Зарубежные мусульмане и их помощь голодающим единоверцам советской России: некоторые аспекты деятельности Комиссии Центрального духовного управления мусульман по борьбе с голодом (1922-1923 гг.)

История государственно-исламских отношений в России в XX веке полна неоднозначными, в том числе драматическими, сюжетами. В статье предпринимается попытка рассмотреть последствия деятельности Комиссии ЦДУМ по борьбе с голодом в Поволжье в 1922– 1923 гг. через призму внешнеполитических и внутриполитических обстоятельств. Иначе говоря: как была организована помощь мусульманских стран, как реагировало на нее советское и партийное руководство, какое значение это имело для Центрального духовного управления мусульман и его лидеров.

Это, в свою очередь, помогает обозначить научную проблему, которая до настоящего времени не нашла своего заметного отражения в современной историографии, – проблему «мусульманской» дипломатии советского периода [1–3], а также выявить одну из тенденций взаимодействия мусульман Советской России с единоверцами стран Востока и Европы в первое десятилетие существования нового государства.

В задачу статьи не входит подробный анализ трагической ситуации, типичной для многонациональных губерний Волго-Уральского региона в годы голода. Татаро-башкирские селения разделили мрачную участь многих русских, чувашских, мордовских и иных деревень [1–4]. О масштабах голода, грозившего вымиранием целым местностям и уездам, писали многие современники, в том числе и наблюдатели из европейских стран и США, занимавшиеся вопросом оказания продовольственной помо-щи1. На критическое положение в местах проживания тюрок-мусульман Уфимской губернии указывал и первый муфтий ЦДУМ Г. Баруди в своем обращении 25 августа 1921 г. к Сталину, Ленину, Цюрупе и Калинину [5].

В поволжских губерниях работало много зарубежных европейских и американских организаций, которые организовывали раздачу продовольствия, открывали столовые и проч. При этом в историографии слабо освещена деятельность стран Востока в отношении единоверцев Волго-Уральского региона. Обращает на себя внимание отсутствие упоминаний об организациях из мусульманских стран, которые бы работали систематически, подобно европейским. Однако означает ли это, что помощи не было? Или же форма ее отличалась и потому на первый взгляд не очевидна?

Безусловно, следует признать, что политическая и социально-экономическая ситуация в регионах Центральной, Восточной Азии, в Турции в начале 1920-х гг. была весьма противоречивой. Навряд ли стоило ожидать от стран, многие из которых еще находились де-факто и де-юре в (полу-) колониальной зависимости от европейских держав (а если речь идет о среднеазиатском регионе, то и от России), систематической, масштабной материальной помощи.

При этом, как следует из документов, приходила помощь из восточных государств:

¹ Одно из многочисленных свидетельств содержится в отчете члена Американской администрации помощи (АРА) Уильяма Шафрота от 16 мая 1922 г.: «Повсюду в Мелекесском уезде (Самарской губернии. – Ю. Г.) мы обнаруживали, что татарские деревни находятся в более тяжелом положении, чем русские. Они беднее и, по какой-то причине, их жители менее расчетливы и бережливы… Например, в Аллагулово с населением 1700 человек во второй половине марта умирало от 10 до 15 человек в день. Сейчас же – не более одного или двух, и эти люди слишком тяжело больны, чтобы выздороветь. Из прежнего населения в 3030 человек осталось лишь указанное выше количество, а из шестисот лошадей – семьдесят» [Цит. по: 1, с. 246].

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(2). 2012

в первую очередь речь шла о дружественных государствах – Турции2, Афганистане3, формально независимой4 Бухарской народной советской республике5, королевстве Хиджас6, и помимо дипломатических усилий НКИД важную роль в этом сыграла созданная в конце 1921 г. Комиссия ЦДУМ по борьбе с голодом (в документах часто фигурировала как Муспом-гол). Важным моментом также стала помощь тюрко-татарской диаспоры из Восточной Азии (Маньчжурии, Китая), а также Финляндии.

Инициатором создания Муспомгола был муфтий Г. Баруди, после его смерти в декабре 1921 г. и утверждения «Положения о Комиссии…» ее возглавил казый ЦДУМ Кашшафут-дин Тарджиманов [5–7]. 29 марта 1922 г. ЦК Помгол был подписан документ о том, что в состав организации вошли пять7 человек – авторитетных религиозных деятелей (К. Тарджи-манов, А. Сулейманов8, В. Тарджиманов9, А. Фа-техетдинов10 и А. Шамсутдинов11) [8].

Комиссия ЦДУМ имела право обращаться к единоверцам внутри и вне страны с воззваниями о помощи, организовывать сборы за границей, особенно в странах мусульман- ского Востока. Отправление своих представителей производилось исключительно с ведома ЦК Помгола. Все собранные средства должны были поступать в Центральную Комиссию. У Комиссии ЦДУМ был свой счет при Финотделе ВЦИК, куда перечислялись средства, полученные от сдачи ценностей [7].

В качестве послов-сборщиков за пределами Советской России были согласованы кандидатуры А. Ибрагимова12 («для посылки в Сибирь, Семиречье и Китайский Туркестан»), Г. Бобинского13 (отвечал за сборы в Турции) и А. Хакимова14 (делегировался в Латвию, Литву, Эстонию, Финляндию и скандинавские государства). Обсуждение кандидатур на Коллегии Наркомата по делам национальностей проходило «негладко». Власть тщательно отсеивала людей, которые могли бы навредить режиму. Так, были отклонены в качестве кандидатов-послов Муса Бигиев15, Лутфулла Исхаков16. Первый по предложению ЦДУМ должен был выезжать в Туркестан, Бухару и Афганистан, а Исхаков должен был отвечать за скандинавско-прибалтийское направление. «Непроходной» оказалась и кандидатура Салиха Алимбекова,

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(2). 2012

который также должен был «курировать» туркестано-бухаро-хивинское направление.

Вместо Алимбекова в мае 1922 г. была утверждена кандидатура сборщика Хаджи Али Махмудова – имама 5-й соборной мечети г. Уфы. У него имелась характеристика, данная редактором газеты «Эшче», который отзывался о нем как о «сочувствующем гражданине и лояльном к Советской власти» [8, л. 31].

Кроме того, в заключении наркомата содержались предложения изучить кандидатуры Садыка Иманкулова, который был представлен в качестве посла в Туркестане, Бухаре и Хиве, и Тагира Ильясова, направлявшегося в Египет. Впоследствии оба также были утверждены уполномоченными комиссии.

Активные передвижения сборщиков начались весной 1922 г. В мае получили мандаты и удостоверения ЦК Помгола о возможности выезда Ильясов (Египет), Иманкулов (Туркестан, Бухара, Хива), Фаттахутдинов (Афганистан) [8, л. 25]. Деятельность по сбору средств развернул Р. Ибрагимов, переезжавший из Туркестана в маньчжурские, китайские и японские города.

В публичном отчете, опубликованном в газете «Башкирдстан» 2 сентября 1922 г. К. Тар-джиманов отмечал, что были «посланы представители с целью сбора средств в Семиречье, в Китайский Туркестан – А. Ибрагимов, в Турцию – Г. Бобинский, в Туркестан и Бухару – Са-дык эль-Иманкули, в Египет – Тагир Ильясов, в Финляндию, Литву, Латвию – Абдуллу Хакимова, в Сибирь – Абдуссамад Шагидуллин. Выпущены воззвания для государств Ислама на турецком, арабском, персидском языке об оказании помощи, а также главам религиозных организаций в разных странах» [16].

На призыв Муспомгола откликнулась Мекка, из которой пришла телеграмма: «Из Хиджазского государства. Готовы послать помощь, которая возлагается на нас религией. Укажите путь послать вам помощь. Секретарь министерства Иностранных дел Фуад-эль Ха-тыб» [16].

20 августа 1922 г. мусульманским благотворительным обществом Финляндии (председатель – Валиахмет Хакимов) были проведены сборы вещей в пользу мусульман. Большинство посылок были именными и усилиями уполномоченного А. Хакимова прибыли в Сергачский уезд Нижегородской губернии [17].

Помощь была организована по линии ЦК Помгола на мусульманских территориях: в Афганистане, Бухарской народной советской республике [18]. Комиссия вела переговоры об отправке 1000 детей в Турцию, в Афганистан – 500 (вместе с обслуживающим персоналом) [16, л. 31].

В январе 1922 г. Бухарская Народная Советская Республика приняла на себя содержание 1000 детей из губерний Татарской республики (600 человек были вывезены в Бухару, а 400 получали помощь на местах). В Поволжье прибыло 10 вагонов пшеницы [19].

В сентябре 1922 г. имели место пожертвования муки (40 000 пудов) и риса (20 000 пудов) из Хоросана (Персия);100 000 пудов хлеба были пожертвованы Афганским эмиром [19, л. 60 об., 67 об., 68].

Очевидно, что одним из элементов деятельности Комиссии ЦДУМ стал институт уполномоченных – наиболее активных и авторитетных членов российской уммы, способных организовать людей, сборы пожертвований. Эти обстоятельства могли существенно облегчить задачи сбора средств. С другой стороны, расплывчатость формулировки о районе деятель-ности17 и право посылки агентов в различные «мусульманские регионы» в совокупности могли послужить основой для идеологической консолидации (помощь единоверцам) и концентрации материальных ресурсов, которые, по мнению государства, могли быть использованы в ненадлежащих целях.

Форма организации помощи несколько отличалась от европейско-американской: мусульманские страны действовали через дипломатические миссии и личные контакты с активными российскими мусульманами (прежде всего с членами Муспомгола), не создавая иных официальных структур, кроме комиссии, на территории Советской России.

Кроме того, источники свидетельствуют, что именно уполномоченные были на особом контроле со стороны государства ввиду различных обстоятельств. Во-первых, многие из них имели неоднозначное, с точки зрения Советов, политическое прошлое. Чего стоит одна фигура Рашида Ибрагимова – миссионера, организатора мусульманской общины Японии, имевшего богатейшие контакты с национально-религиозной элитой восточных стран, Турции, Европы. Во-вторых, среда, в которой

¹⁷ «Ввиду того, что Духовное Управление намеревается оказывать помощь преимущественно мусульманам, районы его деятельности в общей форме должны определяться местами расселения пострадавших от неурожая мусульман – татар, башкир и киргиз. Определить заранее с точностью, где именно и в каких пунктах придется сосредоточить эту деятельность – пока совершенно невозможно. Это будет зависеть от ряда условий: от размера средств, от категорий обслуживаемого помощью населения, от специального назначения пожертвований и проч.» [8, л. 11].

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(2). 2012

велись сборы, – это тюркоязычные выходцы из Российской империи, оказавшиеся в этих странах по предпринимательским делам, приехавшие на заработки или представлявшие собой наследие Гражданской войны, недовольные или не нашедшие себя в реалиях новой России [20–22].

Поэтому власти пристально следили за работой комиссии, расценивая ее попытки наладить регулярное взаимодействие с тюр-ко-татарами за рубежом как «антисоветскую деятельность», как пролог к формированию тюркского эмигрантского националистического движения. Отмечали, что эмиссары, приезжавшие из заграничных мест, привозили в Поволжье не только материальные средства, но и идеи, не совместимые с советскими реалиями [23].

Мы не склонны разделять эту точку зрения, не стоит отрицать важность и значимость проведенной Муспомголом работы. Налицо – спасенные дети, конкретная продовольственная и финансовая помощь. При этом очевидно, что ЦДУМ вполне могло использовать данную деятельность как способ позиционирования себя на мировой арене18, как способ оживления национально-религиозной жизни, поднятия авторитета мусульманского духовенства в целом и духовного управления в частности.

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(2). 2012

• 1.    Аншакова Ю. Ю. «У нас не могут работать люди равнодушные»: работа американской администрации помощи в Самарском округе в документах АРА (1921–1923 гг.) // Изв. СНЦ РАН. 2010. Т. 12. № 2. С. 243–251.

• 2.    Макфадден Д., Горфинкел К. Советская Россия 20-х гг. глазами друзей. Самара : АсГард, 2010.

• 3.    Поляков В. А. Голод в Поволжье, 1919–1925 гг.: происхождение, особенности, последствия. Волгоград : Волгоградское науч. изд-во, 2007.

• 4.    Кондрашин В. В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М., 2001. 544 с.

• 5.    Рахимов С. Галимджан Баруди: «Мусульмане ожидали от Советской власти особой милости…» // Эхо веков. 1997. №1/2.

• 6.    Хабутдинов А. ЦДУМ в дни голода 1921 г. предотвратило вымирание населения Поволжья.

• 7.    ГА РФ. Ф. Р. 1318. Оп. 17. Д. 190. Лл. 10, 10 об.

• 8.    ГА РФ. Ф. Р1064. Оп. 5. Д. 193. Л. 16.

• 9.    Некоторые аспекты этой проблемы отражены в публикации Д. Ю. Арапова и Г. Г. Косача: Ислам и советское государство. Вып. 1. М. : Изд. дом Марджани, 2010.

• 10.    Романенко В. С. Сотрудничество советской дипломатии и мусульманского духовенства СССР в 20-е годы XX века (к 80-летию со дня проведения Первого Всемирного мусульманского конгресса). Н. Новгород : НИМ «Махи-нур», 2005.

• 11.    Ислам на Нижегородчине : энцикл. слов. Серия: Ислам в Рос. Федерации. Н. Новгород : ИД «Медина», 2007. С. 160–161.

• 12.    Ислам на территории бывшей Российской империи : энцикл. слов. / под ред. С. М. Прозорова. Т. 1. М. : Восточная лит-ра РАН, 2006.

• 13.    Татарский энциклопедический словарь. Казань : Ин-т татарской энциклопедии, 1998.

• 14.    Сенюткин С. Б., Сенюткина О. Н., Гусева Ю. Н. История татарских селений Большое и Малое Рыбушкино Нижегородской области. Н. Новгород : Изд-во ННГУ, 2011.

• 15.    Хайрутдинов А. Г. Последний татарский богослов (жизнь и наследие Мусы Джаруллаха Бигиева). Казань, 1999.

• 16.    РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 61. Д. 121. Л. 25.

• 17.    ГА РФ. Ф. Р1064. Оп. 5. Д. 120.

• 18.    ГА РФ. Ф. Р1064. Оп. 5. Д.45.

• 19.    ГА РФ. Ф. Р1064. Оп. 6. Д. 109. Л. 6.

• 20.    Гайнетдинов Р. Б. Тюрко-татарская эмиграция: начало XX века – 30-е годы: исторический очерк. Набережные Челны : Камский издательский дом, 1997.

• 21.    Юнусова А. Б. Татаро-башкирская эмиграция на Дальнем Востоке: мусульманский фактор социальной адаптации и сохранения этнокультурной идентичности. URL : http:// tatar-history. narod.ru/turk_migracion.htm.

• 22.    Усманова Л. Тюрко-татарская эмиграция Дальнего Востока: «Тюркские народы не были готовы защищать себя от большевистского потока...» // Эхо веков. 2007. № 2.

• 23.    Центральный архив ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 689; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 61. Д. 121. Л. 13; Д. 165. Л. 25.

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(2). 2012