Актуализация феномена сакрального в ситуации кризиса современной культуры

Современная постмодерная культура сознательно отказывается от признания бытия какого-либо иного духовного начала — Бога, Абсолюта, божественного Первопринци-па, за исключением обыденно человеческого, лишенного какой-либо устремленности метафизическим идеалам, метафизическим реальностям. Принцип десакрализации можно рассматривать как специфику бытия современной культуры, онтологическую основу современной постмодерной культуры, означающую и характеризующую обесценивание сакральных образцов, потерю сверхперсонального (социокультурного) и экзистенциального статуса культурой, утрату трансцендентальной реальности культуры в целом и искусства в частности, обеспечивающей общую целостность культуры, мира, общества, человека, и как следствие — ее децентрация, плюрализм, нониерархия ценностей и т. д. Однако параллельно этому происходит обратный процесс ресакрализации. Целью статьи является выявление феномена сакрального в современной десакрализованной культуре, способного реализовать процесс сакрализации в культуре и искусстве постмодерна.

Процесс ресакрализации возможен благодаря и на основе связи сакрального с глубинными архетипами человеческого сознания. Современная культурно-историческая ситуация «актуализирует интенсивный поиск духовных основ для культурной самоидентификации, заставляя функционировать самый глубинный слой человеческой психики — коллективное бессознательное с его архетипическими проявлениями» [4, с. 14]. А.С. Сафонова рассматривает сакральное как архетип, подсознательный символ, имеющий влияние на людей и про ецирующийся на предметы и явления действительности, вынуждая психику индивида выйти за пределы человеческого, где и происходит встреча с сакральным, установив при этом, что «область объектов, подлежащих сакрализации на разных этапах общественного развития и в разных культурных традициях, достаточно обширна и определена только функционально — связью сакрализуемого с каким-либо глубинным архетипом, являющимся источником возникновения ценностных смыслов» [8; 9], поскольку на экзистенциальном уровне происходит слияние и взаимное оборачивание сакрального и архетипического. Кроме того, сакрализация может разворачиваться в двух принципиальных формах: 1) как «сакральное-религиозное» (традиционная форма), онтологическое основание которого «укоренено» в трансцендентном, сверхъестественном, божественном; 2) как «сакральное-светское» (нетрадиционная форма), в онтологическом основании которого человеческое, повседневное, доводящееся до абсолюта, и, следовательно, сакрализации подлежит все от высшего метафизического принципа до предмета быта. Сакрально-духовное начало онтологически сущностно для человека, поэтому представления о нем, несмотря на древность своего происхождения, актуальны и для современного человека, хотя и приняли несколько иные новые формы выражения в современной действительности, выступая личностно переживаемым фактором целостности человека с миром. Каждая культурная эпоха предполагает свой объект сакрализации, в качестве которого могут выступать, например, религиозные ценности, моральные ценности, духовные или антидуховные ценности. Современный про- цесс ресакрализации выражается, по мнению М. Элиаде, стремлением человека вернуть себе «сакральный космос», поскольку «процесс десакрализации лишил искусство высокой духовности (высокие сакральные образы «одомашнились», стали обиходными) и оно стало апеллировать к более древним низким архаическим, шаманским, архетипическим, языческим слоям культуры» [11, с. 134], ведь человеческое воображение невозможно без символики и продолжает жить и сегодня архаическими мифами. Кроме того, сегодня на смену традиционному понятию о сакральном приходит его симулякр, стимулирующий появление новых сакральных символов, отвечающих ситуации постмодерна. В современной культуре опыту сакрального соответствует «бесконечное множество ответвлений дискретных сакральных пространств («ризом»), в которых проявляется непрерывный процесс сакрализации в рамках постсекулярного общества» [7; с. 15]. Определяя признаки сакрального и его новые черты сегодня, А.В. Савкина отмечает перформатив-ность, дезобъективацию, персонализацию, не-ригористичность.

В результате симуляции и симулякры различных видов заменили теперь образ и символ традиционных искусств. Сущность, значимое смысловое содержание произведения не признается нынешней пост-культурой, а лишь видимости «со своими мгновенными соматическими энергиями вдохновляют отныне художника, определяют приоритеты на арт-сцене конца XX — начала XXI столетий» [2, с. 68] и формируют специфические особенности процесса ресакрализации, выражающие тот факт, что содержание исчезло, нивелировалось, осталась только бездуховная оболочка. Сакральное, прежде выражавшее объект поклонения, мистические, невыразимые, вневременные и внепространственные невы-говариваемые, неформализуемые на уровне обычного языка знания и истины духовного, божественного Абсолюта, богооткровенного знания о человеке, мире, Боге, Церкви, религии, т. д., утратило в результате трансформации и деконструкции всей культуры в XX в. свою принципиальную сущность. От этого феномена осталась лишь пустая оболочка, видимость — симулякр, тогда как содержательная часть определения, связанная с сущностными и духовными, значимыми смыслами претерпела трансформацию и нивелировалась.

Духовное, абсолютное, божественное, богооткровенное просто перестало существовать, уступив место низменному, безобразному, бездуховному, телесному и пр.

Поскольку высшие духовные ценности и смыслы оказались утраченными, становятся актуальными и занимают их место иные низшие, приземленные, имеющие все права на существование, согласно принципу нон-иерархии и плюрализму. Десакрализация как обмирщение искусства и культуры обернулась обесцениванием и переполюсовкой всех ценностей культуры (в том числе эстетических). Следствием этого явилось то, что сакральное потеряло свою прежнюю область определения — высший духовный мир Абсолюта, став бездуховным, пустым симулякром современности, распространившись в искусстве на вне-сознательные и бессознательные явления, телесность и сексуальность, эротику в разных видах, а также жестокость, вещизм, — сакра-лизованные и без того в обществе массового потребления.

Кроме указанных изменений в результате современного культурного развития происходит, как установлено О.В. Ивановской, «смещение смысловых акцентов современности от секулярного («профанного») мировидения в сторону оккультно-магического и мистико-эзотерического восприятия реальности. Кроме того, наблюдается смещение фокуса теперь уже самой религиозности с коллективных ритуальных практик на индивидуальные проблемы смысла эзотерических систем». [4, с. 34]. Поэтому в искусстве XX в. стали актуальными «шаманизм» и «шаманские практики», пытающиеся найти к тому времени давно утерянный выход к сакральному — герметическому, тайному, способствующему путешествиям в иные реальности, недоступные непосвященным, через которые художник пытался выйти за пределы своей самости, своего «Я» и обрести опыт трансцендентного. Все искусство XX в. понимается как сакральная практика, начиная с теософских поисков русского авангарда, хепенингов как почти шаманских ритуалов и заканчивая кибер-шаманизмом современного медиаискусства. Еще авангард и искусство модернизма выбрало в качестве образца не классические формулировки, а более ранние мистические и эзотерические культовые формы, обосновывая, таким образом, сакрализацию художественного ремесла. Формула «художник-шаман» стала распространенной для описания самых различных явлений. Так, Василий Кандинский ставил перед собой задачу «поиск точки соприкосновения между духовным и материальным миром», она являлась для него условием всякого подлинного творчества. Для него была «важна причастность к универсальному корню бытия, мистическому началу начал» [3, с. 129]. Супрематизм К. Малевича, лучизм М. Ларионова, абстракционизм В. Кандинского — это попытки постижения трансцендентных образов высшего бытия. Важнейшим в этом сложном процессе оказалось влияние тех теософских идей, которые становились питательной почвой для темы мистического богопознания, созерцания Бога, в свете которого открывалось таинственное знание всех вещей. Среди художников-шаманов особо выделяется Йозеф Бойс — художник ритуального жеста. В перфомансах и акциях он проводил магические действия с предметами, имевшими для него символическое значение. Другим широко известным «шаманом» в современной арт-элите является постмодернист Янис Кунеллис. Джексон Поллок в галерее «Искусство этого века» в 1948 г. показывал свои новые работы в отнюдь не новой технике дриппинга. Поллок разбрызгивал краску по лежащему холсту так же, как и индейские шаманы разбрызгивали по почве жертвенную кровь. «Живопись действия» Поллока «вернула в актуальную практику ритуальный жест призывания божественной энергии, духа родной земли» [10, с. 71]. В 1989 г. куратор Ж.-Ю. Мартен «соединил в своей экспозиции современную радикальную культуру и архаическую образность шаманского культа» [5, с. 136]. Роберт Смитсон, один из самых известных представителей ленд-арта, всю свою творческую жизнь занят идеей «возвратить первообраз Земли, вернуть ей органическое состояние. Художник, воспринимая ее как изрезанное, покрытое язвами существо, постоянно пытается это существо исцелить, совершая магические пассы над ее поверхностью» [5, с. 138]. Некоторые художники, как например, Герман Виноградов, совершают перфомансы — мистерии, где происходит работа со стихиями огня, воздуха и воды. И это уже не вызывает удивления, ведь к миру сакрального принадлежит вся «духовная деятельность человека, энергетическое проявление его лич ности» [9, с. 154], ведь художник как Творец: без сакрального не может, иначе он перестает быть (творцом) художником.

«Религиозный Ренессанс» увязывается О.В. Ивановской с «виртуализацией культурного пространства современности, порождающей альтернативную креативно-ментальную реальность» [4, с. 34]. Традиционный духовный мир культуры успешно заменяется виртуальным электронно-дигитальным миром пост-культуры, созданным усилиями самого человека с помощью научно-технологических достижений авангардно-модернистского искусства ХХ века. Рационалистский отказ от Духа, божественного Первопринципа, Абсолюта на практике выливается в непрестанные поиски следов Духовного в дигитальных киберпространствах. Медиа-художник Сергей Тетерин еще на заре отечественного Интернета в 2001 г. писал о развитии кибершаманизма и возникновении на стыке реального и виртуального мира специфической «третьей реальности»: «Основанная на современных средствах связи тетеринская мультимодельность сродни устройству магического космоса, и тотальный коннект для колдуна электронной деревни выполняет функции духовного зрения» [10, с. 67].

Для массового медиального искусства также характерны поиски сакрального. Яркие индивидуальности благодаря «фотографии и масс-медиа становились звездами. Предпосылкой этому стала массовая культура, которая артикулирует коллективные желания; в «звезде» перекрещиваются фигуры освобождения и идентификации. Вследствие их личностного достижения и их общественного влияния ими стали любоваться (восхищаться), идентификация с ними позволяла компенсировать дефицит чувств, который переживался в массе (отчужденность, одиночество)» [12, с. 112]. Эти культовые фигуры становились для простых смертных богами. «„Дива“ изображала своей ранимостью особый случай в отношении к звезде, профанный вариант христианского мученика. В ее „образе“, который грозил разрушить реальную душу (например, Мария Каллас и Мэрилин Монро), сплавлены реальная личность и фиктивная фигура; это был искусственный продукт с натуральной сущностью^ Звезда, соответственно, Дива есть икона и знак (символ) массово-медиального общества потребления; она приобрела мено- вую стоимость благодаря медиальной системе» [12, с. 113]. Таким медиазвездой и культовой фигурой стал Энди Уорхол, культивирующий поп-арт и то, что начиналось как демистификация гениального художника Э. Уорхолом, закончилось возведением на трон (престол) художника как культовой фигуры. Й. Бойс также обозначал свое изображение как «искусство иконографии».

Современное актуальное и концептуальное искусство манифестировало сущностную трансформацию традиционного понимания сакрального вплоть до нулевого уровня (аннигиляции), и введение в «актуальную» сферу сакрального иного содержания, прежде даже близко не считавшимся таковым. Подобные тенденции возникли на основе ницшеанства, фрейдизма, экзистенциализма, структурализма, постмодернизма. Среди них можно указать на такие, как абсурд, жестокость, повседневность, телесность, вещь (вещность), симулякр, жест, сексуальность, др. Как указывает А.В. Савкина, «современное искусство, как выражающее традиционные представления о сакральном, так и симулирующее традиционный опыт сакрального, отражает стремление к познанию сакральной реальности, но чаще всего уже не на основе религии как социального института, а в ходе индивидуального опыта» [7, с. 20]. И в результате этого индивидуального опыта в современном искусстве происходит сакрализация не духовных, а антидуховных телесных, вещественных, сексуальных, агрессивных явлений, осуществляется трансгрессия культурных условностей и приоткрывается опыт сексуальности, насилия, смерти как источников современной сакрализации и истины бытия.

Многие направления современного постмодернового искусства продвигаются по путям пробуждения и актуализации соматической дионисийской стихии, активизирующие сильнейшие хтонические и витальные начала, которые высвобождаются всем ходом современной техногенной цивилизации. В итоге, в современной культуре господствует вырвавшаяся из-под контроля утилитаризма «вещь» сама по себе и сама в себе со своими вещными (визуальными, слуховыми, гапти-ческими) энергиями и «тело», обеспечивающее существование вне и без духовности, когда человеческое сознание ощутило внезапно вместо стабильного и надежного высоко- духовного пространства вокруг себя пустоту ничто, по выражению В.В. Бычкова, некий «дискомфорт богооставленности». Этот трагизм космического и, шире, метафизического одиночества современного человека наиболее полно в XX в. выразили в своем творчестве философы и особенно писатели-экзистенциалисты. И уже с середины прошлого столетия разверзшуюся внезапно бездну бездуховности и пустоты человек начинает заполнять поделками так называемой пост-культуры, пытаясь восстановить утраченный полюс духовности через обретение «другого» уже здесь на Земле.

Ницшеанское утверждение раскрепощения тела, телесных интуиций (тело и только тело должно «Само» диктовать и определять все в человеческой жизни), инстинкта, возврата к полноценной, не скованной никакими условностями физиологической жизни, основанной только на инстинкте и глубинной оптимистической воле к жизни, стимулировало возникновение искусства, в котором симулякры сакрального телесного замещают традиционную сакральность духовного, претендуя на реальность. В результате, «...у художника пост-культуры на первый план часто выдвигаются агрессивные инстинкты и сексуальные вожделения, оказывая сильнейшее влияние на его арт-деятельность. Отсюда открытая чувственная эротика (доходящая нередко до демонстративного порно) и показной апофеоз садизма, мазохизма, агрессивности, жестокости» [1, с. 86]. Происходит активное включение сферы жестокости в собственно эстетический опыт, то есть эстетизация репрезентации жестокости (Г. Нитч и его «Оргийно-мистериаль-ный театр»). Фото- и медиа-искусство пропагандируют культ тела, но этот культ тела и красоты является субверсивной (разрушительной) стратегией. «Все те приманки, которые нас настигают через привлечение индустрией красоты и модными магазинами, работают с обольстительным блеском гламура так же, как скрытые обращения, которые перенимаются нашим либидозным чувственным подсознанием. Подобные стратегии стали усиливаться художниками. Еще никогда с начала авангарда красота не могла привести свою поверхностную привлекательность к такого рода вольному (свободному) выражению» [13, с. 228].

Довольно мощный поток презентации как насилия, так и жестоких актов в современном элитарном, а также массовом искусстве, при- вел к тому, что понятие телесности стало одним из значительных креативно-стимулирующих принципов пост-культуры, сформировавшись в качестве своеобразной антитезы понятию духовности. Искусство постмодерна окончательно утратило способность быть связью, посредником между человеком и Абсолютом, Духовным миром, перестало обращаться и взывать к высокодуховному надличностному, божественному, нести и содержать в себе это начало. Став симулякром, сакральное стало наполнять искусство далеко не высокими и духовными абсолютными ценностями, а приземленными, целиком человеческими явлениями, через которые художник, как ему кажется, обретает опыт трансцендентного. Однако современная постмодерная культура осуществляет с помощью категории телесности выход творческого мышления за пределы трансцендентальной субъективности в сторону своеобразной реабилитации чувственности в форме обычной сексуальности, либидозной энергетики. До своего логического предела понимание телесности, проявляющееся в «гипертрофированном культивировании телесных интенций и вожделений, касаний и ощупываний», в соответствии с характеристикой В.В. Бычкова, доходит в XX в. Огромная сфера того, что названный исследователь определяет как генитально-анальное сознание (или даже — наркосознание), центр которого находится у человека ниже пояса. Через него современные интеллектуалы от искусства выражают хтонические, дионисийские, бессознательные интенции человеческой чувственности, доводя до своего предельного «изощренно-извращенного воплощения» в словесных или визуальных образах (Ж. Батай, У. Берроуз, Вик. Ерофеев, Вл. Сорокин, др.), находившие прежде подобный выход только в низовом, подцензурном фольклоре. Подобное повышенное культивирование телесности, соматического опыта, неустанная забота в социуме о постоянной физической и особенно энергетической подпитке тела, приводит постепенно к дальнейшему движению ориентированных на телесность арт-практик, когда от грубого вещного материального носителя в последнее время они переключаются на более тонкий, электронный — через компьютерно-сетевые виртуальные реальности с их виртуальной телесностью, в результате чего, «комбинация пользующихся большим спросом сюжетов насилия, смерти, секса, порнографии, нищеты и расизма с продуманными стратегиями рынка производит сильное медиальное эхо» [12, с. 139].

Современная культурная практика сакра-лизует также вещь и повседневность, ту обыденную рутинную большую по времени часть человеческой жизни, которая в силу своей тривиальности, однообразной утилитарности, автоматизма, серой внесобытийности и монотонности остается фактически незамеченной самим человеком, не фиксируется его сознанием. Сам факт практически ритуального, почтительного отношения к любому и каждому фрагменту повседневности, к обломку любой обиходной вещи, найденному художником на свалке и с благоговением внесенному в арт-пространство музея или галереи, в некотором роде сакрализует вещь, и теперь она мощно начинает вторгаться в духовный мир человека, представляя собой своеобразный пантеистический вещизм, вытеснив оттуда фактически все традиционные ценности — от элементарных этических и религиозных норм, понятий и представлений до самого Бога. Подобная «редукционистская» концепция современного искусства предполагает и предоставляет проникновение в подлинную внекультурную, нечеловеческую реальность.

Таким образом, все современное искусство предлагает тотальную симулятивную практику, когда все может быть другим, но ничто не может быть собой. Поэтому, иногда «кажется, что мы возвращаемся то ли к эстетическому средневековью, то ли к ранним формам многобожия, но на самом деле побеждает мейнстрим, массмедийная идеология толпы» [6, с. 20]. Искусство культивирует все низменное, антигуманное, систематически апеллирует к перво бытным животным инстинктам, задействует обычно подавляемые культурой дремучие механизмы подсознания, деструктивно влияющие на личность и сакрализует низменные соматические, либидозные феномены, выражая таким образом эстетический потребительский гедонизм.

В итоге можно сказать, что современная культурно-историческая ситуация актуализировала поиск духовной первоосновы — гаранта стабильности и уверенности, обусловливающего суть сакрального действия как создание области бессмертных образов жизни. Однако для этого необходима духовная вертикаль, та центральная ось, которая сможет придать направленность индивидуальным разнонаправленным опытам и поискам. Эта ось есть та сакральная божественная Вертикаль, способная интегрировать фрагментарность и разрозненность человеческого сознания, человеческой культуры, через их устремленность к Целостности и Вечности.

Таким образом, наблюдается актуализация феномена сакрального в современной культуре и искусстве. Ресакрализация в искусстве принимает форму шаманизма и пытается обрести трансцендентный опыт в бессознательном, соматическом и вещественно-повседневном мирах, вводя в сферу сакрального обыденно человеческие и низменные ценности и феномены.