Взаимоотношение государственной власти и православного духовенства в 1918-1922 гг. (на территории современной Белгородской области)

Сегодня духовенство на территории современной Белгородской области активно и открыто способствует приобщению верующих к богатому религиозно-культурному наследию православия, а местная власть тесно сотрудничает с представителями церковной иерархии. Рассмотрим период 1917 ‒ 1920 гг., когда на Белгородской земле сформировалась новая модель государственно-церковных отношений.

20 января (2 февраля) 1918 г. был издан Декрет СНК «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» [6, с. 4], который вступил в силу в 1920 г. Многие документы периода 1917 ‒ 1920 гг. были утрачены, причиной чего являлась безнадзорность архивов в период революции, преднамеренное уничтожение документов во время гражданской войны при смене властей.

Советская власть на территории современной Белгородской области проводила активную агитацию среди крестьянского населения по реализации Декрета «О свободе совести, церковных и религиозных обществах». Для результативности реализации декрета представителям власти в этот период необходимо было быть осмотрительными и не оскорблять религиозные чувства верующих. В 1919 г. отделом Управления НКВД было детально разработано «Положение о создании общин» (1919 г.) [1, Л. 202]. Из него следует, что советская власть создавала строгие рамки для существования православных приходов и существенно ограничивала права духовенства, их влияние на население. Фактически духовенство стало подчиняться советским структурам и существовать в определенных законодательством условиях.

Благочинным округов Белгородского уезда рассылались Декрет и Положение о создании общин с предложением немедленно распорядиться о снабжении причтов церквей округа Декретом для беспрекословного исполнения и проведения его в жизнь в необходимые сроки.

В Отдел Управления НКВД необходимо было предоставить такие документы, как: заявление о регистрации, устав, договор, списки служителей культа, опись имущества, переданного по договору, список исполнительного органа и список членов религиозного общества для того, чтобы зарегистрировать общину. Причем устав должен быть составлен общиной с указанием лишения ее прав юридического лица и отдельно утвержден Отделом Управления НКВД. Многие уставы были отклонены в связи с неточными формулировками. Отдел Управления НКВД разъ- яснял, что ввиду отделения церкви от государства все документы, выдаваемые служителями религиозных культов, считаются документами частного характера, не имеющими законной силы; взимание православным духовенством каких-либо сборов категорически запрещается; епархиальные советы должны были быть закрыты как незаконно действующие, а имущество их поступало в распоряжение реквизиционной Губкомиссии; причем отмечалось, что в случае невыполнения виновные привлекались к строжайшей ответственности [1, Л. 56].

Архивные документы дают свидетельства о том, что каждый договор должны были подписать не менее 50 членов религиозной общины. Если какие-либо граждане отказывались подписывать договоры, к подписям привлекалось духовенство, и в случае отказа последних сообщалось о них Курской Губчека как об антисоветских агитаторах [1, Л. 76].

Отдел Управления предлагал всем религиозным общинам в краткий срок составить подробные инвентарные описи церковного имущества, которые должны были быть подписаны церковно-приходским советом и проверены на местах председателями сельсоветов. В том случае, если приходские советы отказывались предоставлять старые церковные описи, виновные привлекались к судебной ответственности в уголовном порядке [1, Л. 170].

В «Положении о создании общин» указывалось, что религиозная община могла существовать на положении частных обществ и союзов, поскольку деятельность их ограничивалась узкими рамками церковности и выражалась в установлении внутреннего порядка церковной жизни, в устройстве хозяйственной части, в добровольных складчинах на создание причта и церкви и обсуждении вопросов веры и церковной жизни.

Декрет СНК «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» (1918 г.) [1, Л. 32.] отделял землю, церковные здания, землю и лишал духовенство денежного жалования от государства. Некоторые из церквей испытывали крайнюю нужду не только в богослужебной утвари, но и в обеспечении клира, в качестве примера можно привести Клировую ведомость Космо-Домианской Церкви села Нижних-Апочек Старо-Оскольского уезда Курской епархии за 1922 г. [2, Л. 9-11].

В первых числах мая 1921 г. проведение в жизнь декрета СНК «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», регистрация и отсылка документов по всему Белгородскому уезду была закончена. Этим Декретом советское правительство на законодательном уровне лишило Русскую Православную церковь прав юридического лица и большей части материального имущества.

Еще одной проблемой в жизни духовенства являлось изъятие церковных ценностей. В Курске была создана губернская комиссия по изъятию церковных ценностей в помощь голодающим (Губпомгол). В Белгороде соответственно действовала уездная подкомиссия Помгола [6, с. 216]. 17 марта 1922 г. Л.Д. Троцкий внес предложение об активизации работ по изъятию церковных ценностей в центре и губерниях. «…1) в центре и губерниях создать секретные руководящие комиссии по изъятию ценностей по типу московской комиссии Сапронова-Уншлихта. Во все эти комиссии должен непременно входить либо секретарь Губкома, либо заведущий агитпроп. отделом....» [8, с. 85].

Советская власть возлагала большие надежды на изъятые ценности из церквей, предполагая ими исправить свои финансовые проблемы. Как показывают архивные данные, реально объем ценностей оказался намного меньше ожидаемого. Для большевиков казалось очевидным укрывательство священнослужителями наиболее ценных предметов, находящихся в храмах. Появился ряд доносов, в которых говорилось: «Фракции УИК необходимо выяснить всех попов и председателей общин у которых в описи не было указано золотых и серебряных вещей… и предать виновных суду за укрывательство, настоять на немедленном разборе» [3, Л. 47]. Для того чтобы не возникало подобных недоразумений, составлялись заявления в белгородскую уездную Подкомиссию по изъятию церковных ценностей от Церковных Советов: «Сим заявлением, что инвентарной описи при нашей церкви имущества и предметов до 1919 г., когда была составлена особая опись, раньше не велась и вновь избранный Церковный Совет принимал все имущество с натуры» [3, Л. 62].

Отсутствие описей объяснялось и другими причинами. Один из священников писал: «Довожу до сведения Комиссии, что книга описи церковнаго имущества Николаевской церкви Д. Игумновой Белгородского уезда взята у меня при ограблении вместе с деньгами каким то отрядом, при отступлении Красной Армии вступившим отрядом белых в 1919 г., а потому опись цер-ковнаго имущества была составлена по имеющимся на лицо предметам» [3, Л. 79].

Рассмотрев вышеизложенные документы, можно сделать вывод, что духовенство Православной Церкви на местах оказалось в непростой ситуации: с одной стороны, правительство требовало выдачу ценностей и тут же обвиняло их в укрывательстве, с другой - доносы и ограбления. Необходимо было для сохранения жизни храма находить правильный выход из сложившейся ситуации. Одни священники видели его в мученической кончине, другие - в обновленческом движении, третьи - в предательстве.

Параллельно с указом об изъятии церковных ценностей советским правительством намечалось «строго секретно» подготовить неделю агитации в Москве [7, с. 86]. Отголоски данной операции были слышны и в Белгородском уезде. Пресса стала активным участником недели агитации. Но самым главным для советской власти были слова, произнесенные самими священнослужителями в проповедях к своей пастве. Под нажимом пришедшей власти священники находили подобные аналогии: «…христианские общины в первобытное время за церковные ценности выкупали из рабства своих братьев … это необходимо сделать и теперь», проповедь была произнесена 7 марта 1922 г. священником Преображенской церкви Малогриловым А. [3, Л. 114]. Полностью доверяя своему духовному руководителю и веря в то, что средства пойдут на помощь голодающим в Поволжье, прихожане храма не видели смысла в сопротивлении и с полной покорностью подчинялись декретам советского государства. Следуя указаниям ЦК Пом-гола, каждая церковь должна была избрать своих представителей в количестве пяти человек, которые присутствовали при изъятии ценностей [3, Л. 108].

С началом процесса изъятия церковных ценностей на белгородской земле возрастает бандитизм, начинаются многократные нападения на храмы. При пропаже имущества власть видела виновником главу прихода - священника, с которого спрашивалось со всей строгостью как допустившего подобное противозаконное действие [3, Л. 82].

В данной ситуации церковной общине непросто было сохранить имущество от незаконного изъятия и священнослужителей от несправедливого обвинения. Чиновники, имея в своих руках неограниченную власть, могли осуществлять различные наказания для верующих. Очень часто ложные обвинения принимались за правду, и тогда приходил конец существованию прихода. Уничтожались не только материальные ценности, но и духовенство, несправедливо обвиняемое в укрывательстве ценностей и неподчинении существующей власти.

Другой особенностью этого процесса являлось то, что выданные самим правительством большевиков охранные грамоты, в которых говорилось, что «…имущество, принадлежащее Белгородскому Рождество-Богородицкому женскому монастырю и состоящее на учете и в ведении Главмузея, согласно декрета, от 23 января 1918 г. инструкции Народного Комиссариата Юстиции от 30-го августа 1918 г. „.реквизиции не подлежат и никаких изъятий и использования не могут быть проведены без разрешения на то Главмузея или его Губернского органа» [3, Л. 89], не действовали. Чтобы сохранить предметы, имеющие искусствоведческую ценность, от безжалостного истребления, духовенство ссылалось на охранные грамоты, но процесс изъятия ценностей продолжался.

Важно отметить, что в Белгородском уезде не обошлось без сопротивления изъятию ценностей из церквей: «Мы граждане слободы Стрелицы собравшись на сход 11 мая 1922 года, заслушав Доклад тов. Островской и Шевцова о голоде Поволжья и изъятии церковных ценностей. Считаем себя глубоко виновными перед умирающим с голоду Поволжанскими крестьянами и рабочими тем, что допустили сопротивление по изъятию ценностей этим замедлили спасение человеческих жизней считаем на своей совести десятки безвинно погибших от голодной смерти спасение которых от нас зависело, а также признаем свою вину пред всей Советской властью за то, что воспротивились такому справедливому и человеколюбимому постановлению Центральной власти...» [5, Л. 5].

Советская власть пыталась в полной мере использовать духовенство в своих целях: «…Комиссия начала свою работу в первых числах апреля месяца. Первоначальная подготовительная работа Комиссии выразилась в планомерном дипломатическом подходе к каждому отдельному религиозному культу, дабы не затронуть религиозные чувства несознательных групп верующих своей работой и безболезненно изъять излишние ценности их культов» [4, Л. 9].

Применялись такие формы, как групповые совещания священнослужителей и церковных старост с их инвентарными книгами, судя по которым было предложено добровольно сдать излишние ценности. Группой священнослужителей был организован выпуск воззвания к верующему населению о необходимости беспрепятственной сдачи излишних ценностей в комиссию. Все поступившие ценности были сданы в УФИНОТДЕЛ для направления в ЦК для помощи голодающим, а сдавшим ценности представителям духовенства были выданы копии актов с описями принятых ценностей. «Работа по изъятию ценностей прошла удовлетворительно и открытого волнения среди верующего населения не наблюдалось. Хищений изъятых ценностей не было» [4, Л. 9].

Данный документ представляет собой типичную картину процесса изъятия церковных ценностей на территории Белгородской области. Многие священнослужители отдавали ценности без сопротивления, другие, несмотря ни на что, игнорировали действия власти. В сельских храмах большую часть изъятого составляло серебро и серебряные монеты.

Многие исследователи сходятся во мнении, что голод в Поволжье был удобным способом расколоть и впоследствии уничтожить православную церковь. Это мнение подтверждается архивными документами – запиской Л.Д. Троцкого: «…Вся стратегия наша в данный период должна быть рассчитана на раскол среди духовенства на конкретном вопросе: изъятие ценностей из церквей» [8, с. 83].

В заключение следует отметить, что духовенство старалось найти компромисс в решении проблем с государством. Несмотря на то, что советское руководство стремилось ослабить экономическую основу церкви, уничтожить ее как социальный институт, духовенство пыталось сохранить веру, церковь, традиционную православную культуру.