Жанр фельетона в творчестве Н. А. Тэффи

Яркой страницей русской литературы первой половины XX в. является творчество Надежды Александровны Тэффи (1872 — 1952). На протяжении многих лет ее произведения, в особенности проза, вызывают несомненный читательский и научный интерес,'что объясняется не только сложностью затронутых проблем, но и самобытностью художественной формы. На всех этапах писательница была тесно связана с прессой: ежедневными газетами и юмористическими журналами. Это обстоятельство, безусловно, повлияло на ее жанровые предпочтения. Она создавала преимущественно сатирические стихи, фельетоны, комические новеллы и очерки, которые были посвящены громким общественно-политическим собы тиям и широко обсуждаемым темам, религиозным праздникам и памятным датам, модным веяниям, началу театрального сезона, литературным новинкам, курортным впечатлениям и т. д.

Мы остановимся на жанровых особенностях фельетонов Тэффи, составляющих большую часть ее регулярных газетных и журнальных публикаций.

Краткая литературная энциклопедия определяет фельетон как малый художественно-публицистический жанр, отличающийся злободневностью тематики, сатирической заостренностью, и среди его признаков называет «подвижность предмета сообщения или рассуждения», кажущуюся «„бесплановость“, легкость, непринужденность композиции, пародий-

ное использование различных литературных, а также внелитературных жанров и стилей» [2]. В данной дефиниции отражена главная особенность фельетонного жанра; он заключает в себе свойства разных функциональных стилей — художественной речи и публицистики, выступая пограничным жанром, который, по словам Е. И. Журбиной, «относится к той области осознания действительности, в которой диалектически соединяются два принципа ее освоения: принцип искусства литературы и принцип искусства публицистики» [4, с. 249 — 250"].

«Пограничность» положения фельетона дала основание ученым выделять в нем публицистический (газетно-журнальный) и литературный виды. Однако, по мнению Е. Г. Власовой, это не вполне корректно: «ни один из терминов не исчерпывает многообразие модификаций фельетона, существующих как в вертикали: литературный — массовый фельетон, так и в горизонтали: публицистический — беллетри-зованный» [1, с. 88]. Подобная позиция представляется нам верной, поскольку литературность и публицистичность — те движущие силы, которые именно вместе дают жизнь фельетону. Художественность (литературность) отличает всякий профессионально, качественно обработанный фактический материал, Образное начало есть, по справедливому утверждению Е. И. Журбиной, «обыгрывание факта», т. е. «деформирующая его метафориза-ция, сближение и совмещение разных плоскостей» [3, с. 24].

Фельетонному творчеству Тэффи свойственны поиски наиболее точной художественной формы для очередного выступления в печати. Писательнице претят однообразная критика и сухая дидактика. Лучшие из фельетонов показывают, что она обладает подлинным «остроумием мысли» — непременным условием фельетона, по мнению В. Дорошевича, который отводил «острословию» лишь роль приправы [6, с. 216]. Конкретные факты и явления действительности используются для яркого сатирического обобщения, создания запоминающегося комического образа, типа. Благодаря этому фельетоны Теффи обретают 112

художественную полноценность, глубину. Остроты естественно вплетены в ткань произведения и не воспринимаются как избыточные элементы.

Излюбленный прием Тэффи — гротеск, хотя она редко доводит изображаемое до нелепой парадоксальности, скорее, обнаруживая чудовищный алогизм, абсурд в происходящем. Так, в разгар обсуждения «еврейского вопроса», усиления антисемитских выступлений Тэффи пишет фельетон «Вниманию тогошников» (1913), в котором выступает с «предложением» принимать евреев в университет по жребию и вообще устроить на этом деле тотализатор. «Радужные» картины «светлого будущего» евреев утверждают правомерность и необходимость подобного нововведения. В фельетоне Тэффи «Что может случиться завтра» (1913), написанном под впечатлением печально знаменитого «дела Бейлиса», автор представляет себя на скамье подсудимых, обвиненной в том, что является ведьмой. Такое гротескно-фантастическое видение заставляет читателя ощутить в полной мере самую страшную опасность, которую обнаружил знаменитый процесс, —- незащищенность, бесправие человека перед лицом судебной машины, презумпцию виновности, распространявшуюся на обвиняемого. В любой момент каждый из нас может оказаться па месте Бейлиса, утверждает Тэффи, и найдутся тысячи улик, доказывающих справедливость самых абсурдных обвинений.

Для того чтобы добиться эффекта многозначности, двуплановости Тэффи прибегает к нестандартным фельетонным формам, пародийным приемам. Например, она маскирует сатирическое обличение правых фракций Государственной Думы. В результате «правый депутат» как бы делает это сам, разоблачая себя в собственном «письме»: «Из Думы нас прямо палкой не выгонишь. И каникулов никаких не хотим. Потому, что очень нам весело» [11]. Из фельетона становится ясно, что главным для правых стало не обсуждение государственных вопросов, а стремление выдвинуться, «показать себя». Герой писательницы заявляет родителям, что он «в большой претензии» к ним за то, что те не дозво- ляли ему в детстве ругаться. Как он с обидой поясняет, из-за неумения браниться всякий его «в щель забить может» [11].

Прибегая к пародии, Тэффи создает фельетон «Городовой» (1912). В этой «популярной лекции», состоящей из «Введения», «Обзора исторического», «Взгляда эстетического» и заключительной части под названием «Горизонты будущего», опа осмеивает некоторые правы и обычаи современных полицейских, а также речевые штампы, характерные для всякого рода научно-популярных и просветительских выступлений:

«Городовой, как таковой, бывает двоякий:

• 1)    Двуногий и

• 2)    Четырехкопытный.

Четырехкопытный городовой фыркает, машет хвостом, наседает и въезжает в толпу.

Двуногий свистит, ругается, по въезжает только в ухо, в рыло и прочие места не столь отдаленные, куда хватает небольшая амплитуда его кулака» [8].

Важную особенность творчества писательницы составляет то, что ее фельетоны тяготеют к комической новелле (в отличие от В. Дорошевича, у которого, наоборот, художественный рассказ приближается к фельетону). Границы между ними и новеллой у Тэффи чрезвычайно зыбки и условны. «Новеллистичность» проступает в том, что они приобретают черты анекдота, финал которых, хотя и нельзя признать настоящим пуантом в силу некоторой размытости, неопределенности (все-таки пуант должен быть подготовлен ходом всего сюжетного развития), тем не менее обнаруживает противоположную точку зрения и сталкивает начало и конец произведения.

Например, в фельетоне «Аэротолки» (1909) автор рассказывает о последствиях гибели воздушного шара. Несчастный случай обнаружил определенные недостатки в организации воздухоплавания и заставил произвести реформу. Каковы же ее положения?

«Шар „Генерал Ванповский" немедленно переименовать в „Генерала Кованьку"

Прогнать сторожа, который так недобросовестно подслюпивал „Генерала Банковского"

Купить клейстеру» [7].

В финале кардинальные меры по переустройству существующей системы обернулись наказанием «стрелочника» и поверхностными изменениями, которые касались лишь внешней стороны дела, но не затрагивали его сути. Реформы оказались нежизнеспособным мыльным пузырем, судьба которого, очевидно, повторит судьбу воздушного шара «Генерал Ванповский». Таким образом, в фельетонном подобии пуанта произошло соприкосновение начала и конца, выявившее абсурдность действия и высветившее второй план: под реформами воздухоплавания, несомненно, имеются в виду реформы общественных и экономических отношений в стране.

По нашему мнению, упрочняя непринужденную композицию фельетона новеллистической четкостью и структурированностью, Тэффи добивается того, что ее фельетоны приобретают все большую литературность, художественное в них начинает перевешивать публицистическое. Об этом важном процессе в творчестве писательницы Д. Д. Николаев отзывается так: «...ей (Тэффи. — М. МЛ удалось добиться того, чтобы задачи газетного сотрудника не противоречили задачам писательским и сиюминутное сочеталось с вечным... Опа определила, как писать не на „злобу дня", а на „злобу жизни"» [5, с. 8].

Переделки, которым Тэффи порой подвергала свои злободневно звучащие произведения, для того чтобы включить их в сборник, также демонстрируют процесс превращения фельетона в комическую новеллу. Остановимся на миниатюре «Переводчица», которая была написана в 1909 г. и опубликована во 2-м томе юмористических рассказов (1911). В ней речь идет о получившей вдруг невероятное распространение профессии переводчика. Целая армия выпускниц институтов, пансионов и женских гимназий стремится заполучить заказ издателя. И не их в том вина, усмехается автор. Дело в учении Вей-пингера, которое неожиданно «раскрыло глаза» мужчинам на низость женщины, в результате чего молодые люди наотрез отказались жениться, а бедные девушки подались в переводчицы. Демографическая ситуация привела к совер- 113

шенно нелепым и комическим результатам.

В газетном варианте миниатюра имела установку на злободневность:

«Экзамены близятся к копну. Скоро наступят дни выпусков. Раскроются двери женских гимназий, пансионов и институтов и выйдут в жизнь несколько сотен... переводчиц» [9].

Измененное для книжного варианта начало приобрело обобщающее значение:

«Каждую весну раскрываются двери женских гимназий, пансионов и институтов и выпускают в жизнь несколько сотен... переводчиц» [10, с. 247].

Кроме того, миниатюра была существенно дополнена: в заключительную часть, демонстрирующую самые яркие плоды деятельности малообразованных барышень, Тэффи включила «перевод» из текста богословской книги:

«Вот передо мною серьезная работа — перевод какой-то английской богословской книги.

Читаю:

„Хорош тот, кто сведет стадо в несколько голов. Но хорош и тот, кто раздобудет одного барана. Он также может спокойно зажить в хорошей деревне"

Что такое? Что же это значит?

Это значит вот что:

„Блажен приведший всю паству свою, но блажен и приведший одну овцу, ибо и он успокоится в селениях праведных"» [10, с. 249]

Данный отрывок, на наш взгляд, является новеллистическим пуантом, который опрокидывает уже сложившееся восприятие героя — обобщенного образа переводчицы как жертвы обстоятельств, вынужденной таким образом зарабатывать на жизнь. Во-первых, древний текст заставляет вспомнить эпиграф миниатюры, взятый из «Истории Египта»: «Самыми презренными людьми в Египте считались свинопасы и переводчики» [10, с. 247]. Мы, уже ознакомившись с некоторыми результатами труда переводчицы, согласны: она не достойна сочувствия, не достойна уважения. Во-вторых, евангельский текст композиционно соприкасается с «перлами», якобы заимствованными из переводных любовных романов. 114

Среди суеты и нелепицы вдруг говорится о чем-то вечном, самом важном. Происходит смена плана, взгляд читателя скользит по коротким смешным строкам:

«„Она была полного роста, но довольно бледного"

„Он всюду натыкался па любовь к себе и нежное обращение"» [10, с. 249], и вдруг останавливается, как бы застывает, прикованный сначала к загадке (что это за чепуха, абракадабра?), а потом к разгадке (это же просто и давно известно!).

Обратим внимание и на то обстоятельство, что евангельский текст предстает сначала в извращенном, а затем в подлинном виде, тогда как остальные примеры «творчества» переводчицы остаются без «расшифровки». Это также не случайно: истина всегда обнаружит себя, а бессмыслица никогда не обретет смысла, в какие одежды ее ни ряди. Возникает третий анекдотический поворот: может, пет вины героини в том, что ее переводы ужасны? Возможно ли изящным переводом вдохнуть жизнь в литературную поделку?

Итак, мы видим, как небольшие изменения в тексте миниатюры превращают фельетон в многоплановое комическое произведение с неоднозначным героем.

По нашему мнению, тяготение фельетона к новелле, характерное для произведений Тэффи, объясняется тем, что для творческого сознания писательницы более актуально не сиюминутное и злободневное, а непреходящее, вечное. Свободная композиция фельетона оказывается для нее узкой клеткой, подгоняя под которую свои произведения, она вынуждена, по собственному признанию, «их немного портить» [12]. Заметим, однако, что совсем отказаться от фельетона Тэффи не желала, поскольку была весьма неравнодушна к тому, что происходит в мире, и порой испытывала острую потребность обратиться напрямую к своим читателям, а именно такую возможность, как известно, фельетон и предоставляет. В 1917 — 1918 гг., в чрезвычайно сложный период крайней политической нестабильности, она публикует десятки фельетонов, в которых

* художественностью отступает на второй план, а па первое место выходит авторская позиция, гневное, обличающее, иро ничное, иногда саркастичное, а главное — страдающее слово гражданина своего Отечества.