Альтруистическая ориентация Ивоандричаи Блаже Конеского

меланхолическую рефлексию и духовное провидение. Их поэзия - это подлинный голос человеческого одиночества, внутренней неудовлетворенности, страдания и отчаяния. Исповедальный характер лирики Конеского особенно ощутим в его «Лирических заметках». Характерен он для стихотворных сборников «Ех Ропго», «Сомнения», а также для многочисленных лирических путевых заметок и эссе Андрича. Этот исповедальный тон, подчеркивает П.Палавестра [Palavestra 1992: 18-85], задается традиционным направлением философской лирики, зародившейся в период романтизма. Оба творца - отшельники и альтруисты, волнующиеся о судьбе мира и мечтающие о лучшем будущем. Их внутренний мир противопоставлен внешнему, и в этом антагонизме они находят вдохновение для творчества, преодолевая, таким образом, свою слишком впечатлительную, интровертную натуру. Восприятие авторами искусства представляет собой перманентное и страстное усилие по объединению субъективного поэтического «я» с общим «я» мира. Они обращаются к философии гуманизма, позволяющей осознать существования в мире зла. Во многих идеях авторов ощущается вера в гармонию и сожаление о ее недосягаемости. Говоря о дружбе, любви и отношениях с женщиной, Андрич надеется на душевную щедрость. Его послание людям гласит: «Живите и боритесь так, как вы умеете; молитесь богу и любите весь мир; но большую часть своей любви, внимания и сочувствия сохраните для людей» [Andric 1967: 28]. Альтруистический настрой чувствуется и в строках: «Я ощущаю великую любовь к людям, к их поступкам, к счастью и несчастью, к грехам и страстям, к их гневу, к битвам и поражениям, к заблуждениям и страданиям, к жертвам - ко всему человеческому на этой планете» [Andri6 1967: 77]. Конеский же неудержимый порыв человеколюбия обнаруживает в небольшом стихотворении «Объятие»: «Когда нахлынет желание обнять побег виноградной лозы, тогда я смог бы обнять даже змею, и это объятие не устрашило бы меня при таком чувстве любви» [Конески 1990:261].

Существенно отличает Конеского и Андрича от других авторов глубокое осознание ценности литературного наследия и неистребимое творческое стремление противопоставить гармонию художественной реальности хаотичности современного мира. В то время как модернисты, протестуя против общепринятых законов и норм, резко порывали с прошлым, они утоляли духовную жажду из богатого источника традиции. По мнению Конеского, знание «национального фона» произведений какого-либо автора является основным условием для верной интерпретации его идей. Этот подход приближает нас к истокам коллективного искусства, а вовсе не уводит от актуальных авангардных идей. И вновь мы можем констатировать особую важность традиции в процессе легитимации альтруизма. Обращение к универсальным общечеловеческим истинам, знанию ставит Андрича и Конеского в ряд с великими творцами, в произведениях которых отражена вся балканская традиция. Они осознают, что национальное сознание Балкан или сознание их собственного народа гораздо важнее личного. Понимают ценность коллективного опыта, а этот факт имплицитно приводит их к альтруистическим стремлениям. Народ - сила, вдохновляющая поэта на создание стихов, мощь г красота которых коренится в глубинах исконных представлений человечества Воплощая в творчестве древнюю мудрость собственного народа, обогащая 1ц собственным восприятием, поэты создают вечные ценности. В этом контекст мы можем упомянуть стихотворения Конеского «Вышивальщица», «Тешкотс I «Дойчин болен», цикл о королевиче Марко и многие другие произведешь демонстрирующие связь поэта с народной «почвой», из которой он вырос. Этот чудесный сплав традиции и фантазии воплотился в развитии многш оригинальных идей. Проблему соотношения традиции и инновации Б. Конеский более обоснованно излагает в интервью журналу «Израз»: «Я никогда не верил в полный разрыв с традицией как в залог обновленг» поэтического слова. К традиции во всех областях, в том числе и в области искусства, следует подходить творчески» [Koneski 1977: 836]. Традицн! является основой для создания новых произведений искусства и ди совершенствования собственного изобразительного стиля.

Основополагающие нравственные принципы авторов - гуманность порядок и осмысленность - отражаются и в особенностях их стилистики, БС фразах, сдержанных и гармоничных, ясных и полных скрытой мудрости. ЗЕ нарочитой простотой стиля кроется глубокая созерцательность, идейнаж сложность и провидение. Слова вызывают широкий спектр ассоциаций, z. может быть, именно поэтому сохраняются в памяти человеческой.

Позиция автора, заключающаяся в том, что конечная цель человека - я» гуманность, просматривается и в том, как Андрич описывает образн альтруистов. Он повествует от первого лица, целиком растворяясь в тексте Личности, основной чертой характера которых является гуманизм, он рисует : особой любовью и теплотой, используя при этом все возможности свое! роскошной стилистики. Таким образом он хотел бы поднять мгновения любвг и красоты над всеми нормами, правилами, холодными законами, слепым* условиями и доказать, что радость вечна и неуязвима. Такова, например, сцеиг из рассказа «На биваке»: «Сложно было сказать, кто заразительнее смеялся девочка или Мичан. Они сталкивались, разбегались и приближались друг | другу, воодушевленные и утомленные радостным взрывом собственного смеха Их игра меняла все вокруг. Голое, скудное пространство вокруг конюшн-словно наполнялось шумом и журчанием источников, ароматом свежей зелень фруктов и распустившихся цветов. Вокруг них ширилась радостная атмосфера, созданная игрой, которая с каждым новым кругом, столкновением и возгласом становилась все более богатой и чарующей» [Andric 1989-6: 23 5].

С особой неприязнью, иногда с апатией Андрич описывал героеа. совершающих поступки, приносящие вред окружающим. Так он создает обрат-крайне эгоистичной госпожи Паты из рассказа «Семейный портрет»: «Палевое шелковое платье по последней моде того времени с низкой талией, узкое, I декольте, чрезвычайно не шло к ее приземистой неуклюжей фигуре. ...яркаг помада не скрывала узкую линию бескровных губ, никогда не обнажавши зубов, - нк в улыбке, ни в разговоре. (Кто-то еще в старые времена заметил, чте «улыбка для Каменковичей что дукат, а дукаты они не транжирят, а копят».

...Говорит и держится она с видом оскорбленной невинности. Никогда не колеблется, ни в чем не сомневается, не сдерживается в словах, объявляя немедленно вслух все, что приходит ей в голову, никого не щадя и ни с кем не считаясь. Ибо ее мнения для нее - непреложная истина, слово - закон, а любой поступок - справедлив» [Anoxic 1989-8: 275; Андрич 1983: 423].

Крайне объективно и отстраненно Андрич изображает распад, жалкое существование и смерть античеловеческих сил. Акты насилия и деструктивизма он представлял как неразумную и необъяснимую манифестацию зла («Олуяковцы», «Времена Аники», «Рассказ о слоне визиря»).

За интеллектуальностью Конеского скрывается его эмоциональность. Он умеет искренне, просто и ясно высказать собственное мнение о положении вещей, а в нем воплотить общие представления. Но все-таки встречаются синтагмы «род мой», «веселье светлое», «жемчуг ясный», «покой мягкий», «теплый голос», если речь идет о чем-либо существенном для него, о моральных ценностях; и «зловещее предзнаменование», «черные воды», «блеск черный», «плохие вести», «скорбный крик», когда описывается универсальное зло, человеческое страдание, одиночество, расставание и печаль.

Страдание обусловливает существование альтруизма. Прозу и романы Андрича в определенном смысле можно интерпретировать как результат попытки через описание страданий выразить альтруистическую философию и свое понимание истории человечества. На формирование мировоззрения Андрича повлияли лирико-эссеистические взгляды Готфрида Бена, размышляющего о красоте и долговечности художественной гармонии. Велико влияние и поэта Уолта Уитмена, от которого он перенял чувство пантеистической солидарности, демократии и убежденность в том, что будущее мира заключается в свободном общении и интернациональной солидарности [Andric 1919]. Эти идеи присуши и поэзии Конеского. Он глубоко убежден в существовании в мире зла, но пытается бороться с ним, утверждая, что борьба, упорство и выдержка составляют суть человеческого существования. Только работая, человек может противостоять смерти и несчастью, человеческая безысходность находит утешение в созидании. Может быть, именно поэтому он поднимает вопрос о моральной выдержке «лиры поэта в скудные времена» [Конески 1990: 379]. Конеский решительно выступает в защиту Т.С.Элиота и С.Есенина, которые, впрочем, как и сам Конеский, в тяжелые времена предпочли творчество войне. И Андрич создает самые известные произведения в оккупированном Белграде, отгородившись от бурных событий Второй мировой войны. Оба художника верят в силу своего пера. Желаний, величия человека, убеждений, как они полагают, достаточно для того, чтобы перекинуть мост через бездну на пути, ведущему к гармонии. Усилия творца, которые многим людям кажутся безумными и суетными, в сущности, означают рациональное усилие, с помощью которого можно преодолеть метафизическое отчаяние и замостить пропасть между жизнью и смертью. Это усилие всегда помогает человеку осознать тот факт, что он не одинок, не брошен и не беспомощен, что он является частью великого человеческого братства.

Философские позиции Андрича и Конеского близки к пониманию тотт что соотношение добра и зла, альтруизма и эгоизма людей в мире всеттЕ одинаково, а иногда даже более ощутим перевес зла над добром. Но челеа$: должен приложить усилия и изменить это положение. В своих произвеленгЕ они, с одной стороны, предупреждают нас о возможных несчастьях, страда-и искушениях, но с другой стороны, уверенные в неизбежности человеческой: эгоизма, воспевают храбрость, достоинство и веру в альтруизм. Одна ЗЕ центральных идей в стихотворении Б.Конеского «Стерня» - это бунт претзг подземных сил зла. В этой борьбе он, в отличие от Андрича, не выступает ЗЕ абсолютную победу добра над злом. Он полагает, что после всех побет ± поражений добро и зло останутся в состоянии относительного равновесия ь подвиг человека заключается именно в сохранении этого равновесия, jjs Андрича насилие преходяще, так как оно неестественно и нарушает логггу миропорядка. Оно может на время выбиться на поверхность, но не удержнтз надолго, потому что мир тогда бы превратился в хаос, а Андрич верит в закс-si гармонии. Хотя он создает и целую плеяду образов насильников: Хафгзь Ибрагима-пашу, Хусо Курятника, газду Ефрема, человечность для него ж. первом месте. Она основа мироздания. А Андрич любит мир и обладает способностью смотреть на все несовершенное с кротостью и надеждой ЗЕ перемены. Он способен видеть все составляющие гармонии.

Этика обоих авторов, выходя их тесных национальных рамок, движется I миру всеобщей гармонии. Творчество выходит за национальные границы 5 балканское пространство. Их интеллект нуждается в открытом пространстве что объясняется альтруистической направленностью. Писатели идут ш «трудному, но святому пути через национальное к общечеловеческому», кат отмечает сам Андрич в кратком эссе, опубликованном в журнале «Книжевнг юг», прославляя подвиги участников движения «Молодая Босния». Но зет утверждение свободно можно использовать и для характеристики деятельности писателей. Прежде всего следует сказать об участии Андрича в движенгл «Молодая Босния» и его борьбе за сохранение родного языка, которую он вег до 1914 г. Во многих более поздних произведениях он уважительн: высказывается об усилиях Петара Кочича и других участников «Молодей Боснии» по сохранению национального языка как основы существования нацгЕ [Андрип 1951,  1-2:  4]. Конеский, автор грамматики македонско- литературного языка, вел ту же борьбу в период после освобождена; Македонии. Язык - средство сохранения генезиса народа, его быта г культурной принадлежности. Авторы полагают, что язык - это животворяща! сила, с которой связана не только культура, но, в конечном счете, и само бытие народа. С этим должны считаться все субъекты государства, они должны быть хранителями и творцами своего языка. Так писатели выражают страстнух любовь к своему народу и стране. И хотя они ценили и восхищались деятеляыж национального Возрождения (Андрича опьяняли идеи Караджича и Негоша, 1 Конеский был поглощен образами Климента Охридского и Мисиркова), OEZ никогда не позволяли национальному чувству ослепить себя, не жертвовать ради него общечеловеческим благом. Идеи Андрича и Конеского МОЖЕТ обозначить как космополитические, направленные на благо людей, независимо от их национальности и веры. Борясь за национальное самосознание, они не пренебрегают при этом правами и ценностями других народов, думая о целостности всего человеческого сообщества. Борьба в современном мире за равноправие наций, уважение духовности малых народов, соблюдение гуманистических принципов содержится в высказывании одного героя из «Травницкой хроники», который задается вопросом: «Почему моя праведная и благая мысль имеет меньшую ценность, чем такая же мысль, высказанная где-нибудь в Риме и в Париже?» Ценность человеческого интеллекта не может быть обусловлена национальной и религиозной конвенцией. Согласно гуманистической концепции Андрича, каждый человек имеет равные права с другими и идет по дороге, ведущей к общей цели. Романы и рассказы Андрича показывают смысл энциклопедического анализа моральных ценностей, но эта его энциклопедичность, по словам М. Павловича, «имеет особую заслугу, потому что охватывает неспокойное пространство Балкан с его оттоманскими и славянскими координатами, которые сложно измерить обычными мерками и стабильными нормами» [ПавловиЬ 1977: 204].

Проблема человеческих отношений, раздела мира, в основе которой скрывается отчужденность и одиночество, нашла отражение в поэтике обоих авторов. У Андрича она эксплицирована в размышлениях героев, которые ощущают тяжесть раздела между людьми. Старый христианин левантинец говорит французскому консулу Дефоссе: «Никому не понять, что значит родиться и жить на грани двух миров, знать и понимать один и другой и быть бессильным что-либо сделать, чтобы они договорились и сблизились, любить и ненавидеть и тот и другой, всю жизнь колебаться и отклоняться, иметь две родины, не имея, в сущности, ни одной, чувствовать себя всюду дома и вечно оставаться чужестранцем: одним словом, жить распятым, но чувствовать себя одновременно и жертвой и палачом» [Anoxic 1989: 328; Андрич 1974: 239]. Это чувство одиночества, потерянности ощущают и другие герои-чужестранцы: Давна, Никола Ротта, Давиль, Ибрагим-паша и др. Тяжело быть чужестранцем в Боснии. Это прекрасно знает и фра Никола из рассказа Андрича «Чаша», который в ужасе от осознания того, что живет в мире, который ненавидит все, что принадлежит ему. Конеский же призывает нравственного и мыслящего человека не презирать и ненавидеть, не осуждать, а с помощью альтруизма попытаться понять то, что ему чуждо, что далеко от него, потому что только тогда человек сможет выжить и постичь самого себя. Он показывает пути решения этой проблемы, анализируя поведение человека. Так, в стихотворении «Голуби» он сравнивает повадки голубей, «которые поровну делят любовь», с жестами людей, не понимающих альтруистических поступков или не осмеливающихся высказать свое мнение во всеуслышание. Возможность любви в невыносимых условиях ассоциируется с распустившейся глубокой зимой розой («Роза»).

Существенную роль в процессе воссоздания доверия и любви между людьми играет коммуникация. Но она на Балканах сведена к минимуму. Героев Андрича, принадлежащих к разным верам и цивилизациям, не затронул процесс этнокультуризации [Melville 1948]. Усвоение основных ценностей, идей и принципов чуждой культурной среды, в которой они живут, вовсе необязательно. «Может ли в стране воцариться мир и порядок, - спрашивает себя Дефоссе, - может ли она воспринять цивилизацию, хотя бы в той мере, i какой ее восприняли ее ближайшие соседи, если народ в ней разъединен, кат нигде в Европе? Четыре веры бытуют на этом узком, гористом и бедном КЛОЧЕ земли. Каждая из них исключает другую и держится особняком. Все вы живетт под одним небом, и питает вас одна земля, но центр духовный каждой из вгг далеко, в чужих краях - в Риме, Москве, Стамбуле, Мекке или Иерусалиме ИТ» бог знает где, только не там, где народ рождается и умирает» [Andric 1989: 29fc Андрич 1974: 217-218]. «Может ли «балканская поляна превратиться i английский газон», могут ли вообще народы Балкан достичь такого уровдз цивилизации, при котором смогут жить вместе?» - задается вопросе* Конеский. В очерке «Сад» он рассуждает о «появлении колючек и друпИ непрошенных гостей в саду». Эта поэтическая персонификация показывает трагизм Балкан, где бесконтрольно распространяются различные веры z цивилизации, жаждущие захватить все большее и большее пространство. Кг при этом они не понимают, что неглубокие корни обречены т недолговечность. Иногда так ведут себя одни национальности («пырей:-... иногда другие («клевер»), но никак не могут совладать с «сорняками» принципы разума и толерантности, которые так отстаивает благородна! «английская газонная трава».

В прозе Андрича герои испытывают страх и неприязнь, когда понимают, что их мировоззрение не единственное, и что мир, который они воспринимать как целостность, состоит из противопоставленных частей. Это понимание приводит к конфликтным ситуациям, в которых они чувствуют себе неуверенными, недовольными, покорными. Оно рождает ненависть 1 религиозный фатализм, характерный для представителей различных конфессии К сожалению, точны слова Дефоссе о том, что каждое из религиозных сообществ в Боснии верит, что его благополучие и выгода находятся в прямей зависимости от убытков и неудач других конфессий, что чужой прогресс можгт только повредить. Проблема заключается в том, что процесс, обозначенный кат «обращение в привычку» [Berger 1974: 165], который состоит в сведении всегс необычного, незнакомого, чужого к обычному, знакомому, своему, вс действует у боснийцев. Именно этот механизм, привычный для другой культурной среды, помогает усмирить страсти, восстановить гармоннг-т Отсутствие его в Боснии, вероятно, объясняется особенностями характер! боснийского народа. Эти черты характера Андрич формулирует в ромаэг «Травницкая хроника»: «Турецкое владычество привило своим христиански»: подданным характерные особенности, как-то: притворство, упрямстзг подозрительность, леность мысли и страх перед всяким новшеством, всяксё деятельностью и движением. Эти особенности, появившиеся в течензе столетий неравной борьбы и постоянной зашиты, постепенно стаз органичными для здешнего человека и постоянными чертами его характера»

[Andric 1989: 296; Андрич 1974: 217]. Он совершенно не доверяет всему незнакомому, новому, но упрямо и упорно сохраняет собственную культуру.

Наблюдения Андрича полностью соответствуют описанию современной ситуации в Боснии. В то время как в Европе все меньше говорится о границах и межнациональных разделах, в Боснии происходит обратный процесс. Создание мультикультурных сообществ, в которых мирно живут представители различных культур, для Боснии недосягаемая утопия.

Балканская почва, несмотря на свою разноликость, не должна быть рассадником ненависти, она должна стать основой духовного, творческого, индивидуального, а, прежде всего, общественного развития. Старая традиция предвзятого отношения ко всему чужому должна быть преодолена разумным, альтруистическим отношением. Согласно Канту, альтруизм проявляется в рациональности. Каждый нравственный поступок логичен, он обусловлен принципами, лежащими в его основе. Любой поступок всегда согласуется с разумом, а не противоречит ему. Просвещение - основа альтруизма, и именно это Андрич хотел нам показать. В образе помощника французского консула в Травнике Дефоссе Андрич воплощает мысль о добре как основе понимания и благоприятного душевного состояния личности. Все происходящее вокруг Дефоссе оценивал ясно и трезво: «Дефоссе с объективностью... анализировал окружающие явления, стараясь найти причину и объяснение им как в них самих, так и в породивших их обстоятельствах, не принимая в расчет, вредны или полезны, приятны или не приятны они лично ему и консульству» [Andric 1989: 414; Андрич 1974: 2 5 8]. К своим собеседникам он всегда относился с почтением, независимо от того, к какой вере они принадлежали, какие позиции и мнения отстаивали. Толерантность к чужому образу мысли объяснялась его способом мышления и способностью чувствовать и распознавать настоящую опасность. Дефоссе никогда не показывал зависти или неприязни. Он чист от всех негативных эмоций, не суетен, не злобен. Он никогда не делал зла ближним. А напротив обладал всеми качествами, необходимыми для альтруистического отношения, духовной широтой и благородством.

Конеский же неустанно и мудро, со всем своим талантом наблюдателя, отмечал альтруистические проявления, размышляя о любви, радости, игре, человеколюбии. Понимание сути альтруизма заставляло его обдумывать каждый шаг. Акт глубокой веры в людей, альтруистической заботы о благе других звучит в следующих строках: «И хотя сон наделил меня силой отбрасывать сень на каждое чело, скажи мне честно: обидел ли я тебя когда-нибудь чем-нибудь?» [Конески 1990: 163]. Осознавая свою немалую силу, Конеский избегает ее бесконтрольного использования, чтобы не причинить вред другим, и тем самым не вызвать их ненависти.