозиции русского командования, отданной войскам накануне сражения. В какой-то мере, можно согласиться с выводом автора, что из-за непродуманности и расплывчатости отданных указаний, «эта диспозиция совсем не делает чести ее автору» полковнику Толю.

В целом, позиция А. Н. Витмера заслуживает более внимательного изучения и учета при написании современных трудов по этой теме.

Критическим взглядом на историю Бородинского сражения отличалось небольшое по объему, но значительное по содержанию сочинение А. В. Геруа [5]. Среди юбилейных работ военных историков, оно также выделялось специфичностью авторских взглядов и суждений. Можно отметить особое видение ученым причин войны. Вторжение наполеоновских войск в Россию А. В. Геруа представлял в виде своеобразного «крестового похода» романской культуры на славянский мир. В новой интерпретации, Александр I и Наполеон являлись олицетворением противоположных идейных начал. Отсюда обоюдная антипатия вождей, которая вытекала из «расхождения политики обоих государств». В своих действиях царь руководствовался не меркантильными интересами, его помыслами управляла «высокая сила». Идеологическую экспансию, которую Европа несла вооруженной рукой, Россия встретила единым национальным монолитом. «От мужика до Государя русский народ был готов отстоять свое мировоззрение, имевшее уже 1000-летнюю давность». «Идея (вера)» была главной силой, «которая смела нашего противника».

За оригинальной авторской теорией нетрудно усмотреть старую схему. Наполеон односторонне пред- ставлен в роли агрессора. Действиями Александра I руководило провидение, сверхъестественная «высокая сила». Русское общество объединилось вокруг царя, чтобы защитить свой образ жизни и веру и потому добилось полной победы. Такой методологический подход, при желании, легко можно определить как модель «дворянской» историографии. Именно поэтому советские историки критиковали А. В. Геруа за ограниченность его классовых воззрений.

С нашей стороны, признавая надуманность основной авторской идеи о «крестовом походе» в Россию, нельзя не согласиться, что религиозное сознание русского народа, в первую очередь крестьянства, выступило одним из основных мобилизующих факторов в его борьбе с объединенными силами Западной Европы.

• А. В. Геруа внес существенные коррективы в описание Бородинского сражения. Он подверг решительной критике источниковую базу этого вопроса. Исследователь считал, что карты, реляции и первые описания битвы, составленные К. Ф. Толем, не соответствовали реальному положению дел. Как полагал историк, на основании этих фальсифицированных документов, в историографии создавалось превратное представление о ходе боевых действий.

• А. В. Геруа предпринял попытку воссоздать собственную, в его понимании реальную, картину сражения. При этом он весьма убедительно доказал, что боевое построение русской армии значительно отличалось от описанного в основных военно-исторических трудах. По мнению исследователя, Бородинское сражение происходило не один день 26 августа, как это указывалось в большинстве исследований, а три дня. Оно началось 24 августа боем за Шевардинский редут, который являлся левым флангом русской армии. 25 августа сражение продолжалось, но с меньшей интенсивностью. На следующий день 26 августа произошло решающее столкновение главных сил.

Подённо проанализировав боевые действия, А. В. Геруа считал, что «в тактическом отношении Бородинское сражение знаменуется множеством промахов, совершенных обеими сторонами, но с русской стороны—и множеством положительного». Отметив выявленные недостатки и достоинства, историк пришел к выводу, что в стратегическом плане, победа осталась за русскими. Такой вывод аргументировался тем, что Наполеон не достиг поставленной цели, потому что не разгромил русскую армию. Напротив, М. И. Кутузов «преследовал цель морально-политическую… и он ее достиг… Бородино было решительною моральною победою русских. Наполеон здесь не был убит, но — смертельно ранен».

Авторская концепция генерального сражения войны 1812 года получила признание в научных кругах. На книгу А. В. Геруа, как на авторитетный источник, ссылались дореволюционные исследователи. Она легла в основу обобщающей научной статьи о Бородинской битве в «Военной энциклопедии». Научная ценность работы признавалась и некоторыми советскими исследователями. Такие оценки, в общем, не вы- зывают возражений. Многие факты и соображения, приводимые А. В. Геруа, звучат вполне убедительно, поскольку имеют достаточно мощную документальную аргументацию.

Профессор Николаевской военной академии, ученый секретарь ее Конференции А. К. Байов (1871– 1918 ?) явился одним один из немногих военных историков, которые при объяснении причин войны учёл новые методологические подходы общей историографии к изложению этого вопроса. В качестве основного источника вооруженного столкновения он выделил экономический фактор: разрушающее воздействие континентальной блокады на финансовую систему страны. Однако историк не ограничился простой констатацией этого факта. Отталкиваясь от идей К. А. Во-енского и В. И. Пичеты, А. К. Байов видел основную причину нарушения условий Тильзитского соглашения в недовольстве «высших классов». Однако автор не пошел по пути развития данного положения, которое выводило к признанию обоюдной ответственности сторон за развязывание войны.

В своих дальнейших суждениях он двинулся по «накатанной колее», повторив уже готовую формулу об агрессоре Наполеоне, решившем «вторгнуться в Россию… и отбросить ее к пределам Азии». К этому можно присовокупить и другие патетические ремарки автора о чувствах «преданности к Монарху и любви к родине», о полководческой проницательности Александра I, по плану которого наполеоновская армия была окружена на Березине и т. п.

Свое описание Отечественной войны 1812 г. А. К. Байов готовил для специализированного академического курса по русскому военному искусству. Посему, основное внимание в его сочинении уделялось собственно анализу военных действий. В решении этой задачи, историк также использовал последние научные разработки. Так, в соответствии с суждениями В. И. Харкевича, А. К. Байов считал, что «конечным предметом своей борьбы с Россией Наполеон ставил овладение Москвою», однако военные операции планировал только до Вильны.

Широко использовал А. К. Байов труды своего коллеги по академии Б. М. Колюбакина. Он перенял у него термин «Бородинская операция», последовательность описания событий, происходивших накануне и в ходе Бородинского сражения. Почти дословно повторялись суждения Бориса Михайловича, о полководческом таланте М. Б. Барклая де Толли. В такой трактовке главнокомандующий 1-й армии представлен как военачальник, который «постоянно колебался, выказывал нерешительность».

На основе архивных изысканий Н. П. Поликарпова исследователь описал арьергардные бои русской армии, проходившие с 15 по 24 августа. Следуя за Н. П. Поликарповым, Байов считал, что «наш арьергард не выиграл достаточно времени для усиления Бородинской позиции и не выполнил своего назначения…». Отсюда вытекал и следующий вывод, что выбор Бородинской позиции, во многом предопределялся результатом «действий наших арьергардов после 8-го августа».

Влияние современных идей угадывалось и по другим концептуальным аспектам истории 1812 года.

Однако, по ряду вопросов, А. К. Байов имел и собственные представления. Более чем кто-либо из его предшественников и современников, историк пытался подчеркнуть превосходство и жизненность национальных военных традиций в годы войны. Историк указал на противоборство в военном строительстве александровской эпохи здорового национального начала и устаревших традиций прусской военной школы, насаждаемой со времен царствования императора Павла Петровича.

По мнению историка, чрезмерная доверчивость к иностранным военным теоретикам, «которые не сумели учесть при составлении плана войны всех данных национальной обстановки», повлекла за собой неудачи первого месяца войны. С другой стороны, успех в войне был обеспечен тем, что русское командование «сумело выйти из-под опеки немецкой мысли и в дальнейшем основывать свой план действий на русской идее, согласованной с современной национальной обстановкой и подтвержденной исторически».

А. К. Байов провел обстоятельный разбор русского военного искусства в 1812 году, выделив в нем несомненные достоинства и существенные недостатки. Резюмируя свой анализ, исследователь отметил, что «несмотря на многие несовершенства…, наша армия в эту войну больше, чем в какую-либо другую, достигла громадных результатов, явившись бесспорной победительницей величайшего полководца. Наполеона».

В последующей историографии творчество А. К. Байова получило неоднозначную оценку. Л. Г. Бескровный считал его историком, который «оставался на чисто дворянских позициях». В исследованиях 90-х годов сводный курс А. К. Байова предпочитали рассматривать либо как труд буржуазного историка, либо в русле буржуазной концепции, тяготеющий отчасти к верноподданническим дворянским стереотипам. Такое разночтение, по нашему мнению, вытекало из пороков распространенного деления историографии Отечественной войны по социальному признаку. Из приведенных суждений, наиболее объективным видится характеристика Н. А. Троицкого, указывавшего на двойственность позиции ученого. Действительно, с одной стороны, историк в своем сочинении попытался учесть новые суждения о причинах войны. С другой стороны, его точка зрения оказалась непоследовательной, поскольку автор, полностью не отказался от квазипатриотических воззрений первой половины XIX в.

Накануне праздничных торжеств Совет ИРВИО подвел итоги конкурса на лучшее популярное сочинение по истории 1812 года. Победа была присуждена действительному члену общества П. М. Андриановну за работу «Великая отечественная война» [6]. В соответствии с целевым предназначением брошюры, ее активно распространяли среди учащейся молодежи и в вооруженных силах. Отсюда и невиданный по тому времени тираж книжки в 1,5 млн. экземпляров. Хотя брошюра и опиралась на последние выводы по военным аспектам проблемы, но, в целом, её пропагандистская направленность не вывела повествование за рамки стереотипного мышления господствовавшего в XIX столетии. Более того, учитывая важность решаемых воспитательных задач, Совет ИРВИО счел возможным вносить собственные правки в авторское изложение.

Консервативные воззрения на «Двенадцатый год» культивировались и другими военными авторами. Религиозно-мифологический подход использовал в своих торжественно-помпезных статьях В. Беляев. Победу над французской армией он истолковывал божественной поддержкой Александра I, его религиозными убеждениями, тесным «единением духа с народом своим».

Великодержавными, монархическими настроениями были проникнуты выступления, произносимые на торжественных заседаниях исторических обществ, посвященных столетней годовщине Отечественной войны. Например, в ходе праздничного собрания Киевского отделения ИРВИО В. И. Гаврилов в панегирическом стиле восславил российского императора. Как отмечал докладчик: «Все титанически усилия генералов, армии и народа сокрушить Наполеона,… могли обратиться в ничто, если бы не замечательная твердость духа и мужество, проявленные нашим верховным вождем…» [7, С. 31].

Примеры подобной научно-популярной литературы, отражающей пафос официального патриотизма, можно приводить в большом количестве. Её историографический анализ свидетельствует о том, что празднование 100-летия Отечественной войны, проводилось в интересах укрепления самодержавных устоев государства, демонстрации единства монархии и народа. По этой причине, юбилей увязывался с прошедшим 200-летием Полтавского сражения и приближавшимся 300-летием дома Романовых. Актуальность самодержавно-охранительной подоплеки военно-исторических праздников усиливалась в связи с недавними революционными событиями 1905–1907 годов.

Итак, подведем некоторые итоги развития темы «Двенадцатого года» в военной историографии нака- нуне столетия Отечественной войны. Как вытекает из нашего повествования, научная разработанность проблемы в начале XX столетия была признана несоответствующей современному развитию военно-исторической науки. В этой связи в Военном министерстве был разработан исследовательский проект по подготовке новой официальной истории 1812 года. Однако эта задача, в силу ошибочности выбранных подходов к ее решению, осталась нереализованной.

Тем не менее, историография темы сделала значительный шаг в изучении хода военных действий, в первую очередь, Бородинского сражения. На основе последних достижений военной археографии, многие сюжеты были уточнены и получили более объективные оценки. Опыт этих исследований необходимо учитывать при разработке современной концепции Отечественной войны.

Анализ юбилейных военно-исторических трудов позволяет утверждать, что военные историки в большинстве случаев придерживались консервативных взглядов на социально-политическую природу войны 1812 года и, в этой связи, проводили активную работу по популяризации её официальной концепции.