Значение психологической отчужденности родителей и детей в формировании суицидальной склонности подростков

Структура и генезис детско-родительских отношений представлены в работах русских классиков: Л.С. Выготского, Д.Б. Эльконина, А.С. Спиваковской, Л.И. Божович, А.В. Добрович, А.А. Бодалева, В.А. Петровского, А.Г. Ковалева, В. Леви, В.Я. Титаренко, А.Н. Евсеевой, а также зарубежных: Я. Корчак, Д. Спок, К. Росс, В. Сатир, А. Дела Торе. Эти и другие исследования были посвящены анализу влияния условий внутрисемейного диалогического общения на формирование личности ребенка. До недавнего времени считалось, что важнейшую роль в формировании суицидальной личности играют факторы и условия развития в семьях, которые по тем или иным критериям могут быть отнесены к неблагополучным. По всей вероятности сегодня и в «благополучных» семьях у родителей утрачивается готовность и доверие к собственной способности выстраивать взаимоотношения с растущим ребенком. Их неумение взаимодействовать и вместе конструктивно решать возникающие проблемы оставляет детей за пределами социального научения. Остро встает проблема «психологического сиротства детей» в семье: высокая занятость родителей, стремление к карьере, повышению материального уровня эмоционально отдаляет родителей и детей, увеличивает духовную ди- станцию, нарушает глубинные связи между ними. При этом резко обостряется противоречие между усиливающейся по мере взросления ребенка его потребности во внимании и непрерывным ослаблением этого внимания к нему со стороны родителей.

Недостаточное удовлетворение базовых потребностей ребенка в любви, привязанности, безусловном принятии в течение длительного времени формирует «безэмоциональный, угнетенный характер» (Й. Лангеймер, З. Матейчек, J. Bowlby, Л.А. Вяткина, К. Хорни, М. Klejn, О. Kernberg). У такого типа личности прослеживаются: интеллектуальная пассивность, вялость эмоциональных реакций, неуверенность в себе, неумение вступать в значимые отношения с другими людьми, уход в себя, подавленность, аутоагрессивность [1, с. 36-42]. Дело еще более серьезно осложняется отсутствием адекватного восприятия сложных жизненных ситуаций, многие современные дети, к сожалению, не приобретают в семье способность прилагать усилия в достижении цели, в преодолении трудностей, что снижает формирование у них волевых процессов.

Нами было проведено массовое обследование с помощью «Патохарактерологического диагностического опросника» А.Е. Личко. На основе шкал теста, мы проанализировали скрытые выраженные характерологические особенности и общее психоэмоциональное состояние 755-ти респондентов 12-17 лет, в популяции младших, средних, старших подростков, учащихся средних общеобразовательных школ № 1, № 2, № 3, № 4 станицы Динской, Краснодарского края за период 2010-2011 гг.

С помощью кластерного анализа, с использованием метода древовидной классификации выделены три основных кластера и отображены позитивные и негативные характерологические проявления у подростков. Негативные характерологические проявления (склонность к мрачному расположению духа, апатия, пессимизм, замкнутость, отгороженность) составляют подавляющее большинство - 46 %; позитивные проявления составляют - 10,6 %; избегание ответственности, нетерпимость, стремление к удовольствиям – 29,1 %.

Полученные результаты показали, что количество акцентуированных подростков во всех возрастных группах значительно больше (54,7 %), чем подростков неопределенного (30,7 %) и смешанного типов акцентуаций (14,5 %).

Обращает на себя внимание тот факт, что преобладающие типы акцентуаций характера среди подростков - эпилептоидный (20,3 %), шизоидный (8,1 %), гипертимный (8,6 %), неустойчивый (4,8 %). Главная черта эпилептоидного типа склонность к состояниям злобно-тоскливого настроения с постепенно накипающим раздражением. С этим состоянием обычно связана аффективная взрывчатость, в аффекте они легко теряют контроль над собой, действуют импульсивно. Шизоидный тип, отличается замкнутостью, уходом в себя, малодоступностью установления продуктивного эмоционального контакта. У неустойчивого типа контакты всегда поверхностны, они безвольны, планов на будущее не строят, проявляют тягу к наслаждениям и праздности, отлынивают от труда.

Мы предположили, что преобладание общего сниженного фона настроения у подростков связано с установками, поведением и методами воспитания родителей. С помощью опросника «Подростки о родителях» в адаптации Л.И. Вассермана, И.А. Горьковой, Е.Е. Ромициной [2, с. 75-87] мы проанализировали различия в оценке воспитательного воздействия по отношению к подросткам матерей и отцов (таблица 1).

Таблица 1 - Характеристика воспитательной линии родителей

Среднее значение %	характеристика отца %			характеристика матери %
	низкий	средний	высокий	низкий	средний	высокий
Позитивный интерес (POZ)	96,1	3,7	0	96,6	3,2	0
Директивность (DIR)	78,8	18,4	2,7	76,9	14,2	8,8
Враждебность (HOS)	64,8	28	7,1	71,1	23,9	4,8
Автономность (AUT)	82	14,4	3,5	74,7	10,3	14,9
Непоследовательность (NED)	50,4	46,6	2,9	62,7	23,3	13,9

Исследование показало достаточно низкий уровень Директивности, Враждебности, Непоследовательности родителей по отношению к детям. В глазах подростков образы отцов менее враждебны и непоследовательны чем образы матерей, которые проявляют б о льшую непоследовательность, автономность и директивность.

Следует отметить, что количественный показатель «Автономности» предполагает высокую степень включенности родителей во взаимодействие с ребенком, но при описании школьниками межличностных отношений с родителями подчеркивается отгороженность, нехватка времени для общения. Речь идет о взаимоотношениях, строящихся на лишенных эмоциональности контактах, когда члены семьи формально интересуются делами детей и полностью сосредоточены на своих проблемах. Низкий показатель по шкале «Позитивного интереса» обнаруживает слабую заинтересованность переживаниями детей. Современные дети находятся рядом, но не внутри психологического взаимодействия с родителями. Более того, дефицит внимания со стороны родителей в свою очередь понимается подростками еще и как вседозволенность, бесконтрольность, безответственность.

Далее нами были выделены 3 подгруппы подростков с различной степенью суицидального риска с целью сравнения уровня выраженности акцентуаций в каждой группе. Первую группу составили пациенты отделения травматологии БУЗ МО ЦРБ, зарегистрированные в ОВД Динского района сразу после совершения попытки самоубийства (медикаментозное отравление, порезы вен, прыжок с высоты) - 17 человек. Вторую группу составили респонденты, высказывающие суицидальные мысли, угрозы, демонстрирующие импульсивное поведение, уходы их дома - 52 человека. Третья группа - респонденты вероятного суицидального риска, с трудностями в общении, угнетенным состоянием, негативными жизненными установками, обратившиеся за помощью в ЦПС ЖК БУЗ МО ЦРБ Динского района, без суицидальных попыток в анамнезе - 141 человек. С помощью результатов «ПДО» А.Е. Личко выявлено, что суицидальная предрасположенность встречается у подростков с совершенно разными типами акцентуаций характера, в том числе и у не акцентуированных личностей. Данные тестирования свидетельствуют о приоритете шизоидного типа у подростков с суицидальными попытками и преобладании шизоидного и эпилептоидного типов у подростков с суицидальными угрозами и демонстративным поведением, которые предполагают высокий уровень замкнутости и субъективного ощущения одиночества (таблица 2).

Таблица 2 - Преобладающие типы акцентуаций характера у подростков группы суицидального риска

Типы акцентуаций	Подростки групп суицидального риска 210 ч.	Подростки с суицидальными попытками 17 ч.	Подростки с суицидальными угрозами 52 ч.	Подростки с вероятным суиц. риском 141 ч.
Эпилептоидный	25,2 %	5,9 %	26,9 %	26,9 %
Шизоидный	24,3 %	52,9 %	36,5 %	16,3 %
Неопределенный	23,3 %	5,9 %	9,6 %	31,9 %
Гипертимный	4,8 %	-	5,7 %	4,9 %
Сенсетивный	7,1 %	-	11,5 %	6,4 %
Другие	15,3 %	35,3 %	9,8 %	13,6 %
Всего	100 %	100 %	100 %	100 %

Мы предположили, что определенный образ жизни и особенности психического напряжения способствуют прогрессирующим изменениям в психике, и в итоге приводят к суицидальным действиям. Более того, взаимосвязанными могут быть не только черты личности и суицидальная предрасположенность, но и образ жизни и суицидальная предрасположенность. Показатели диагностики по методике «Подростки о родителях» свидетельствуют о том, что в 33,4 % случаев респонденты группы суицидального риска проживают в неполных семьях, 53,9 % – в полных семьях, 12,7 % - матери сожительствуют. Отцы – одиночки воспитывающие детей - 2,9 %, опекуны - 2,4 %. Основные формы взаимодействия родителей и детей в данной выборке - психологическая изоляция, дистанцирование, непоследовательность (таблица 3).

Таблица 3 - Воспитательное воздействие родителей на детей группы суицидального риска

Воспитательное воздействие родителей на детей груп. суицидального риска	Подростки с суицидальными попытками 17 чел.		Подростки с суицидальными угрозами 52 чел.		Подростки вероятного суицидального риска 141 чел.
Неполная семья	64,7 %		48 %		19,8 %
	Отцы	Матери	Отцы	Матери	Отцы	Матери
Позитивный интерес	5,8 %	-	3,8 %	1,9 %	2,1 %	1,4 %
Директивность	23,5 %	64,7 %	19,2 %	42,3 %	19,8 %	14,9 %
Враждебность	11,7 %	17,6 %	13,4 %	21,1 %	10,6 %	12 %
Автономность	17,6 %	88,2 %	42,3 %	75 %	34 %	51,7 %
Непоследовательность	29,4 %	70,5 %	5,7 %	21,1 %	14,2 %	17 %
Амбивалентность	5,8 %	23,5 %	28,8 %	47,2 %	39 %	31,9 %

Так воспитательная линия у матерей обнаруживает более выраженную директивность, непоследовательность и отчужденность, чем у отцов по отношению к подросткам склонным к суициду, поэтому дальнейшей целью нашего исследования было подтверждение предположения о том, что наличие выраженного сниженного эмоционального фона матерей автоматизирует страдальческое мировосприятие и повышает уровень суицидального содержания у детей.

С.Л. Рубинштейн писал: «Всякое сложное человеческое действие в процессе своего выполнения порождает новые, более сложные и лабильные автоматизмы» [3, с. 552]. В.Н. Мясищев [4, с. 29] в теории отношений подчеркивал феноменологию, динамику и психологические механизмы субъективной значимости другого, оборотной стороной которого является образ себя, то есть когнитивный и эмоциональный аспекты одобрения самого себя и соответствующее этому уровню поведение.

Мы провели биографический опрос матерей подростков группы суицидального риска, для изучения содержания используемых женщинами моделей речи, слов, фраз, эмоциональных ассоциаций. Результаты контент-анализа помогли определить не только отношения диады мать-дитя, образующие у ребенка представления о жизни и критичности к происходящим событиям, но и общую тему эмоционального состояния этих женщин в семье в целом (табл. 4).

Таблица 4 - Стереотипное поведение и эмоциональное состояние матерей

№	Факторы, условия, эмоциональное состояние	Позитивные доля, %	Негативные доля, %
1	Неблагоприятные факторы внешней среды во время беременности и родов - конфликты, ранний возраст, внебрачная беременность	20	80
2	Эмоционально-аффективные реакции во время беременности и родов матери - раздражительность, страх, нежелание ребенка	15,7	84,3
3	Особенности взаимоотношений в семье в процессе взросления респондентов, деструктивные (конструктивные) отношения	14,3	85,7
4	Неполные семьи и наследственная отягощенность	47,6	52,4
5	Лингвистические единицы, используемые в процессе беседы в отношении ребенка	31,9	68,1
6	Фразы, используемые в оценке собственной жизни	27,6	72,4
7	Интересы, ценности и проведение досуга родителей	с детьми 13,4	прочее 86,6
8	Просодическая часть (интонационное наполнение речи)	10,5	89,5

Во время беременности подавляющая часть женщин была подвержена влиянию неблагоприятных факторов (ранний возраст матери, случайная беременность, развод, недостаточное материальное обеспечение, стрессы, депрессия). Большинство опрошенных матерей стремятся к уединению даже в проведении досуга, реже предпочитают общение с ребенком, ссылаясь на большую загруженность и занятость. Большой процент деструктивных форм материнского воспитательного воздействия (частые скандалы, консерватизм, дистанцирование, гиперпротекция) подчеркивает неопытность и невежество, отсутствие элементарных знаний о воспитании детей, неумение взаимодействовать и общаться с ребенком. Интонация матерей чаще носила раздражительный, подавленный, тревожный, напряженный характер, спокойная просодика встречалась реже, что указывает на стереотипный способ общения в быту. Недовольство женщин направлено на осуждение социально-бытовых условий, при этом доля проблемных ситуаций невелика, что свидетельствует о некоторой неконструктивности жизненной критики и подчеркивает автоматическое брюзжание по поводу жизненных трудностей. Ребенок, воспитывающийся в доме, где страдание царит, как образ жизни и в речи звучит неприятие жизни самой по себе, научается видеть мир через призму негативизма и приобретает девиантные формы реагирования при столкновении с трудностями, которые позднее становятся для него привычными и удобными.

Вообще роль привычек до сих пор недооценивается ни родителями, ни педагогами, между тем они являются необходимым компонентом формирования всех волевых качеств личности. Вероятно, гиперболизация угнетенного состояния в семье формирует те черты личности современного подростка, которые стали ведущими элементами поведения жертвы и страдальца, и сегодня уже не воспринимается как уродство, а напротив, резко усиливает соответствующую эмоциональную реакцию [5, с. 331].

Таким образом, можно утверждать, что в современном обществе не проработан пласт проблем, связанный с пространством взаимосвязей родителей и детей. В результате мы имеем выросший до уродливых форм отрыв всего взрослого сообщества от детского, перекладывающего ответственность друг на друга и проявляющийся в психологической отчужденности.

Ссылки:

• 1.    Березин С.В., Евдокимова Ю.Б. Социальное сиротство: дети и родители: материалы к курсу «Педагогическая психология». Самара, 2003.

• 2.    Вассерман Л.И., Горьковая И.А., Ромицина Е.Е. Родители глазами подростка: психологическая диагностика в медико-педагогической практике: учеб. пособие. СПб., 2004.

• 3.    Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. СПб., 1999.

• 4.   Мясищев В.Н. Психология отношений. М.; Воро

  неж, 1995.

• 5.   Бородай Ю.М. От фантазии к реальности (проис

  хождение нравственности). М., 1994.