Введение сухого закона в 1914 г.: необходимость и последствия

В настоящее время нередко раздаются голоса о необходимости сбить волну пьянства и алкоголизма в нашей стране, захлестнувшую нас в последнее время, а в качестве одного из рецептов приводят достигнутые успехи в проведении антиалкогольной кампании в период так называемой перестройки и нахождения у власти Генерального Секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева, а также введение сухого закона в Российской империи в период Первой мировой войны (1914–1918 гг.).

Постараемся с этим разобраться и взглянуть на происшедшие события с позиций нашего времени. В период мобилизации призывников в ряды вооруженных сил накануне (июль 1914 г.) и в начале войны, особенно в августе, серьезной проблемой на территории Симбирской губернии, как и в целом по России, стало пьянство. Это явление серьезно дестабилизировало привычный ритм жизни населения. По всей губернии начались пьяные оргии и другие асоциальные действия: воровство, поножовщина, драки.

Чем же жители городов оправдывали пьяные разгулы? Наиболее распространенным было желание лиц, мобилизованных в ряды действующей армии, «погулять напоследок», другие же хотели употребить спиртное на проводах, «разгулять на халяву», как писали в своих объяснительных виновные в пьяных бесчинствах. Однако скорее всего преобладали следующие причины. Первая – желание горожан и крестьян, призываемых на войну, и их родственников не только снять стресс, но и просто напиться, воспользовавшись удобным случаем. Вторая – желание многочисленных трактирщиков и шинкарей получить сверхприбыль, воспользовавшись представившейся «оказией». Третья – тайное желание властей отвлечь путем алкоголизма народные массы от социальных протестов. Поэтому в первые месяцы 1914 г. местные городские и губернские власти, а также волостная и сельская администрация смотрели на разрастающееся пьянство как на «неизбежное зло» и закрывали на это глаза.

Главной же причиной «пьяных беспорядков», охвативших губернию и уезды, было нежелание властей принимать кардинальные меры по пресечению этого явления, так как власти не сразу осознали всю опасность происходящего. События грозили выйти из-под административного контроля, так как, во-первых, алкоголь продолжал бесконтрольно распространяться, его запасы значительно пополнялись за счет прибывших в Сенгилей, Сызрань и Симбирск нескольких пароходов, груженных спиртом и вином (и это несмотря на то, что торговцы, пользуясь обострением международной обстановки и ширящимия слухами о скором начале войны, резко взвинтили цены на спиртное). Во-вторых, продолжалась свободная торговля вином и водкой в пунктах мобилизации, хотя это было категорически запрещено законом. В-третьих, власти вначале не решились уничтожить или увезти куда-нибудь запасы алкоголя, скопившиеся в городах, и призвать к порядку зарвавшихся корчмарей и трактирщиков.

Однако скоро отношение как центральных, так и местных властей к этой проблеме кардинально изменилось. В августе 1914 г. в ряде городов и деревень Симбирской губернии прошли «пьяные погромы». Так, крупный погром 19 июля этого года был организован в городе Сенгилее, где располагался большой сборный пункт. Толпы пьяных призывников наряду с уголовными элементами и крестьянами близлежащих деревень разгромили несколько винных лавок. Произошло несколько крупных драк с полицией и приказчиками, которых нанимали трактирщики. Катализатором данных беспорядков стали многочисленные слухи, циркулировавшие в Сенгилее, о том, что в других городах, Карсуне и Сызрани, происходит то же самое. Полиции и находящейся в городе воинской команде с трудом удалось навести должный порядок, однако события в любой момент грозили выйти из-под контроля властей.

Уже на следующий день к сенгилеев-скому капитан-исправнику Н. Бухартовскому явилась делегация от сельских старост близ-

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 3(5). 2013

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 3(5). 2013

лежащих деревень, ряда местных купцов и родителей призывников, которая предъявила ему несколько категоричных требований, среди которых были, например, такие, как немедленная выплата каких-то незаконных пособий родственникам призывников, обязательное обеспечение вином проводов, немедленное освобождение из городской тюрьмы нескольких крупных уголовных преступников, задержанных накануне и находящихся под следствием, и т. п. Н. Бухартовский, конечно же, отказал, призвав вновь собирающуюся толпу мирно разойтись. Однако толпа не унималась, среди ее вожаков появились провокаторы, которые призывали разгромить все винные лавки и склады в городе, немедленно пойти на сборно-призывной пункт и разобрать всех находящихся там призывников «по домам».

События грозили полностью выйти из-под контроля и принять совершенно нежелательный оборот. Разгоряченная алкоголем толпа принялась громить оставшиеся винные лавки и склады, что продолжалось в течение нескольких часов, которые позволили властям принять действенные меры. По тревоге была поднята воинская команда, собраны все полицейские, находившиеся в городе, в Симбирск отправлена телеграмма с просьбой прислать подкрепление. После разгрома последней лавки толпа двинулась к городской тюрьме, однако стражники и охранявшие ее полицейские выстрелами в воздух заставили погромщиков отступить. Направление движения толпы изменилось, она двинулась в сторону сборного пункта. Здесь толпу встретила воинская команда с примкнутыми штыками и вооруженные полицейские. Сначала погромщики остановились в нерешительности, однако несколько провокаторов заставили ее двигаться дальше, высказав громко предположение, что «патроны у солдат холостые». Увидев, что выстрелами в воздух остановить толпу невозможно, уездный воинский начальник дал команду стрелять боевыми патронами в толпу, в результате чего двое погромщиков были убиты, а трое ранены. Всего в ходе столкновений, которые прошли и в других частях города, погибло 5 человек. Поздно вечером из Симбирска прибыла рота солдат, которая окончательно разогнала беснующуюся пьяную толпу, трое зачинщиков были арестованы [1]. Однако не везде призыв в армию сопровождался такой вакханалией. В Карсуне, Ардатове, Алатыре и других городах власти на свой страх и риск запретили продажу спиртного во время призыва, формирования и отправки военных команд, поэтому здесь серьезных эксцессов удалось избежать [2].

Уже в июле 1914 г., когда правительство империи узнало о сенгилеевских событиях, а также о подобных случаях в других городах, император Николай II подписал указ о введении на всей территории страны сухого закона, возложив на губернаторов и местную полицию ответственность за его исполнение. В этом же месяце симбирский губернатор подписал постановление, запрещавшее продавать спиртные напитки частным лицам, не имевшим на это права; запрещался отпуск спиртного лицам, не имевшим лицензии. Было категорически запрещено, под угрозой административного и уголовного наказания, распивать крепкие спиртные напитки на дорогах, на улице, в публичных местах, а также появляться в общественных местах в состоянии алкогольного опьянения [3].

19 декабря 1914 г. Министерством финансов Российской империи было разрешено открывать буфеты по продаже спиртных напитков на благотворительных мероприятиях, базарах, ярмарках, в других местах только с разрешения губернатора. На губернаторов и возглавляемую ими полицию был возложен контроль за тем, чтобы граждане не хранили денатурированный спирт, не изготавливали спиртные напитки путем перегонки. Под угрозой уголовного наказания были запрещены перевозка, хранение и продажа спиртного [4]. Строго регламентировано было также и посещение питейных заведений, не говоря уже об употреблении спиртного. Торговать спиртным тем немногочисленным ресторанам, трактирам 1–3 разрядов, которые сохранили лицензию, можно было только в дни, когда не проводилась мобилизация (о чем сообщалось в газетах), в строго ограниченное время, причем запрещалось торговать самодельными спиртными напитками. Вино разрешалось отпускать крепкостью не более 16°, а более крепкие напитки – только по рецепту врача.

Серьезные меры по пресечению пьянства были приняты и в симбирской деревне. Так, в симбирском селе Екатериновка местной полицией было зарегистрировано несколько случаев массового пьянства, завершившихся мордобоем и поножовщиной. Проведенное разбирательство показало, что крестьяне организовывали пьянство после того, как получали крупные переводы 300 и более руб. от своих родственников, проходивших службу в действующей армии. Солдаты, в основном артиллеристы и кавалеристы, посылали переводы, составлявшие суммы до 1000 руб. [5, л. 1].

По многочисленным просьбам губернаторов в июле 1915 г. был издан приказ главнокомандующего на Западном фронте о «… задержании ценных посылок и переводов на сумму более 50 рублей от солдат с театра военных действий» [5, л. 80]. Тогда симбирские крестьяне с фронта стали посылать деньги частями – по 50 руб. и менее в переводе. На- пример, Агафья Малякова, крестьянка деревни Фыровка Курмышского уезда, получила от своего мужа Дмитрия Максимовича, служившего в 39 артиллерийской бригаде на Северо-Западном фронте, в течение июля три перевода на сумму 50 руб., 4 перевода на сумму 53 руб., 55 руб. и 155 руб. То есть крестьяне легко обходили запреты, получали переводы, и многие из них на полученные деньги организовывали пьяные застолья. Поэтому 30 октября 1915 г. командование вынуждено было отменить приказ в силу его недееспособности. Но в целом, по донесениям полиции, в 1915 г. с фронта в Симбирскую губернию было выслано переводов на сумму более чем 15 тыс. руб. [5, л. 5–6].

Насколько введенный сухой закон был эффективен именно для Симбирской губернии? Ответ здесь не может быть однозначным, потому что имелись как положительные, так и отрицательные моменты. Эффект от запрещения торговли спиртным в винных лавках, некоторых ресторанах и трактирах, конечно же, был. Исправники таких городов, как Ардатов, Курмыш, Карсун, отмечали, что пьянство прекратилось практически полностью. Появились в значительном количестве «общества трезвости», принятые меры активно поддержало духовенство.

В таких крупных городах, как Симбирск и Сызрань, положительный эффект был не настолько ощутимым. В донесениях местного полицмейстера, датированных второй половиной 1914 и началом 1915 г., указывается, что «…культурно-просветительские и религиознонравственные меры «в настоящее время на основную массу населения не могут оказать никакого влияния», хотя в этих городах прошла целая серия лекций и киносеансов по пропаганде «трезвого образа жизни», в которых активное участие приняли кооперативы [5, л. 14–20].

Несмотря на такие принятые властями меры, как задержание и крупные денежные штрафы по отношению к лицам, тайно скупавшим и перепродававшим спиртные напитки, премирование полицейских чинов, активно боровшихся с пьянством и алкоголизмом, достаточно активная пропагандисткая и культурно-просветительная работа, пьянство в крупных городах губернии, равно как и в сельской местности, искоренить так и не удалось [5, л. 56]. Большая часть населения, особенно из экономически активных слоев, данную меру полностью поддержала. К сословиям, поддержавшим ограничительные меры правительства, можно отнести купечество, духовенство, городскую и сельскую интеллигенцию, зажиточных крестьян, мелких предпринимателей, государственных служащих.

Однако среди бедных слоев населения (крестьян, батраков, почтовых служащих, по- давляющей части рабочих, прислуги, поденщиков, а также лиц без определенных занятий и определенного места жительства) большинство эту акцию правительства встретило в штыки. В таких городах, как Сенгилей Симбирской губернии, Вольск Саратовской губернии, Мелекесс Самарской губернии, были отмечены стихийные протесты городских низов против принятого запрета, которые пришлось подавлять полиции и специально вызванным воинским командам [6].

Именно малоэффективные в социально-экономическом плане слои населения стали основными потребителями запретного алкоголя, на которых ориентировались спекулянты-торговцы. Более того, к концу 1915 – началу 1916 г. политическая оппозиция в России от либеральной до революционной открыто взяла курс на свержение самодержавия и устранение царской власти. При этом революционные деятели всех направлений и «мастей» сделали ставку на простонародье как основную движущую силу реализации их политических интересов. А отправку народа «на баррикады» можно было реализовать, подогрев его спиртным, несмотря на то что в условиях войны сделать это было затруднительно. Поэтому интересы политических деятелей и спекулянтов спиртным нашли точки соприкосновения.

Организаторы крупных забастовок, стачек, антиправительственных митингов, демонстраций, других антигосударственных выступлений в большинстве случаев вступали в сговор с подпольными торговцами спиртным, завозили в места беспорядков большие партии спиртного, что придавало «революционным» настроениям, жесткую бескопромиссность и остроту. Так, крупные антиправительственные и антивоенные выступления в городах Поволжья, в том числе в Симбирске, сопровождались массовым пьянством. Только в мае 1915 г. 18 «пьяных» антиправительственных выступлений было зарегистрировано в Казани и 20 – в Кинешме [7].

В 1914 и вплоть до первой половины 1915 г. власти недостаточно активно боролись с нарушителями сухого закона. Следует отметить неэффективную деятельность полиции по предупреждению производства и распространения спиртного, халатность чинов полиции, которые, сами потребляя спиртное, снисходительно относились к лицам, «промышляющим шинкарством» [8]; стремление шинкарей и владельцев гостиниц к наживе [9]; наличие удобной для провоза спиртного магистрали. Полиция практически самоустранилась от этой работы, например, на станции Царицын в период с 17 июля по 1 ноября 1915 г. было осуществлено только 8 задержаний.

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 3(5). 2013

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 3(5). 2013

По мере продолжения войны количество пьяных бунтов в городах Симбирской губернии и Поволжья неуклонно возрастало. Любая, даже самая незначительная забастовка, антиправительственное выступление, вызванное, например, недовольством проводимой мобилизацией ввиду возраставших потерь на фронте, проявлялись в разгроме близлежащих винных лавок и складов виноматериалов и спирта. Начиная с конца 1915 г. власти наконец-то отнеслись к этой проблеме всерьез, стали полностью уничтожать в городах запасы спиртного. Так произошло в Симбирске, Сызрани, Сенгилее и других крупных городах [10].

В июле 1915 г. МВД было вынуждено издать распоряжение о необходимости немедленного уничтожения запасов спиртного в случае опасности беспорядков. Теперь склады были оборудованы таким образом, чтобы немедленно, при возникновении опасности захвата, можно было слить спирт из цистерн в реку Свиягу, а в Сызрани – в Волгу.

Однако было бы серьезной ошибкой считать, что со введением сухого закона потребление спиртного сильно сократилось. Значительно активизировались производители контрафактного спиртного, о чем сообщала пресса, свидетельствовали донесения полиции. Многие горожане были настолько возмущены подпольным производством и продажей алкоголя и алкогольного суррогата, что осуществляли прямое и анонимное доносительство представителям власти на изготовителей и сбытчиков алкоголя [11].

Таким образом, введение властями сухого закона стало их ответом на случаи повального пьянства, погромов и бунтов, инспирированных антиправительственными силами в антигосударственных целях. С одной стороны, введением этих мер удалось сбить волну

Dry law of 1914:

Necessity and Consequences

пьянства среди лояльного и законопослушного населения, однако введение норм трезвости имело скорее негативное, нежели положительное значение.

Ограничение, а затем и полное запрещение продажи спиртного активизировало спекулятивное производство и торговлю спиртными напитками, увеличило ажиотажный спрос среди населения на эту продукцию, а также стимулировало выпуск различных суррогатов, в том числе и опасных для жизни.

Антиправительственные элементы и оппозиционеры в полной мере стремились использовать дефицит спиртного в продаже для дискредитации государственной политики в период войны, а также антигосударственной пропаганды среди малообеспеченных слоев населения. В то же время «своевременный завоз» спиртных напитков в зоны беспорядков немедленно усиливал их погромную силу и политическую остроту.

• 1.    ГАУО. Ф. 76. Оп. 7. Д. 1405. Л. 1, 3, 6, 8, 10, 14, 17, 22, 38, 41.

• 2.    Там же. Л. 45, 47.

• 3.    ГАСО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 10301. Л. 14.

• 4.    ГАУО. Ф. 76. Оп. 2. Д. 1950. Л. 96.

• 5.    ГАУО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 1148.

• 6.    ГАСО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 9630. Л. 43, 46–47; Ф. 53. Оп. 1. 1915. Д. 10. Л. 288–288 об.

• 7.    НАРТ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 1160. Л. 28–29; ОГБУ ГАКО. Ф. 133. Оп. 2. Т. 10. Д. 14024. Л. 11, 47–48 об., 54 об.–55, 72 об.–80.

• 8.    ГАСО. Ф. 3. Оп. 131. Л. 239. Л. 71.

• 9.    ГАУО. Ф. 76. Оп. 7. Д. 1487. Л. 68.

• 10.    ГАУО, Ф. 1288. Оп. 1. Д. 2. Л. 15.

• 11.    ГАУО, Ф. 1288. Оп. 1. Д. 2. Л. 15; ГАСО. Ф. 3. Оп. 61. Д. 26. Л. 245–246; ГКУ АО ГААО. Ф. 290. Оп. 3. Д. 853. Л. 226; ОГУ ГАСО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 9632. Л. 1–1 об., 8.