Жизнь после реформ: практики выживания дальневосточников на рубеже XX-XXI вв. в зеркале художественной литературы

В последние десятилетия акценты в исторических исследованиях постепенно смещаются в сторону антропологического подхода, соответственно и социальноэкономические процессы начинают рассматриваться через призму деятельности кон- кретного человека, и для того, чтобы стать субъектом истории в современном понимании, уже необязательно быть руководителем высшего звена или успешным политиком. Инженер, в «лихие девяностые» оставшийся без работы и превратившийся в «челнока», литератор, подрабатывающий частным извозом, рэкетир, который не видит в своей профессии ничего зазорного или бомж, собирающий на свалках металлолом, - все эти люди формируют постсоветскую реальность как единый пазл. И художественная литература, как зеркало, отражает эту реальность, предоставляя историку богатейший материал для исследования.

Добавим, что за последние четверть века роль художественной литературы как исторического источника значительно возросла. По словам С.О. Шмидта, «задачи историка-ученого и писателя-художника близки: стремление к показу и выявлению наиболее характерных и достоверных с их точки зрения фактов» [1, с. 211]. Отметим, что все литераторы, попавшие в поле нашего зрения, описывают события и процессы, современниками которых они являлись. Это сближает рассматриваемые источники с мемуарами; отличие в том, что художественная литература, по словам Е.С. Сенявской, «отражает взгляд автора в обобщенно-символической художественной форме» и не претендует на безукоснитель-ное следование событийному ряду прошлых лет [2, с. 102]. А.К. Соколов отмечает, что, несмотря на художественный вымысел, «литература и искусство имеют свойство "нащупывать" реальность, фиксировать возникающее бытие, предвосхищая то, что лишь потом найдет отражение в историографии» [3, с. 70].

Как ведут себя дальневосточники в трансформирующемся социальноэкономическом пространстве, плывут ли по течению или стремятся по максимуму использовать открывающиеся возможности, как добывают хлеб насущный и как расставляют приоритеты в жестких кризисных условиях - на эти вопросы мы будем искать ответы в художественных произведениях.

Снижение уровня жизни россиян стало прямым следствием экономических реформ начала 1990-х годов. Неконтролируемый рост цен приводит к резкому падению реальных денежных доходов населения. «Первое, с чем столкнулся советский народ после [1991] года, - это инфляция, - читаем в повести хабаровского прозаика А.В. Гребенюкова. - Деньги стали таять самым подлым образом, как упавшее на асфальт мороженое в жаркий полдень. Много лет складываемые на книжку сбережения вмиг превратились в фантики» 1 .

Инфляция больно ударила по благосостоянию дальневосточников, которые в позднесоветский период имели высокие заработки и существенные накопления. «Бессоновы на все свои сбережения, которых чуть раньше хватило бы на покупку кооперативной квартиры с мебелью и двух автомобилей "Волга", приобрели стиральную машину "Малютка"», - читаем в романе А.В. Кузнецова-Тулянина (действие происходит на одном из Курильских островов, где писатель прожил около десяти лет)².

«Руководство страны так жгуче полюбило народ, что решило всех сделать миллионерами, - иронизирует лирический герой приморского писателя В.М. Пожидаева. - И сделало! Я... то и дело занимал у более удачливых друзей пару миллионов - чтобы дотянуть до зарплаты» ³.

По данным статистики, падение реальных денежных доходов населения на Дальнем Востоке было более ощутимо, чем в среднем по России. В Чукотском автономном округе с 1991 по 1998 гг. они снизились почти в 50 раз, в Корякском автономном округе, на Саха- лине и Камчатке - в 25 раз, тогда как в самом депрессивном регионе европейской части страны - в 17 раз [4, с. 284].

Миллионы россиян месяцами не получают зарплату, при этом продолжая исправно исполнять свои должностные обязанности. Задержки заработной платы вкупе с инфляцией зачастую оставляют работающих людей практически без денег, заставляя искать новую работу или хотя бы подработку. Порой единственным регулярным источником денежных поступлений в семьях становятся родственники-пенсионеры. Приамурский прозаик В.В. Илюшин в рассказе с характерным названием «Искусство жить без денег» приводит разговор мужчин-дальневосточников из 1990-х:

«- ...Кого ни послушаешь - никому не платят. А как же люди живут?.. Вот ты, Лёня, на что живешь?

• -    Ну, старики мои, пенсионеры, помогают. На работе иногда дают.

• -    А ты, Балабаныч? У тебя ж стариков нет! И сам говоришь, полгода денег не видал. А как ты за квартиру платишь?

• -    А я за нее не плачу. Только за свет. Без света никак. А лапшу да тушенку Наталья моя со склада носит. Надо ей - спишет. Или знакомого шофера попросит, чтобы на ящик наехал. Ее хозяева-коммерсанты все же люди, не звери. Денег у них тоже нету, а без Натальи им никуда. У ней худо-бедно высшее образование. А у них на двоих двенадцать лет строгого режима. В прошлом.

• -    ...Куртка на тебе кожаная, джинсики!

• -    Так это я у Самвела автомехаником числюсь. Подбрасывает...» ¹

В художественных текстах мы видим, что в кризисных условиях дальневосточники широко используют практики выживания, свойственные традиционному обществу: взаимообмен товаров и услуг, ведение натурального хозяйства (на дачах и огородах), собирательство, охота, рыболовство. По словам А. Кузнецова-Тулянина, после денежного обвала 1992 г. «народ… бежал с Курил, будто попали люди под гипноз, полагая, что только там и хорошо, где их нет. Позже многие… взвыли, запросились назад на сытые острова, где можно было, как и встарь, жить вовсе без денег, вдосталь кормясь рыбкой и хозяйством» ².

Уроженец Чукотки писатель Ю.С. Рытхэу замечает, что, по сравнению с приезжими, аборигенное население ЧАО гораздо успешнее адаптировалось к сложным социальноэкономическим условиям, обратившись к традиционным промыслам: «Охотились на нерпу, лахтака. Даже обходились без патронов, ловили морского зверя подледными сетя-ми ³ . В Улаке соорудили три кожаные байдары и все снаряжение для древних судов — от весел до главной мачты» ⁴.

Социолог и философ Л.Г. Ионин отмечает, что после распада СССР и радикальных реформ «практически ни одна из групп советского общества не сохранила своего прежнего статуса». По убеждению исследователя, больше всего в 1990-е годы пострадала «ак- тивная часть общества, ориентированная на успех в рамках сложившихся институтов» [5, с. 233, 236], и художественные произведения это подтверждают.

В пореформенный период сокращения работников приобретают массовый характер, на Дальнем Востоке, как и по всей стране, происходит развал предприятий и целых отраслей промышленности. Специалисты с высшим образованием и многолетним опытом, оставшись не у дел, готовы трудиться где угодно и кем угодно, чтобы прокормить себя и семью, но порой даже неквалифицированную работу найти непросто. «До начала так называемой перестройки моя зарплата инженера-конструктора и зарплата моего бывшего мужа давали возможность моей семье жить хорошо, во всяком случае, мы ни в чем не нуждались, - говорит героиня рассказа приморца С.Д. Барабаша. - Я по специальности судостроитель, …только теперь моя специальность никому не нужна. Я даже работу простой уборщицы нашла по великому блату!» ¹

Бывший авиастроитель (а теперь водитель) из повести А. Гребенюкова солидарен с уборщицей-судостроителем: «Спецы нам не нужны. Нам нужны фокусники, умеющие делать деньги. А я этого не умею. Да и не люблю… Не по мне такое занятие» . Его однокашник, торгующий на рынке «китайским барахлом», «поскольку на свою зарплату старшего научного сотрудника не мог даже кота прокормить» , отвечает: «Сейчас полстраны занимается тем, что не по ней. Думаешь, я от счастья млею, толкая всю эту дребедень? А куда денешься, жить-то надо» 2 .

Торговля, по преимуществу стихийная, нецивилизованная, в 1990-е годы служила инструментом элементарного выживания для многих российских семей, и Дальний Восток здесь не исключение. «Кругом лотки, ларьки, киоски» ³, - пишет камчатский поэт Е.И. Сигарёв, даже в стихах, добавим мы. Набирает обороты «челночный» бизнес: не только опытные спекулянты, но и учителя, инженеры, ученые и другие квалифицированные специалисты, оставшись без средств к существованию, отправляются за товаром в Китай, Республику Корея, Японию, а потом с прибылью сбывают его на родине. «Правый руль, китайские тряпки, "чокопаи" и карандаши от тараканов - вот что в 90-е годы работало на парализованную империю, как запасной аккумулятор или аппарат искусственного дыхания» , - отмечает владивостокский автор В.О. Авченко. Он предлагает поставить памятник старой японской «народной» машине с правым рулем, которая, по его глубокому убеждению, помогла дальневосточникам «выжить и сохранить за собой эту землю» ⁴. В самом деле, торговля подержанными японскими автомобилями на Дальнем Востоке в постсоветский период породила целую отрасль экономики (начиная от таможенного оформления, транспортировки и регистрации авто и заканчивая ремонтом, текущим обслуживанием, торговлей запчастями и расходными материалами), обеспечила трудовую занятость огромному количеству людей⁵ и ощутимые поступления в государственный бюджет.

В этот период небывалый расцвет переживают продуктовые и вещевые рынки . «На рынке все было дешевле, чем в магазинах, вот сюда и съезжался весь город, - читаем в повести А. Гребенюкова. - На прилавках чего только не было! <…> Народ густо толкался у прилавков, загружал сумки и, задевая друг друга, пробирался к выходу, зорко оберегая карманы. Бичи с гиканьем тащили тележки и ящики: подрабатывали у торгашей грузчиками.

Степенно прохаживались милиционеры с дубинками и рациями. Ну вавилонское столпотворение!» ¹

Месяцами не получающая зарплаты библиотекарь из повести хабаровского прозаика А.В. Николашиной, потеряв надежду на помощь супруга, который уехал на заработки на Север и не подает о себе вестей, становится гадалкой³. Подобные метаморфозы в постсоветской действительности перестают быть редкостью. Газеты пестрят объявлениями самозанятых граждан, и эти услуги пользуются спросом. «На вещевом рынке досточтимый Николай Абрамович держал контору по ремонту электробытовой техники, где два его лобастых родственника целый день чего-то паяли, лудили и вообще занимались починкой всего чего угодно, - читаем в рассказе приморского автора В. Журавлёва. - Бравые еврейские хлопцы брались и за телевизоры, и за компьютеры, и говорят, что делали они это не хуже, чем в сервисных центрах» ⁴.

В поисках средств к существованию дальневосточники широко используют и девиантные практики: зарабатывают браконьерством, контрабандой, сбором металлолома, производят суррогатный алкоголь на дому и пр. В рассказе сахалинского писателя В.В. Семенчика «Королева по металлу» молодая женщина превращается из школьной учительницы («нравилось мне очень, если б еще деньги платили…» ) в наркоторговку, потом отбывает срок в местах лишения свободы, после чего находит своеобразное применение своему педагогическому образованию и опыту, открывая контору по приему металлолома, не брезгует и стеклотарой: «Третий год этим кормлюсь, а что делать? Я оптом работаю, грузовиками металл сдаю. Мужики наши мне все носят, я тут же расплачиваюсь - кому половину, кому две трети цены, как договоримся. <...> Вот бутылка… Все их выкидывают, потому что они ничего не стоят, рубль не деньги. А я недавно отвезла их на спиртзавод пять тысяч штук» ⁵.

Массовая дезориентация и катастрофическое снижение жизненного уровня населения приводят к тому, что формируются обширные социальные группы с высоким криминогенным потенциалом. Деструктивные формы занятости - наркобизнес, проституция, торговля угнанными автомобилями, рэкет, профессиональное нищенство (все они, как правило, были связаны с организованной преступностью) также наши отражение в художественных текстах.

Герой романа бывшего магаданца В.В. Горбаня, не выдержав напора новой реальности, вступает на скользкую дорожку: Санька-Князь «вырос в прекрасной семье порядочных людей, интеллигентов старой закваски… Его злила их жалкая беспомощность в этом взбесившемся мире оголтелого обогащения... В бурные годы павловско-гайдаровско-чубайсовских реформ и грабежей… Санька активно включился в процесс "экспроприации приватизаторов". Особенно удачно дело пошло, когда он спелся с Чудиком… Будучи отчаянными и жестокими бойцами, они успешно зарабатывали себе на веселую жизнь, участвуя в разного рода разборках среди не поделивших "бабки" дельцов. Но никогда не светились в делах, связанных с насилием и жестокостью по отношению к беззащитным и беспомощным людям». Знакомый милиционер спрашивает Князя: «Тебе не надоело все это? Ведь сядешь... Ты же умный парень. Бизнесом каким-нибудь займись что ли...» 1.

Вскоре Князь и Чудик со товарищи действительно организуют свой бизнес - перегоняют и перепродают подержанные японские автомобили, но и здесь, как выясняется, риски высоки (не случайно «1990 ‑ е годы вошли в историю как эпоха "беспредела", бандитских "наездов" и "крыш"» [6, с. 15]). Тело Чудика вскоре «выловили в бухте», а Санька-Князь, отсидев небольшой срок за прежние «подвиги», поклялся отомстить за друга.

Несмотря на риски², недостатка в желающих использовать смутные времена для быстрого обогащения не наблюдалось . «В стране раздался клич: "Хватай все, что плохо лежит!" И наступил полнейший хаос , - читаем в повести А. Гребенюкова. - Мгновенно вышли из подполья тысячи авантюристов типа знаменитого Корейко и начали сколачивать капиталы, пользуясь отсутствием законов и всеобщим пофигизмом. Затем возникли всякие "МММ", "Тибеты", "Хопры" и другие дутые финансовые пирамиды… Самое же крупное и подлое дело, незаметное для глаз простых граждан, совершил ваучер, принеся сказочные состояния одним и оставив с носом других. Соотношение: один к тысяче. Наверное, это было самое великое надувательство в мире за всю его историю» ³.

Герой романа А. Кузнецова-Тулянина Арнольд Сапунов, бывший второй секретарь райкома комсомола⁴, «одним из первых на острове [Кунашир] почуял слабину, бесхозность в рухнувшем с глиняных подпорок нелепом государстве» ⁵. Сначала новоявленный бизнесмен возит икру на материк, по бросовой цене скупая ее у рыбаков и браконьеров, а обратно гонит контейнеры с импортными товарами. Потом приобретает имущество разоряющихся местных рыбзаводов. Землетрясение на Курилах Арнольд тоже использует в своих корыстных целях, и к середине 1990-х он уже считает себя хозяином острова. А сын, 12-летний Арнольдик, на переменах в школе приторговывает сникерсами и сигаретами - «так отец приучал его к делу, редко балуя наличными, а чаще давал товар, требуя возвращать 75% с реализации» ⁶.

Еще одну историю становления бизнеса, которая тоже начинается со спекуляции, находим у В.М. Фатеева. Валерий Кутылов, некогда руководивший «сверхсекретной стройкой командного пункта управления военной спутниковой связи под Красноярском», а затем возводивший «военный объект в Монголии на принципиально новых системах космической связи и наведения», в первой половине 1990-х «переквалифицировался» в бизнесмены. «После того, как в девяносто третьем году министр обороны провел американскую делегацию по всем этажам его красноярской сверхсекретной стройки, а полигон в Монголии забросили по причине сворачивания финансирования, Валерий плюнул на все и подался в коммерцию. Деньги, которые он не успел потратить из-за вечной своей занятости, все вложил в сигареты — покупал во Владивостоке и каждую неделю привозил их са- молетом в Магадан и продавал в три раза дороже. Через год у него образовался стартовый капитал, и он построил собственный цех по производству кондитерских изделий и одновременно открыл сеть для их продажи… Попутно организовал и небольшой участок по производству пива... Он единственный из знакомых мне бизнесменов честно платил все налоги, но его дело было построено так, что налоги оказывались минимальными», - рассказывает лирический герой1.

Радикальные реформы приводят к резкому расслоению населения, причем на Дальнем Востоке показатели дифференциации были выше среднероссийских². Если судить по литературным произведениям, то в понимании широких слоев населения перераспределение ресурсов в постсоветской России носило нелегитимный характер. В рассказе владивостокского прозаика Л.Н. Князева один из героев возмущается: «Эта мерзкая вонючая шестерка летает в любое время за границу в персональном самолете. А что сказать о его начальстве? Если у шестерки - миллиарды, то сколько же у них? У нас неплатежи схватили за горло страну. Шахтеры, учителя, врачи не получают зарплату по полгода… Почему бы не вытряхнуть счета этих мерзавцев?» ³.

По данным государственной статистики, к концу 1990-х годов за чертой прожиточного минимума оказалось около половины российского населения, из них порядка 20 млн - на грани нищеты. «Специфика России 1990-х годов - бедность работающих людей, имеющих высокий уровень образования и социально ответственное поведение», - отмечает исследователь повседневности Ю.Н. Ковалевская [8, с. 66-67]. «И если строим мы капитализм, то почему живем, как африканцы?» - вопрошает приамурский поэт Г.П. Шу-мейко⁴. Резкая дифференциация по уровню доходов стала одним из факторов, способствующих росту политической активности населения. Массовые акции и столкновения митингующих с представителями силовых структур также нашли отражение в дальневосточной литературе⁵.

«В городе развелось столько нищих и калек! - восклицает герой романа приморского автора А.Е. Белых, возвращаясь во Владивосток из стажировки в Японии в начале 1990х. - … Как в Токио! Да здравствует капитализм с человеческим лицом!» ⁶. В новых реалиях (особенно с началом приватизации квартир) превратиться в нищего бомжа стало очень просто. «Жена умерла, квартиру пропил, а когда опомнился, ловить уже было го» , - так оказался на улице Крендель, бывший тренер по плаванию из рассказа камчатского прозаика В.В. Зверовщикова⁷.

Помимо иерархии социальных слоев, увеличилась дифференциация географического пространства, иными словами, разрыв между более и менее развитыми территориями. «Сплошное освоение пространства заменяется дискретным: вдоль "путей" движения ресурсов и в "оазисах", - констатирует Ю. Ковалевская. - Там есть работа, зарплата, трудовые усилия приносят предпринимательскую прибыль. В остальных местах в лучшем случае можно выжить, в худших - происходит непоправимая деградация» [9, с. 43].

Типичную картину для территории, не попавшей в число «оазисов», рисует в своем рассказе Е. Мамонтов: «Раньше это был поселок городского типа, там был завод и на заводе делали бетон. Теперь цеха заросли бурьяном, а жители перешли с бетона на брагу и куроводство. Из браги гнали крепкий самогон и закусывали курочкой, тоскуя по былому индустриальному величию поселка, вспоминая, у кого какая была должность на заводе и зарплата в пересчете на тогдашние поллитры» ¹. Характеристика очень емкая: в трех предложениях мы видим и упадок экономики, и крушение прежнего, советского, мира, и практики выживания, и ностальгию по былому.

Следующий способ адаптации, неразрывно связанный с территориальной дифференциацией - это миграция, поиск лучшей жизни в чужих краях, будь то заграница или более благополучные регионы России. Дальневосточники, что называется, «голосовали ногами» против проводимых реформ и забвения интересов жителей региона со стороны федеральных властей. С 1989 г. и по сей день, по данным статистики, Дальний Восток имеет отрицательное миграционное сальдо. За период с 1991 по 2008 гг. население региона сократилось почти на 20%, причем миграционный отток значительно превысил естественную убыль - 1356,5 тыс. чел. (86,4%) против 213,7 тыс. чел. (13,6%) [7, с. 49] 2.

«Да мне двадцать пять, ребята, я жить хочу! - восклицает лирический герой Д.В. Коваленина, выпускник восточного факультета ДВГУ, направивший свои стопы в Японию. - А во Владике ³ средь бела дня из автоматов в упор автомобили расстрелива-ют» ⁴.

Приморский автор Л.Г. Белоиван рассказывает историю о двух владивостокских моряках, которые «случайно остались [в столице], приехав на пару дней из города В.». Они перегоняли в Москву на продажу японский грузовик, «в кузове которого стоял еще один грузовик с транзитными номерами, а в его кузове стояла Toyota Mark II» . Когда у моряков закончились деньги, а покупателей на машины еще не нашлось, они вынужденно занялись грузоперевозками, и дела их так быстро пошли в гору, что возвращаться в моря они не захотели, а вместо этого купили еще несколько грузовиков и наняли работников⁵.

Многие дальневосточники едут к родственникам в более благополучные регионы или возвращаются в родные места, откуда в молодые годы уехали осваивать необозримые просторы. Но в художественных текстах мы часто видим, что Дальний Восток не дает покоя, не отпускает до конца жизни. «После - письма с Колымы / Получали стопками. / Среднерусские холмы / Называли сопками. / Всё им снились по ночам / Наледи с торосами», - читаем у магаданского поэта С.Р. Бахвалова⁶.

Были и те, кто не прижился в других краях и вернулся на Дальний Восток. Вот как пишет Ю. Рытхэу о директрисе ресторана в Анадыре: «Она… уезжала в Тулу, где построила кооперативную квартиру, но больше полутора лет не выдержала и вернулась обратно… Многие пенсионеры, которые мечтали в течение долгих лет о жизни в родных, теплых краях и всячески проклинали холодную суровую землю, получив пенсию и вожделенную квартиру на материке, после двух-трех лет снова возвращались на Чукотку, где прошла их молодость и лучшие годы» ⁷.

Взаимопомощь в кругу родственников, соседей и знакомых, как инструмент выживания в трудные времена, также получила широкое распространение на дальневосточных территориях. Поделиться продуктами, одеждой, предметами первой необходимости, одолжить денег, поспособствовать трудоустройству, на время приютить под собственной крышей было вполне естественно. В литературных произведениях мы видим, что люди готовы прийти на помощь ближнему и, с другой стороны, принять помощь в критической ситуации.

В романе Л. Белоиван дядя Боря, музыкант похоронного оркестра, в начале 1990-х годов помогает своей безработной соседке сводить концы с концами: периодически ее подкармливает, снабжает необходимыми в хозяйстве вещами и даже обучает производству самогона, а реализацию берет на себя. «Кроме дяди Бори, других источников пропитания у меня на тот период не наблюдалось, - признается героиня. - Работы же не было даже в перспективе» ¹.

Тем не менее, в постсоветский период нередки были случаи, когда женщины быстрее и успешнее приспосабливались к новой экономической реальности и становились основными добытчиками в своих семьях. Подобную историю находим у хабаровского прозаика Н.В. Семченко: «После того, как ликвидировали конструкторское бюро… Александр, кажется, потерял всякий интерес к жизни, и даже за пособием по безработице его надо было чуть ли не силком тащить: он считал, что это национальный позор, когда высококвалифицированный специалист, лауреат престижных технических премий, имеющий несколько десятков патентов, вдруг становится у государства вроде как нахлебником, абсолютной никчемностью. А Ольга по-прежнему работала в банке, который вдруг резко пошел в гору, и того, что она там получала, вполне хватило бы, чтобы содержать еще одну семью» ².

В художественных текстах мы видим, что многие мужчины в силу гендерных стереотипов болезненно воспринимали такое положение дел. Алексей, инженер-конструктор из повести А. Гребенюкова, после развала предприятия нанялся водителем к собственной жене Марине - новоявленной бизнес-леди, «подрабатывая в свободное время частным извозом, чтобы не совсем сидеть на шее у жены». Смена профессий негативно сказывается на отношениях в семье: «С тех пор как [жена] начала свое стремительное восхождение по коммерческой лестнице, между ними словно стена начала расти... Они перестали понимать друг друга… Несло Маринку, несло, как щепку по бурному течению свихнувшейся страны» ³ .

Алексей неоднократно пытается наставить жену «на путь истинный», советуя ей быть осторожнее в отношениях с партнерами, по-человечески относиться к наемным работникам, но его слова не находят отклика. Жена увольняет Наденьку, молодую продавщицу, когда выясняется, что она студентка и пришло время сдавать сессию, несмотря на то, что коллеги согласились подменить Надю на время ее отсутствия. «Маринка увлеклась, - заключает супруг. - Плевать ей уже на людей. Прибыль дороже... Все эти новоявленные коммерсанты отбирают продавщиц красивых, длинноногих, без детей и чтобы нигде не учились… А что дальше? Подойдет время, и вышвырнут их на улицу» ⁴.

Между работодателями и наемными работниками образуется пропасть. «Работодатели не заинтересованы в воспроизводстве человеческого капитала, - отмечает Ю. Ковалевская. - …В краткосрочной перспективе выгодна минимальная оплата и краткосрочные контракты без соцпакета. Отсюда средний класс - рабочие и специалисты, участвующие в прибылях за счет своего человеческого капитала, - либо теряют работу, либо соглашаются на снижение статуса и дохода» [9, с. 43]. Вот как описывает Л. Князев рабочие будни старшего судового механика в конце 1990-х: «Всякий раз оказывалось, что именно после этого рейса нет ему замены, и потому отпуск будет позже. Контора с некоторых пор перестраивалась, акционировалась, и начальство все жаднее искало пути увеличения интенсивности перевозок. Сокращался экипаж, а машинному и палубному хозяйствам недоставало ухода, перегруженные моряки роптали на неуспевающую за инфляцией зарплату» 1.

Снижение рождаемости в постсоветский период в какой-то степени тоже можно рассматривать, как способ выживания. «Вместо того чтобы детей рожать-кормить, люди кормят ЖКХ, взрослых дядь и теть - отморозков!» - возмущается пассажир плацкартного вагона в рассказе Т. Алёшиной². Семьям с малолетними детьми приходилось особенно трудно, и окружающие не могли этого не видеть. « После рождения [дочери] Маши наступили тяжелые времена, небеса угрожающе придвинулись, - говорит герой повести сахалинского писателя А.С. Тоболяка. - Может быть, впервые за свои двадцать семь я задумался всерьез над такими социальными категориями, как бедность и богатство, нищета и изобилие, ясно и недвусмысленно ощутил жуткое всевластие денег. Что нужно, казалось бы, крошечному существу, которое питается даровым молоком матери? Но Машенька… уже в первые дни еще неосознанной жизни поглотила все материальные пособия, которые получила в своем НПО " Моргео " ее программистка мать... И лишь я, ничтожнейший газетчик, стал кормильцем семьи» 3 .

Подрабатывая на стороне и ограничивая себя в товарах первой необходимости, герой тем не менее не справляется с ролью кормильца, долги растут, и вскоре жена принимает решение на несколько месяцев уехать к матери в Новосибирск вместе с ребенком, чтобы сократить расходы и хоть как-то поправить финансовое положение семьи.

Ю. Ковалевская подытоживает экономические причины снижения рождаемости: «В государственном (бюджетном) секторе экономики зарплаты были низкими, выплачивались нерегулярно, сотрудников сокращали и отправляли в неоплачиваемые отпуска. Государственные пособия на детей были смехотворно малы… Возникли целые сферы занятости в рыночном секторе, где не действовали никакие социальные гарантии… Заработки мужчин также были нестабильны, росла безработица, работа вахтовым методом и вторичная занятость разрушали семьи» [8, с. 68]. Все это не могло не отразиться на демографических процессах.

Наконец, дальневосточные писатели ставят вопрос о цене выживания и о приоритетах, которые каждый для себя расставляет сам. «А смог бы ты в час потрясения, / Блуждая в книгах, как в лесу, / Взять, например, стихи Есенина / И обменять на колбасу?» - вопрошает владивостокский поэт А.В. Бочинин⁴.

Герои В. Фатеева проявляют беспокойство по поводу сохранности культурных ценностей:

« - А библиотеки тоже платными станут... Им жить не на что, даже книги продавать стали - ценнейшие раритеты...

• -    Быть не может!

• -    А я говорю. Сотрудники в суд подали - зарплаты, мол, нет. Судья решение принял. Пристав пришел - а что у вас... ценное есть? А что ценного в библиотеке, Устиныч, как ты думаешь?

• -    Да-а, - загоревал Устиныч, - и впрямь труба дело, если библиотеки распродавать будут. В войну, я слышал, люди умирали, а книги берегли» ⁵ .

Художница из рассказа Т. Алёшиной беседует с коллегой, который подрабатывает книжной графикой:

« - Коля, а ты опять иллюстрируешь какого-то поэта, тебе везет!

• -    Так ведь каждый второй у нас книжку издает, свою и на свои, теперь не запрещено и цензуры нет! …Я еще и в церкви подрабатываю, зато туберкулезных детишек в санато-рииучу рисовать бесплатно. Вот, бумагу ворую, краски. дети - это святое...» ¹

Подводя итог, отметим, что художественные произведения позволяют не только проиллюстрировать данные статистики и официальных документов, но существенно их дополнить, приблизить к конкретному человеку с учетом региональной специфики, создают эффект погружения в постсоветскую реальность рубежа XX- XXI вв.

Литературные источники со всей очевидностью демонстрируют катастрофическое падение реальных денежных доходов населения, массовые сокращения и задержки заработной платы, развал промышленных предприятий и целых отраслей, резкое расслоение населения и дифференциацию географического пространства. Деиндустриализация, демодернизация, разрушение социальной инфраструктуры, примитивизация человеческого существования - все эти процессы находят отражение в художественных произведениях постсоветского периода.

Чтобы выжить в новой социально-экономической реальности и не опуститься на дно, дальневосточники вовлекаются в сферу вторичной занятости, осваивают новые профессии и виды трудовой деятельности, вплоть до девиантно-деструктивных, пробуют силы в бизнесе, практикуются в «искусстве жить без денег», ведя натуральное хозяйство на дачах и огородах, занимаясь собирательством, охотой, рыболовством, используя взаимообмен товаров и услуг, взаимопомощь в кругу родственников и знакомых. И, кроме того, корректируют свои демографические планы в сторону уменьшения рождаемости, в поисках лучшей жизни мигрируют в более благополучные регионы России и другие страны, тем самым способствуя депопуляции дальневосточных территорий.