Альтернативное культурное пространство в романе Е. Водолазкина "Авиатор"

В последнее время в отечественном литературоведении сформировалось понятие «альтернативное культурное пространство». Оно научно обосновано в работах С.В. Бурдиной, Б.В. Кондакова [2], Н.А. Поляковой [2; 10]. Так, в статье «Альтернативное культурное пространство в современной русской прозе» говорится о том, что духовная культура советского периода – это и «официально» признанная культура, и культура оппозиции. В этот период ярко проявилась «альтернативная советской культурной модели художественная картина с ее устойчивым кругом образов и мотивов, формирующих иной образ культурного пространства» [2, с. 246].

Культурное пространство советского периода истории нашей страны являлось при внешней однородности весьма противоречивым, поскольку наряду с доминирующей официальной культурой в нем существовала и альтернативная система ценностей. Она была представлена явлениями, противопоставленными советскому «официозу». Образ этой альтернативной культурной модели имеет различные художественные воплощения («диссидентский» роман, произведения о самиздате). Наиболее широко он представлен в произведениях так называемой лагерной прозы, воссоздающей субкультуру лагерей для политзаключенных и имеющей богатую традицию в русской литературе ХХ в.

Роман Евгения Водолазкина «Авиатор» охватывает, по сути, всю историю России ХХ в.: начало воспоминаний героя относится к 10-м гг., а заканчивается действие в 1999 г.

Герой романа Иннокентий родился в 1900 г., т. е. он в прямом смысле слова ровесник века. И ему было отпущено испытать на себе страшные события ХХ в., главные из которых пришлись на тоталитарный период в истории нашей страны.

Несмотря на историческую достоверность романа, его сюжет основан на фантастической коллизии: в Соловецком лагере экспериментируют на политических заключенных, замораживая их с целью последующей «разморозки» ради идеи бессмертия «отца народов». Главный герой романа Иннокентий Платонов, оказавшись замороженным в 1932 г., в 1999 г. «воскресает» из этого «анабиоза», выходит из комы и словно начинает заново жить. Но несмотря на фантастичность сюжета, все, что происходило в жизни Платонова и что постепенно всплывает в его памяти, поражает жестокой правдивостью, исторической достоверностью и реалистичностью деталей. За внешней скупостью повествования, которое герой ведет в своем дневнике, скрывается глубокая и богатая внутренняя жизнь, составляющая главный сюжет романа, напряженный и драматичный. Процесс возвращения памяти, обретения утраченного описан автором детально и последовательно. Каждая деталь является точной, «осязаемой», герой словно вновь попадает в прежнюю действительность.

Платонов идентифицирует себя с образами Робинзона на необитаемом острове и евангельского Лазаря, вернувшегося из царства мертвых. Отождествление себя с «вечными» образами дает повод для философских размышлений героя о времени, истории и о человеке: «В связи с отцом думал о природе исторических бедствий – революций там, войн и прочего. Главный их ужас не в стрельбе. И даже не в голоде. Он в том, что освобождаются самые низменные человеческие страсти. То, что в человеке прежде подавлялось законами, выходит наружу. Потому что для многих существуют только внешние законы. А внутренних у них нет…» [5, с. 53]. Конфликт в романе основан на четкой бинарной оппозиции: законы «внешние» и «внутренние», личность и государство, внутренняя духовная свобода и тоталитарная система.

без вины, а вина без наказания? Бывший узник ГУЛАГа Платонов уверен, что любое наказание должно быть следствием вины, из-за чего он готов даже к частичному оправданию репрессий. Мнение Платонова сталкивается с противоположной точкой зрения его друга и в то же время идейного антагониста доктора Гейгера. Гейгер – типичный интеллигент «старой закваски», убежденный сторонник идеи бесчеловечности тоталитарной системы. В его понимании советская идеология чужда категориям вины и прощения, свойственным альтернативному ей сознанию.

Тема «вечных» нравственных категорий является лейтмотивной в романе, но главное место, на наш взгляд, все-таки занимает в нем тема лагеря. Е. Водолазкин – далеко не первый писатель ХХ–ХХI вв., раскрывающий в русской литературе эту тему. И здесь он, скорее, следует не традиции А. Солженицына, показавшего в «Одном дне Ивана Денисовича», что и в условиях лагеря можно сохранить достоинство и остаться человеком, а традиции В. Шаламова, который в «Колымских рассказах» утверждает мысль о том, что лагерь полностью расчеловечивает и деформирует людей. Этой же традиции придерживается и З. Прилепин, о котором Е. Водолазкин сказал, что он ввел тему Соловков в общественное сознание своим романом «Обитель» [4]. Сопоставляя оба произведения, Е. Водолазкин так отозвался о теме лагеря в своем романе и в творчестве З. Прилепина: «Я думаю, что у нас обоих эта тема возникла не случайно. Соловки – это не просто особая страница в истории нашей страны: это своего рода модель России. Все там было доведено до предела: и святость, и злодейство. Приезжая туда, понимаешь, что ад и рай могут находиться рядом друг с другом. Это место, где сходятся метафизика света и метафизика тьмы. Нет однозначно хороших или плохих времен. Борьба между добром и злом проходит в каждом человеческом сердце. Всякий раз человек выбирает, какую сторону ему принять. И это – одна из важных идей романа» [Там же]. Связь с традицией В. Шаламова отмечает и сам герой романа: «…мой опыт… меня не формировал. Он убивал. Я сейчас много читаю о советском времени и вот у Шаламова наткнулся на мысль о том, что, пережив страшные события в лагере, нельзя о них рассказывать: они за пределами человеческого опыта, и после них, может быть, лучше вообще не жить» [5, с. 260]. Соловки представлены в «Авиаторе» Водолазкина по-шаламовски страшно и намного жестче, чем в «Обители»

Захара Прилепина. Соловецкий лагерь присутствует также в творчестве еще одного известного представителя лагерной прозы Олега Волкова. Как и в произведениях В. Шаламова и З. Прилепина, в романе «Погружение во тьму» Соловки предстают поистине обителью зла: «Каленым железом выжигаются из обихода понятия любви, сострадания, милосердия – а небеса не разверзлись…» [6, с. 74]. В «Авиаторе» Е. Водолазкина изображение Соловков максимально приближено ко взгляду на них О. Волкова.

Образ лагеря строится в романе из обрывков воспоминаний Иннокентия Платонова, каждый из которых страшнее предыдущего по принципу градации. Обобщенно этот образ выражен в интервью, которое Платонов дает молоденькой журналистке: «– Какое главное открытие вы сделали в лагере?… – Я открыл, что человек превращается в скотину невероятно быстро» [5, с. 190]. Это горькое «открытие» подтверждено историей Севы, кузена и детского друга Иннокентия, которого тот встретил на Кемском пересыльном пункте в качестве начальника, который «решит нашу судьбу»: «Начальник появился, и им был Сева… Он нашел ту большую силу, которую искал, и теперь действовал от ее имени» [Там же, с. 259]. Этот образ олицетворяет собой нравственную деградацию человека в условиях тоталитаризма: «В Севином взгляде страх и мольба. Он, несомненно, думает о том, что родство со мной его скомпрометирует. Что чекисты все тут же донесут куда следует» [Там же, с. 259]. Вполне естественная надежда Иннокентия, что старый друг его «из лагеря вытащит» [Там же, с. 260], оборачивается совершенно неожиданным поступком «друга»: «Особое Севино распоряжение появилось через двенадцать часов. Меня отправили в 13-ю роту Соловецкого лагеря особого назначения. Это было одно из самых жестоких мест на Соловках. Ставил ли Сева своей целью меня уничтожить? Не знаю. Уверен лишь в том, что, подписывая свое распоряжение, он страдал» [Там же, с. 260]. Позднее Сева из палача сам превратится в жертву режима, будучи расстрелянным в 1937 г.

При описании лагеря Платонов вновь испытывает муки, но уже иного свойства: «Я видел вещи, которые выжигали меня изнутри, они не помещаются в слова…» [Там же, с. 260]. Лагерный опыт не поддается описанию обычными словами: «Для того чтобы словам вернулась сила, нужно описать неописуемое…» [Там же, с. 261]. Этот опыт ставит не- преодолимую преграду между ним и даже его любимой Настей: «Это то, с чем я живу, что делает нас людьми разных планет. Как мы сможем жить вместе, бесконечно разные? У нее весенний сад, а у меня такая бездна. Я знаю, как страшна жизнь. А она не знает» [5, с. 261].

Часто в своем романе Е. Водолазкин заменяет слово лагерь на остров . Дело здесь не только в том, что действие происходит на Соловецких островах. Остров становится в произведении символическим образом «другого» пространства, куда мысленно перемещается главный герой. Это пространство также можно назвать альтернативным реальной действительности, т. к. все переживаемое в нем героем уже кажется ему ирреальным, почти гротескным, тем, чего в реальности быть не может: «На острове снег, бывало, до полугода лежал. Ходишь по нему в тряпичных туфлях, подвязанных бечевкой (уж какие там сапоги на молнии!), и никто особенно не интересуется, застудишься ты или нет… Зацепишься ногой за пень, падаешь вместе с пилой и думаешь: присыпало бы меня, что ли, сверху – так, чтобы нашли только весной» [Там же, с. 207]. На «острове» понятия жизни и смерти, добра и зла полностью трансформированы, перевернуты. Здесь происходит десакрализация базовых нравственных категорий, которыми поддерживается человеческое существование: «Я видел тех, кого находили весной, – их называли подснежниками – с выклеванными глазами, отгрызенными ушами. Чтобы, думалось, даже мертвым им больше не видеть конвоя, не слышать его матерной ругани. Как-то раз мне пришлось тащить одного замерзшего до траншеи с трупами. Тащил и немного ему завидовал – эта жизнь его уже не касается, а меня все еще» [Там же, с. 208].

Альтернативное культурное пространство в романе Е. Водолазкина «Авиатор» представляет собой страшный опыт «замораживания» (в прямом и переносном смыслах) всего человеческого в условиях советского лагеря. Соловецкий лагерь становится в произведении собирательным образом: он аккумулирует в себе всю репрессивную систему советского периода истории и становится своеобразной моделью всей России. Как и в «Колымских рассказах» В. Шаламова, «Обители» З. Прилепина, «Погружении во тьму» О. Волкова, в «Авиаторе» Е. Водолазкина главной является идея полного расчеловечивания в условиях советского лагеря для политзаключенных. Лагерный опыт оказывается непреодолимым препятствием для возвращения к «нормальной» человеческой жизни и роковой преградой между героем и даже его любимой. Страшные события, пережитые героями в лагере, находятся за пределами человеческого опыта, и рассказать о них в реалистическом плане не представляется автору возможным. Отсюда избранная им форма повествования: фантастический рассказ о вернувшемся почти с того света замороженном человеке.

Как и в произведениях писателей В. Шаламова, О. Волкова, З. Прилепина, в «Авиаторе» Е. Водолазкина альтернативное культурное пространство является важным условием сохранения человечности в нечеловеческих условиях, а главной становится идея полного расчеловечивания в условиях советского лагеря для политзаключенных.