Военнопленные в империалистической войне

Prisoners of war, imperialist war, the Hague Convention of 1899.

Первая мировая война длилась 4 года, 3 месяца и 10 дней, в ней участвовало 33 государства (общее число независимых государств – 59) с населением более 1,5 млрд человек (87 % населения планеты).

Эта война была самой кровопролитной и жестокой из всех войн, которые мир знал до 1914 г. Никогда еще противоборствующие стороны в борьбе за передел мира, сферы влияния, захват новых рынков сбыта и источников природных ресурсов не выставляли таких огромных армий для взаимного уничтожения. Общая численность армий доходила до 70 млн человек. Все достижения науки и техники, в том числе ядовитые газы, разрывные пули, автоматические пулеметы, снаряды тяжелых орудий, огнеметы, были направлены на уничтожение людей. Убивали всюду: на земле и в воздухе, на воде и под водой. 10 млн убитых, 18 млн раненых, 5 млн человек гражданского населения, погибших в результате голода, болезней и других лишений, вызван- ных войной, – таков итог войны. Война унесла столько же человеческих жизней, сколько все европейские войны за тысячелетие до нее.

Особенно тяжелым было положение военнопленных. Что ждало их на чужбине? Какими правовыми актами определялось их положение? Главный документ о правовом положении военнопленных «О законах и обычаях сухопутной войны» принят на Первой Гаагской конвенции мира в 1899 г. и скорректирован на Второй конвенции в 1907 г. Конвенцию подписали представители 44 государств, включая Россию, Великобританию, Германию, Францию, Австрию, Италию, Северо-Американские Соединенные Штаты, Японию, Китай и даже такие малоизвестные на тот момент страны, как Республика Таити, Гватемала, Никарагуа и т. д.

Кто же считался военнопленным? Статья 1 Конвенции дает следующее определение: «Военнопленным признается не всякий, попавший в руки противника. Военные законы, пра- ва и обязанности распространяются на тех, кто по законам международного права признается воюющей стороной, а этой последней подчиняется армия, ополчение и добровольческие отряды, если они удовлетворяют следующим 4 условиям: иметь во главе лицо, ответственное за своих подчиненных, имеется определенный и явственно видный отличительный знак, открыто носит оружие и соблюдает законы и обычаи войны».

Принципы гуманного отношения к военнопленным исключали для пленных тюремный режим, заключение под стражу могло применяться в исключительных случаях. Допуская привлечение военнопленных солдат к труду, Конвенция указывала, что работа должна справедливо оплачиваться, не быть тяжелой и связанной с военными действиями.

В вышеуказанном документе государства обязаны были предоставлять военнопленным имущественные и личные права: право на гуманное обращение; право собственности на принадлежащие им вещи, за исключением оружия, лошадей и военных бумаг (ст. 4); право на оплачиваемую работу; право на получение части заработка для улучшения своего положения и остававшиеся при освобождении за вычетом расходов на содержание (ст. 6); право пользования такой же пищей, полотенцем и одеждой, какой пользуются войска правительства, взявшего в плен (ст. 7); право на письма, переводы, посылки (ст. 16); право на духовное завещание (ст. 19); право на возвращение на родину по заключении мира (ст. 20). Помимо прав, разумеется, были предусмотрены и обязанности военнопленных: не удаляться за границы лагеря (ст. 5); выполнять работу сообразно с чинами и способностями (ст. 6); подчиняться законам, уставам, распоряжениям, действующим в армии государства, во власти которого они находятся (ст. 8); на поставленный вопрос объявить свое настоящее имя и чин (ст. 9); если освобождается под честное слово (возможность чего предусматривается данной статьей), добросовестно исполнять принятые на себя обязательства (ст. 10).

Но эти и другие нормы международного гуманитарного права повсеместно нарушались всеми воюющими державами. Так, при отправке и конвоировании русских в плен немцы издевались даже над офицерами, избивая их и лишая питания. У пленных военнослужащих зачастую отбиралось все, вплоть до нательных крестов и одежды. Впрочем, есть воспоминания, что подобным образом действовали и русские.

Надо заметить, что запугивание пленом, расстрелом и добиванием раненых имело место как в русской, так и в австрийской, германской армиях, причем у последних издевательство над русскими пленными было возведено в систему. «Русские же придерживались „рыцарского кодекса“ ведения войны, в традициях которого был воспитан офицерский корпус. Отступление от кодекса считалось не только позорным, но и вредным для успеха на поле боя. Нарушители немедленно призывались к порядку» [6, с. 67].

В начале империалистической войны австрийцы и русские относились к пленным достаточно хорошо. Например, «26-й пехотный Могилевский полк (7-я пехотная дивизия 5-го армейского корпуса генерала А. И. Литвинова) 13 августа освободил некоторое количество русских солдат 19-го армейского корпуса, ранее взятых австрийцами в плен. Русские войска, захватив австрийский госпиталь и этап, освободили своих пленных. Выяснилось, что эти солдаты перед боем бросили шинели, и потому, чтобы они не замерзли, австрийцы выдали им теплые белые одеяла из госпиталя» [3, с. 32].

Ожесточение нарастало в ходе войны. Так, в 1915 г. русские солдаты писали домой: «Пленных немцы вообще не берут, а всех прикалывают. Солдаты мстят за многих добитых товарищей» [1, л. 26]. Ростки фашизма 1939–1945 гг. появились уже тогда, и поощрение германскими офицерами нечеловеческого отношения к противнику являлось следствием соответствующей пропаганды – стремления к мировой гегемонии. «Война велась под знаком величайшей расовой ненависти и огульного взаимного озлобления. Всем известные бесчисленные проявления жестокости, издевательства и истязаний, которым подвергались военнопленные и со стороны военных властей, и со стороны караульных, и со стороны обывателей, и даже со стороны врачей, несомненно, объясняются той огульной ненавистью, которая во время войны разжигалась в массах населения и обывательской молвой, и газетами, и наукой, и литературой, и даже церковью» [2, с. 38–39].

Австрийцы подобной жестокостью не отличались. Исключением являлись разве что венгры, помнившие 1849 г. и поэтому испытывавшие особенную неприязнь к России. Случаи жестокости вытекали из установок предвоенной про- паганды. В. В. Миронов пишет: «Пленение австрийских солдат и офицеров (уже в самом начале войны) сопровождалось с их стороны болезненной реакцией, в основе которой лежал страх перед русскими военнослужащими, якобы пытавшими пленных» [7, с. 83–84]. Командование даже предлагало офицерам брать с собой яд, чтобы не попасть в русский плен. Со временем стало ясно, что плен не представляет такой опасности. Однако распространение подобной информации вело к тем эксцессам, особенно в начале войны, когда противники добивали на поле боя раненых. Потом начиналась ответная реакция, и так шло до конца войны.

В Германии, по воспоминаниям бывших русских военнопленных, самое активное участие в истязаниях и унижениях принимали офицеры, в Австрии – в основном конвоиры и караульные. Поэтому в австрийских лагерях охрану старались составлять из немцев и венгров. К 1917 г., когда все устали от войны и исход борьбы становился безразличен, русские пленные иногда по ночам выходили прямо через лагерные ворота в соседние деревни, а австрийские часовые равнодушно отворачивались. «Пленные, давно жившие без женщин, искали их при каждом удобном случае. Многие ухитрялись ходить к знакомым женщинам или в небольшие замаскированные дома терпимости, которых было немало в окрестных городах. В стране ощущалась острая нехватка мужчин, мобилизованных почти поголовно, и чешки были очень благосклонны к русским и предпочитали их венгерцам и немцам, гарнизоны которых стояли в Чехии и которых чехи ненавидели» [4, с. 119].

Рост взаимного ожесточения поощрялся и направлялся и высшим командованием. Например, начальник штаба Северо-Западного фронта генерал В. А. Орановский 16 ноября 1914 г. сообщал командующему 1-й армией генералу П. К. Ренненкампфу, что, по рассказу бежавшего из немецкого плена унтер-офицера М. Ма-линкина, «немцы сняли со всех пленных офицеров и нижних чинов шинели и у некоторых сапоги. Одного нашего стрелка ткнули штыком за то, что он не хотел отдавать свою шинель. Пленных офицеров и нижних чинов запирали в сараях и не кормили все три дня. Часто били прикладами и кулаками, все три дня заставляли не- сти при отступлении своих войск разные тяжести. Главнокомандующий приказал, чтобы с нашей стороны обращение с пленными было суровое» [5, с. 482]. Распоряжения о жестоких мерах по отношению к пленным немедленно вызывали ответную реакцию. Однако уже известное соотношение русских и германских военнопленных волей-неволей вынуждало игнорировать приказы разных «главнокомандующих», пленение которым лично не угрожало. Развязывало руки немцам в издевательствах над русскими военнопленными и отсутствие опасности ответной мести, так как сами они взяли в плен гораздо больше русских солдат и офицеров, нежели потеряли пленными на Восточном фронте.

В отличие от немцев австрийцы издевались над русскими пленными в меньшей степени. В какой-то мере это объяснялось много-национальностью австро-венгерской армии и наличием в ее составе славян, а также тем, что австрийцы в боях с русскими сами теряли много пленных, поэтому боялись применения ответных мер. Об этом свидетельствует одно из заявлений первого Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Узнав об угрозе австрийцев за каждого расстрелянного австрийского пленного, пойманного с разрывными пулями, запрещенными международными конвенциями, расстреливать по два русских пленных, русский Главковерх пригрозил в ответ расстреливать по четыре австровенгерских военнопленных. К счастью, взаимные угрозы так и не стали фактом действительной жизни.

Разгул международного терроризма, наличие в мире многих военных конфликтов, в которых военнослужащие и обычные граждане остаются заложниками политических интриг и амбиций радикальных террористических организаций, прикрываемых в отдельных случаях и руководством государств, заставляет возвращаться к печальному опыту Первой мировой войны и требует разработки и создания международных правовых актов, защищающих безвинных жертв сторон, создания механизмов неотвратимости наказания за преступления против человечности. Этот печальный опыт прошлого взывает к недопущению повторения трагедий в настоящем и будущем.