Женская проза Карелии: о некоторых особенностях поэтики Р. Мустонен

Одним из важных явлений в развитии литературы Карелии второй половины ХХ века стало возникновение и становление женской прозы. С приходом женщин-писательниц: Р. Мустонен, Г. Скворцовой, М. Лишанской, Я. Жемойтелите и др., - изменяется не только литературный ландшафт, но и сама литература, в которой женский взгляд на окружающий мир становится значимым и существенно определяет своеобразие литературы Карелии этого периода. Данный феномен отрефлек-сирован в работах И. Савкиной [8], Е. Марковой [5], А. И. Мишина [4], Ю. Дюжева [6] и других исследователей литературы Карелии. И. Савкина рассматривает женскую прозу (то есть прозу, написанную женщинами) как явление типологическое, стремится выявить особенности проблематики и поэтики:

Самое интересное в женской литературе – то, что есть только в ней и нигде больше: образ женщины, женского начала, увиденный, осмысленный и воссозданный самой женщиной. Когда избирается такой подход к женской прозе, то становится возможным не только поставить в один ряд произведения писательниц, несхожих в своих жанрово-стилевых пристрастиях, но и рассматривать наряду с отечественной – прозу переводную [8: 393].

Однако вопрос о том, что такое женская проза, как формировалась женская традиция повествования, поставленный И. Савкиной в связи с выходом первых сборников женской прозы Карелии, остается дискуссионным и требует обстоятельного рассмотрения. В связи с этим обращение к творчеству Р. Мустонен, известного прозаика, драматурга, киносценариста, представляется наиболее уместным для понимания особенностей становления женской прозы Карелии.

Раиса Мустонен пришла в литературу в 1970-е годы, став первой писательницей Карелии и наиболее значимым прозаиком этого периода. Она автор рассказов и повестей, вошедших в сборники «Каждый охотник желает знать…» (1981), «Бермудский круг» (1986), «Письма к незнакомым

людям» (1989), «В начале была люболь» (2004)1. Предметом анализа стали рассказы, вошедшие в последний сборник, а также интервью и беседы с автором. Выбор литературного материала объясняется его значимостью в творческом наследии Р. Мустонен. Рассказы получили признание критики и высоко оцениваются самим автором.

Попытки охарактеризовать поэтику женской прозы разнообразны и основаны на разных методологических подходах (см. например: [1], [3], [7], [9], [10]). В данном исследовании основное внимание уделяется особенностям формирования женской повествовательной традиции на примере творчества Р. Мустонен. Нельзя не учитывать многообразия факторов, влияющих на этот процесс, в том числе и влияние литературной эпохи – реалистической прозы советского периода.

Говоря о влияниях, Р Мустонен в беседе отмечала:

Женщины на меня никак не повлияли. Немного нравилась Виктория Токарева, немного Петрушевская. Но первая преувеличивала радость жизни, а вторая преувеличивала зло жизни. Вот если бы их смешать – получилась бы милая моему сердцу писательница. Нравилась Айрис Мэрдок. Но мужское перо люблю больше2.

В интервью она также признавалась:

Мои любимые писатели Достоевский и Платонов. Не знаю, каким уж боком они на меня повлияли. А существенно повлиял Довлатов.

Среди влияний Р. Мустонен также называла Ш. Андерсона и У. Голдинга. Таким образом, «женская традиция» никогда не была для писательницы предметом рефлексии и тем более подражания. Но в том же интервью Р. Мустонен отмечала существующие отличия между женской и мужской точкой зрения:

Мы живем в мире, где пока еще превалирует мужская точка зрения на все. Наверное, поэтому термин «женская литература» подразумевает «второсортность». Но мы ведь составляем большую половину человечества и, думаю, не худшую, и тоже имеем право голоса. Было бы смешно, если бы я вдруг заговорила басом. К сожалению, довольно часто мужчины говорят дамскими голосами.

В произведениях Мустонен женская точка зрения на события подчеркнута и организует повествование. Писательница зачастую выбирает форму сказа, таким образом, в произведениях присутствует рассказчик – женщина, которая является наблюдателем, свидетелем или участником событий (например, в рассказе «Пеперу-да» рассказчица – подруга героини, имеющая собственную биографию и историю). Форма повествования может быть интерпретирована как женская - писательница воссоздает женский монолог или разговор подруг, используя стилизацию под народную речь: «разбитой морде лица», «совсем лыка не вяжет, в сосиску пьяный, в дупль, в хлам», «у ее подъезда водку пьянствует», «вот такой моряк с печки бряк» и т. д. («Щасте»), вводит женский комментарий с определенным набором лексических средств, речевых оборотов.

Женская проза тяготеет к исследованию бытия через бытовое, тривиальное. Традиционными для женской литературы являются темы семьи, брака, межличностных отношений. Наиболее распространенный женский сюжет – героиня в поисках счастья, понимаемого как благополучие в счастливом браке. Этот сюжет появляется в викторианском романе, но к нему обращается и современная женская литература – Э. Манро, Э. Уокер.

Мустонен также использует традиционный для женской прозы сюжет. Героиня ищет не только благополучия, но и определенного социального статуса. Самоопределение и самоидентификация женщины происходят только через мужчину, именно любовь к мужчине и семья составляют целеполагание и смысл жизни женщины. Характер поисков женских персонажей предопределен не только социальным опытом, но и традицией повествования о женщинах. Так, героиня рассказа «Щасте» Олюшка ищет «личьнава щастя», для этого она знакомится с разными мужчинами. Сама ситуация интерпретируется автором как типическая: «Ну не дурочка ли?.. Или просто доверчивая, как многие женщины, которые жаждут “щастя”» (20). Постепенно героиня осознает труднодости-жимость счастья и готова на компромисс: «Попался бы обыкновенный, нормальный человек, пусть даже женатый, и родить бы от него ребеночка» (28). Однако традиционный сюжет поиска предполагает встречу героини с будущим мужем. Искомый предмет должен быть найден. Кульминацией рассказа Мустонен является момент встречи героини с Олегом, с Ним, «с большой буквы». Эта встреча и сам герой практически не описываются рассказчицей, она обходится формулой: «нет слов». Тем самым она апеллирует к читательскому опыту, который предполагает хорошее знакомство с этим сюжетом и знание приемов, описывающих счастливый финал. Но Мустонен разрушает канон, продолжая повествование и вводя авторский комментарий. Она противопоставляет понятие щастя и счастья. Счастье глубже и объемнее, и автор приводит множество определений счастья: «это и есть такое состояние, когда ты совпадаешь со мной, а я с тобой»,

«счастье – это просто жить, а потом умереть, то есть вернуться домой, в космос…» (34, 35) и т. д. Писательница переосмысливает традиционный сюжет, включая другие цели поиска. Героиня стремится выйти за пределы быта, расширить границы своего существования, обрести гармонию с собой и вселенной. Важно отметить, что пространство, в котором существует героиня, постепенно расширяется, ее движение меняет направление – вместо горизонтали, она обнаруживает вертикаль - возможность восхождения к другим мирам и другим истинам. В литературной традиции это фаустовский поиск, который ведет мужчина, и у Мустонен он только намечен как альтернатива традиционному женскому пути. Маркеры пространства в первой части рассказа указывают на его замкнутость, механистичность. Героиня находится то в ведомственной библиотеке завода бумагоделательных машин, то в Доме культуры турбовентиляторного завода. Любовь освобождает героиню, она открывает пространство свободы: «вдвоем с ним летали над самой Землей, на Земле, как на небе» (33). Их встреча была в «прошлом тысячелетии на небесах». Не случайно муж героини – летчик, прилетевший «на крыльях любви».

Стремление героини выйти за пределы женского удела изображается и в других рассказах. Так, в рассказе «Большая белолобая любовь Любы Белолюбовой» к свободе стремится муж героини:

…все стремится куда-то улететь. Может, в теплые края, может, еще куда. А мы его все отговариваем: куда тебе, у тебя и крыльев-то нет и уже не вырастут. А-а, говорит, хоть гнездо себе где на дереве свить, все повыше (14).

Неудовлетворенность настоящим, бегство от рутины, жажда творчества интерпретируются в рассказе как мужские качества, противопоставленные женским: «А тебе этого мало? Вопрос был женский. А ответ – истинно мужской. Мало» (15). Чтобы не расставаться с мужем, героиня разделяет с ним его стремление к полету. Однако, как и в первом рассказе, попытка полета лишь временно освобождает героев, которые вынуждены погрузиться в быт.

В рассказе «Пеперуда» мотив полета является доминирующим и сюжетообразующим. Как сообщает рассказчик, героиня рассказа также ищет счастья в любви: «Никому ничего худого от этих поисков счастья не было» (73). Жизненный путь Вероники - от влюбленности к влюбленности, от брака к браку, однако счастье для нее не в браке, даже не в любви к мужчине, а в состоянии свободы, полета. Этот путь воспринимается окружающими как неправильный, непонятный, эксцентричный, он неизбежно ведет к гибели героини. Но у рассказчика он вызывает сочувствие и понимание. В отличие от предыдущих рассказов повествователь избегает иронических комментариев, а признается, что испытывает боль потери: «Разве тебя нет, женщина-бабочка? Тс-с-с!.. Я слышу шелест крыльев…» (81). Таким образом, традиционный сюжет поиска героиней любви и семьи, которые должны определить ее социальный статус и способствовать самоидентификации, иронически переосмыслен благодаря использованию фигуры женщины-рассказчика, изменению художественного пространства, а также включения в повествование мотивов полета, бегства. Тем не менее женские истории остаются историями поиска любви.

Нужно отметить, что само понятие любви, которую ждут и ищут героини рассказов Мустонен, также подвергается ироническому переосмыслению. В рассказе «Большая белолобая любовь Любы Белолюбовой» повествователь замечает:

Любовь – психическое заболевание, протекающее с характерными изменениями личности, выражающимися в эмоциональном подъеме, утрате единства личности, потере связи с реальностью, характерными расстройствами мышления и развитием в определенной последовательности бредовых идей (6).

Любовь и освобождает героинь рассказов от рутины, привнося новый смысл в их жизнь, но и закрепощает, формируя зависимость от объекта любви.

В рассказе «Люболь» отношения между любящими столь мучительны, что разрыв воспринимается как освобождение. Любовь к мужчине как цель и смысл жизни для героинь перестает быть такой безусловной.

Таким образом, в прозе Мустонен не только переосмысливается традиционный «женский» сюжет, но и усложняются представления о женской природе, о характере женских поисков и желаний. Сама Р. Мустонен так прокомментировала существующие отличия между женским и мужским миром, женским и мужским способом существования:

Поэт Юрий Кузнецов как-то сказал, что мужчина смотрит на бога, а женщина на мужчину, мол, поэтому женщины не создали ни одного по-настоящему великого произведения. Тут я бы поправила любимого поэта. Женщина смотрит не столько на мужчину, сколько на свое дитя. Женщина прежде всего мать, даже если по каким-то причинам у нее не случилось детей. Мужчина, на мой взгляд, более одинок в этом мире. Мужчине не остается ничего другого, как бороться с ужасом бесследности, с небытием, утверждая себя в деле, которое останется и после него. Хотя допускаю, что женщина и биологически не приспособлена к тому, чтобы быть гениальной. Мужчины масштабнее мыслят. У меня есть свое определение искусства: «Искусство – это попытка, способ разговора с Богом». Я это определение передала своему герою, что характерно – мужчине. Было бы, наверное, нелепо, если бы эти слова в моем тексте произнесла женщина-героиня. Женщинам по общепринятому мнению вроде как не пристало теоретизировать и философствовать (для них главное – пеленки-распашонки, любови-моркови и т. д.). Хотя наша знаменитая академик Наталья Бехтерева, специалист по мозгу, как-то сказала: как ни странно, но мозг женщин хорошо приспособлен для писательства (цитирую по памяти). Великие женщины-писательницы существуют (те же английские романистки), но дождемся, наверное, и гениальной, так как мир, на мой взгляд, все же потихоньку отходит от мужского шовинизма.

В этом суждении писательницы отражены существующие противоречия в представлениях о месте и предназначении женщины в социуме, а также о женском творчестве. Р. Мустонен признает, что патриархальный взгляд на женщину является продуктом определенной эпохи и неизбежно будет пересмотрен, в то же время она разделяет утвердившиеся представления о биологической предрасположенности женщины к бытовому, узкому, что женщине «не пристало философствовать», что более широкий масштабный взгляд на мир – прерогатива мужчины. Эти противоречия нашли отражение и в прозе писательницы, где героини ищут женского удела, но подсознательно стремятся вырваться из него.

Эти противоречия есть и в женских образах, созданных Р Мустонен. Героини рассказов - женщины странные, необычные, эксцентричные, чудачки, по определению Ш. Андерсона (влияние которого писательница испытывала) – гротескные люди. Использование гротеска - одна из особенностей поэтики произведений Мустонен. В повествовании гротескные образы определяют развитие сюжета. Именно гротескный персонаж выявляет тривиальное, пошлое, неблагополучное в повседневности, разрушает привычные представления, раздвигает границы реальности. У героинь необычная внешность: «.. .и сама смотрелась неординарно: высоковато даже по нынешним меркам» (18) («Щасте»), «…а фигура странная – гибрид какой-то» (74–75) («Пеперуда»); поведение: «А то еще членовредительством занялась. Он себе нечаянно палец порезал, хлеб резал и порезал. А она отчаянно: как схватит нож, да как ударит им по своей руке! – чуть полпальца не отхватила… И все с улыбкой, блаженной на устах, с блеском безумным во взоре» (5–6); «Влезла Люба в гнездо, села на краешек, ноги свесила» (15) («Большая белолобая любовь Любы Белолюбовой»); и т. д.

Именно странная, гротескная природа героинь дает возможность им вырваться за пределы бытового, женского, а главное, почувствовать условность принятых норм и правил. В глазах окружающих они безумны, но их безумие человечно, тогда как норма механистична, безжизненна. Гротеск – указание и на их маргинальность, которая является частью женского опыта.

Гротескная стихия присутствует и в повести «93-й год, или бортовой журнал машинистки Риты Ч.»3. Гротескной является постперестроечная реальность, о которой повествует героиня. Здесь уже не герой «вывихнут», а мир, в котором существует герой. Дихотомия мужского и женского обозначена уже в начале этого произведения. Героиня заявляет, что представляет Землю как корабль, в котором она не машинист, а машинистка. Словесная игра указывает на женский статус, закрепленный в языке. Машинист – тот, кто ведет корабль, машинистка – воспроизводит уже готовый текст, в ее профессии отсутствует творческое начало. Однако героиня чувствует себя творцом, она воссоздает и творит реальность словом. В частности, гротескная природа реальности выражены в «блямсах», которые сочиняет героиня. В начале повести рассказчица определяет особенности жанра женского дневника – он всегда «только про любовь», но в тексте любовная линия оказывается второстепенной, и только формально поддерживает жанровую традицию. Как и в рассказах, героиня повести стремится не только понять смысл происходящего с ней, страной и миром, но и выйти за рамки бытового, открыть для себя новые пространства, другую метафизическую реальность. В финале повести она размышляет:

А если книга упала - почему? Почему именно сейчас? Что нарушило равновесие? Или все в постоянном движении, несмотря на видимую неподвижность? Колебания каких-то невидимых частиц, молекул, атомов, электронов? (271).

Так реализуются представления писательницы об искусстве как разговоре с Богом, где не нужны посредники. Женщина только обретает язык, чтобы вести этот разговор.

Проза Мустонен выходит за грани не только бытового, но и регионального. Несмотря на финские корни автора и тесную связь с историей и культурой Карелии, проблемы, которые она поднимает, не являются специфически северными, «карельскими», а универсальными, они отражают особенности и проблемы формирующейся русской женской прозы.

В последующем драматургическом творчестве Р. Мустонен закрепляется тенденция к исследованию экзистенциальных проблем: усиливается метафоричность ее прозы, используется символический подтекст.

WOMEN’S WRITING OF KARELIA: THE POETICS OF RAISA MUSTONEN’S SHORT STORIES